Страница 12 из 41
Ничего не сказав, я опустился на место водителя и захлопнул дверцу. Веста тоже молчала. Наверно, минут пять мы так сидели. Мимо в нескольких шагах тек поток людей. Я опять вернулся в какой-то нереальный мир — мир снов. Я его всегда ощущал рядом с этой женщиной. Молчание становилось невыносимым, но я, стиснув зубы, ждал. Я решил, что на этот раз она заговорит первой и объяснит мне все. Во мне шевелилась и зудила как комар одна мыслишка: «Ее появление как-то связано с моим сегодняшним открытием, с этими проклятыми амебами. Не может быть не связано».
Вдруг она повернулась ко мне и сказала:
— Все, что ты прочитал в газете, написано обо мне.
Я почувствовал, как сердце рванулось и замерло где-то у горла, стало душно. Я опустил стекло. Струя холодного воздуха помогла мне взять себя в руки. Ее голос звучал спокойно, деже как-то отрешенно; словно она рассказывала о совершенно постороннем человеке, о вещах, не имеющих к ней ни малейшего отношения.
— Иногда мне кажется, я что-то помню, какие-то смутные образы… Скорее всего это был бред, последние искаженные проблески сознания. Когда лодка перевернулась, я почти сразу захлебнулась и пошла на дно, я совсем не умею плавать… Потом окончательный мрак, какие-то искры, голоса, сколько это продолжалось — не знаю. Время для меня остановилось, И вдруг дождь… Он лил и лил прямо на меня. Помню, как я удивилась, откуда может быть дождь на дне? Потом вдруг мимо проехала твоя машина…
— Как они выглядят? — Это был мой первый вопрос.
— Я не знаю. Я их никогда не видела. Никто их не видел, Мы только посредники. Они живут в море, вот и все, что я знаю. Я иногда думаю, какие они, пытаюсь их себе представить — и не могу… Вижу что-то бесформенное, огромное… Может, у них и тела нет… Не знаю, ничего не знаю…
Веста замолкла. Пожалуй, я знал об этом больше ее… Перед глазами у меня стоял четкий сурой крошечных, не различимых невооруженным глазом существ.
— Я помню себя с той минуты, как ощутила дождь. Я лежала на берегу, в куче гниющих водорослей. Потом я услышала звук мотора. Дальше ты все знаешь… Но это еще не конец. Вначале я старалась ни о чем не думать. Мне казалось, что это просто чудесное спасение, что мне повезло, волна выбросила на берег мое бесчувственное тело. Я придумывала самые простые объяснения, но потом я увидела календарь и свою квартиру и узнала, что с тех пор, как я утонула, прошло четыре месяца; в тот первый момент я даже подумала, что ты имеешь к этому какое-то отношение. Чтобы не сойти с ума, я должна была найти правдоподобное объяснение… А потом были сны… Но даже во сне я их не видела ни разу, хотя они говорили со мной.
Она замолчала и сидела так тихо, что, если не смотреть в ее сторону, можно было подумать: в машине никого нет.
Я испытывал к ней беспредельную жалость, хотя она меньше всего заслуживала этого чувства, Любая другая на ее места вряд ли сумела бы сохранить рассудок, а она как-то справилась со всем этим.
— Послушай, Веста, давай уедем отсюда. Хочешь, я увезу тебя прямо сейчас. Все забудется, в конце концов, все могло тебе привидеться как в кошмаре. Тебя просто выбросило на берег! Не было никаких пропавших месяцев! Не было! — Я почти кричал. Она отыскала в темноте мою руку и крепко сжала. Ее ладонь была горячей, а кожа показалась неправдоподобно гладкой, словно я держал в руках лайковую перчатку… Может быть, у меня чуть-чуть дрогнула рука — не знаю, но она почувствовала, что мне не по себе от ее прикосновения, и убрала руку. Потом тихо сказала:
— Вот видишь… А ты говоришь — забыть. Долги нужно выплачивать, А я получила от них в долг не так уж мало… Всего лишь жизнь… Пусть даже такую, не совсем настоящую…
Я не мог с этим смириться и в то же время не находил в себе сил рвануть рукоятку скоростей, поспать машину вперед и увезти Весту отсюда. Не мог, потому что не выдержал даже простого прикосновения ее ладони., Молчание затягивалось, превращалось в какую-то холодную стеклянную стену, отделявшую меня от нее. Чтобы как-то справиться с этим, я спросил:
— Чего же они хотят, что им нужно? Для чего они пришли к нам, поднялись со своего дна, зачем?!
— В этом нет ничего непонятного. Люди превратили океан в огромную помойку, в свалку. Им нечем стало дышать. Наверно, они считают, что, родившись на этой планете вместе с нами, а может быть, даже раньше нас, они имеют право на жизнь, такое же право, как люди. Я могу ошибаться, это всего лишь мои догадки, но, по-моему, их разум пробуждается только в минуты смертельной опасности…
— Это же безнадежно… Человечество никогда не позволит навязать себе чужую волю. Начнется война, война, в которой их уничтожат.
— Напрасно ты думаешь, что это будет так просто. Они не так слабы, как кажется с первого взгляда, но меньше всего они хотят войны. И все же если их вынудят, если они решат, что человеческий род не в состоянии дальше управлять планетой… Я не уверена, что в этой войне победят люди… И все же в них нет злобы, понимаешь? Это дает нам надежду… То есть я хотела сказать вам, людям. Самое опасное — это посредники. Зачастую выбор случаен, а последствия… Перестав быть человеком, не каждый способен сохранить в себе добрую волю. Есть и такие, которым хочется, чтобы весь мир катился ко всем чертям вместе с ними. В первые дни мне тоже этого хотелось, но потом… Наверно, не всем удается взять себя в руки, хотя бы частично вернуть контроль над своими поступками.
— О ком ты говоришь?
— О Чезаре. Ты его видел. Тогда в роли твоего начальника в лаборатории — это был он… Наверно, все дело в том, что наш мозг функционирует иначе, собственно, мы уже не люди, лишь вместилище для чужого разума.
— Этого не может быть! Не может! Ты…
— Молчи. Не надо. Ты не знал меня раньше и не знаешь того, что знаю сейчас я. Часто я сама не могу определить, какие мысли принадлежат мне, какие им. Наше сознание — это неразрывное целее. Иногда город кажется мне наполненным чужими, враждебными существами, я, как рыба, смотрю на него сквозь стекло аквариума.
Веста замолчала.
В полумраке кабины виднелся только ее точеный профиль. Волосы рассыпались по плечам, она сидела совершенно неподвижно, словно заледенев. И вдруг в какую-то долю секунды я понял, что она ощущала в эту минуту… Она сказала уже все, положила последний камень в стену, разделявшую нас, и теперь ждала лишь последних слов, которые должны были разрушить все, что у нее еще оставалось в этом мире. Я не испытывал к ней жалости. Только огромное удивление и восхищение перед мужеством этой женщины.
— Послушай, Веста… — Она не шевельнулась. — Ты знаешь сказку о царевиче, который поймал русалку?.. — Она все еще молчала, только отрицательно мотнула головой. Смысл того, что я собирался сказать, еще не проник в ее сознание. — В этой сказке печальный конец… Русалка не была похожа на обыкновенных девушек, а царевич полюбил ее и хотел на ней жениться. Людские пересуды помешали их счастью… Но на самом-то деле он поймал в свою сеть не русалку, а чудо. То самое необыкновенное, сказочное чудо, которое каждому из нас попадается всего лишь раз в жизни, только не все умеют его распознать: то рыбья чешуя мешает, то еще что-нибудь… Так вот я бы не хотел повторить ошибку царевича… С этого дня мы всегда будем вместе. Я не знаю, сколько нам оставлено времени, никто этого не знает. Но больше я не потеряю ни одной секунды по собственной воле.
В полумраке кабины ее глаза сверкнули как два огромных изумруда. Я знал, что в эту минуту она видит меня насквозь, читает мои самые сокровенные мысли. Этой женщине я никогда не смогу солгать, даже если очень захочу… Я знал, на что иду, легкий мороз пробежал у меня по коже. Я ждал ответа, но она лишь спросила:
— Ты отдаешь себе отчет? Ты уверен, что справишься?
Вместо ответа я наконец сделал то, о чем мечтал все эти дни. Я притянул ее к себе и крепко поцеловал в горячие, потрескавшиеся губы.
И в эту секунду стеклянная стена, разделявшая нас, перестала существовать.
Гвельтов никогда не напивался до такой степени, как в тот вечер, когда Лонгаров холодно с ним простился, забрал пробы и уехал, оставив его одного. В те дни, когда удачей не пахло, он был ему нужен, как каторжный, сутками сидел в лаборатории, а сегодня…