Страница 10 из 49
Другую линию олицетворяли, прежде всего, Шеварднадзе и Крючков, который тогда был заместителем председателя Комитета государственной безопасности. Они отстаивали такие практические шаги, которые, в общем, были нацелены на иллюзорные представления о том, что режим этот может сохраниться. Во всяком случае, если не как полновластный, то как определяющий фактор в этой стране и после нашего ухода. К сожалению, наш лидер Горбачев, на словах вихляя то в одну, то в другую сторону, во многом предоставлял свободу рук скорее представителям второй точки зрения.
Допустим, Горбачев с нашей же подачи, с использованием наших заготовок говорит Наджибулле: вы должны поделиться минимум половиной реальной власти с оппозицией для того, чтобы создавать какие-то коалиционные органы власти. Тут же в беседах того же Шеварднадзе, Крючкова с Наджибуллой эта установка подменяется рекомендацией поделиться половиной портфелей министерских, да еще дается совет: вот вы разделите одно министерство, другое, чтобы побольше было этих портфелей, которые можно будет оппозиции раздавать. Причем портфели не первостепенной важности, но по количеству пусть это будет половина или больше половины. Вот раздавайте эти портфели. То есть были совершенно разные установки. Естественно, очереди за такими портфелями не установилось и не было никакого шанса на создание такого коалиционного правительства. С подачи именно тех же товарищей в 1987 году возникла идея, что президентом должен стать Наджибулла. Якобы лидер НДПА должен быть главой государства, то есть стать компромиссной фигурой для осуществления политики национального примирения. Горбачев пытался втолковать это Наджибулле, который был вначале растерян подобной постановкой вопроса. Но после празднования 70-летия Великой Октябрьской Социалистической революции и бесед с Шеварднадзе и некоторыми другими товарищами у Наджибуллы появляется совершенно новое толкование того, что ему говорил Горбачев. Вроде бы Горбачев ему говорил не о том, он должен быть там один из 3–4 кандидатов, а что просто его одного на Лойе Джирге должна выдвинуть не только НДПА, но еще 2–3 какие-то партии или организации. То есть опять с ног на голову. Так оно и произошло, и, конечно, единогласно или почти он был избран президентом, но что дальше происходило, мы знаем.
При Черненко продолжали действовать все установки, которые имели место во времена Андропова. И при нем процесс непрямых переговоров и поисков путей развязывания узелков, которые бы пригодились потом для окончательного урегулирования, продолжался. Без каких-либо активных действий со стороны Горбачева к маю 1985 года в результате предшествующего процесса переговоров документы по урегулированию были согласованы, не побоюсь сказать, на 98 процентов. Хотя два процента были самые трудные, поскольку они касались именно точных сроков вывода, условий, порядка вывода, но при всей важности этого не менее важны были многие другие положения, которые требовались в то время, и они уже были выработаны. При Черненко процесс не остановился, и ничего с его стороны не мешало реализации этого процесса.
Начиная с ввода войск и в ходе всех последующих событий ни у кого из наших военных, того же Устинова как министра или других каких-то деятелей, не улавливался элемент того, что нам нужно присутствовать в Афганистане с военно-стратегической точки зрения, тем более в наших интересах продвижения на юг: к Персидскому заливу.
В органах НАТО и на других узких совещаниях западных спецслужб, конечно же, потирали руки: как это здорово, что тут Советский Союз в связи с Афганистаном сел в лужу и не надо делать что-либо, чтобы он быстро из этой ситуации не выпутался.
Представляется небезынтересным упомянуть о периоде конец 1987 — начало 1988 года, то есть канун подписания Женевских соглашений, после которых вывод начался. Это был очень критический и ответственный момент. Во-первых, к концу 1987 года после визита Горбачева в США у американцев окончательно одержали верх те, кто считал, что надо по-хорошему выпустить Советский Союз из Афганистана. У них внутри даже существовали термины: были «блидес» — кровопускатели, которые считали, что Советский Союз пусть там проливает кровь, и чем больше, тем лучше, а другие, они назывались «рилас», — что надо уладить как-то это дело. К концу 1987 года окончательно одержали верх вторые, в частности Шульц, которые сочли: да, надо дать уйти оттуда по-хорошему. Наступил момент, когда надо было ковать железо, пока оно горячо. Между тем в Женеве на переговорах снова вырисовывался тупик. Пакистанцы, при молчаливом согласии США, несмотря на такое принципиальное решение, пытались выторговать максимум выгодных для себя условий. С другой стороны, надо прямо сказать, что наши подсказки, имею в виду конкретно Шеварднадзе, афганцам по тактике переговоров, на этом этапе особенно, были не самые удачные. В частности, вопрос не очень и большой — формулировка прохождения границы, под которой подразумевалась линия Дюранда, а афганцам признать прямо это нежелательно было. Выход можно было найти, и он уже вырисовывался, но Шеварднадзе подсказал Вакилю и индусам, чтобы, возражая против этой формулировки, афганцы сослались на то, что она неприемлема для Индии. И индусы подтвердили это. Но как такое сказать пакистанцам? Это что быку красную тряпку показать.
Они ужесточили свою позицию, и это затормозило переговоры не на одну неделю. При этом замминистра МИДа Пакистана откровенно говорил потом Воронцову — у нас уже была компромиссная формулировка, мы вот-вот хотели ее внести, а эта ссылка на Индию исключает эту возможность. И ряд таких вот шагов. Возник момент, когда надо было какой-то сильный импульс получить, так что в январе 1988 года я оказался в Вашингтоне. Поговорив с Шульцем, причем конфиденциально, с Пауэлом — помощником по национальной безопасности, с другими старыми знакомыми, которые были весьма осведомлены в настроениях, я пришел к выводу, что решающее значение может иметь то, что мы в ближайшее время назовем неусложненную формулу решения проблемы. Назовем конкретную дату, с которой мы готовы начать вывод наших войск. Такую дату и такие сроки, которые откроют для Рейгана перспективу, что войска уйдут до его ухода из Белого дома. То есть он в свой актив запишет, что выгнал советские войска из Афганистана. Этого будет достаточно для того, чтобы остающиеся колебания были преодолены и чтобы Вашингтон приложил все силы к тому, чтобы было осуществлено быстрейшее заключение соглашений и состоялся вывод войск.
По возвращении в Москву я об этом доложил, предложил конкретную дату и какая вся формула должна быть. Категорически восстал против этого Шеварднадзе. «Нельзя вот так конкретно связывать себе руки и ставить под удар Наджибуллу и т. д.». Было решено выступить Горбачеву с заявлением по Афганистану в начале февраля. Но максимум, на что согласился Шеварднадзе, чтобы там была формулировка, что вывод войск можно было бы начать где-то в мае месяце, если бы в феврале-марте были подписаны соглашения, хотя уже было начало февраля. И в феврале они подписаны не были. Ну, то есть это явно не то, что могло бы создать импульс. Но он на этом настоял, за заявление с такой формулировкой проголосовали все члены Политбюро. Крючков улетел в Кабул знакомить с этим заявлением Наджибуллу. Но в конечном итоге Горбачев согласился с переданной мной формулировкой, собственноручно вписал, что правительство Советского Союза и Республика Афганистан договорились начать вывод войск 15 мая 1988 года.
К этому привязывались все остальные положения. Путь для отступления был отрезан. Действительно, мы перекладывали всю ответственность на американцев, на Пакистан. Мы объявили дату. Если вы сорвете эту дату, всем будет ясно почему. И с этого момента пошел быстрый процесс завершения подготовки документов и их подписания. Вспоминаю в связи с этим, что, к сожалению, я сам читал фразы о том, что именно Шеварднадзе вывел наши войска из Афганистана. Конечно же, он не был против вывода. Но практические его шаги в афганских делах далеко не ускоряли вывод. И когда он, это было в 1991 году, снова стал министром иностранных дел, я помню, в интервью «Независимой газете» ему был задан вопрос: не могли ли мы хоть на год раньше вывести войска? Он сказал: «Нет, не могли. Общество было не готово». Это ерунда, конечно, общество-то было готово давным-давно, но, к сожалению, то, как велись дела с 1985 года при принципиальной установке на быстрейший вывод, этот процесс растянулся на много лет…