Страница 20 из 43
Понт Эвксинский
— Медея, от флота Абсирта не уйти.
Ясон бессознательно сжимал бронзовую рукоять меча, следя за кораблями, упорно идущими по нашему следу. Они были уже так близко, что легко рассмотреть фигурки людей на палубе. Кажется, мелькнула непокрытая голова Абсирта, моего брата.
— Прикажу людям готовить луки. Легко не дадимся, — и мой любимый улыбнулся мне, как будто обещая ночь блаженства.
— Погоди, Ясон. — Моя голова была легкой, наполняясь черным светом матери-Гекаты, а лоб горел, как жертвенный огонь. Я всегда ощущала себя так, когда собирала силы перед серьезным колдовством. — Попробуем иначе. Пригласим Абсирта на «Арго»!
Никто не верил, что мой брат согласится. Но я-то его знала. Ясон и его спутники поклялись нерушимыми клятвами, что не причинят вреда гостю. Не приносила клятву только я, родная сестра.
Разумеется, я не собиралась его убивать. Абсирт покинул бы «Арго» здоровым и невредимым, со старой козлиной шкурой в качестве руна и рабыней вместо меня. Созданных мною иллюзий хватило бы до возвращения домой, там они разлетелись бы под взглядом отца — но мы с Ясоном к тому времени оказались бы вне досягаемости. Изящный план, но…
…Звук удара и глухой стук падающего тела. Будь я рядом, может, и успела бы остановить Ясона. А сейчас удар его кулака пришелся Абсирту прямо в висок…
— Зачем, любовь моя?! Зачем?!
— Не сдержался я… Он говорил, ты плохая дочь, плохая басилевна и потому достойна презрения…
— Да что мне их презрение! Не стоило ради этого нарушать клятву, мой милый Ясон.
Дальнейшее — то, что заклеймили потом чуть ли не все поэты, — уже действительно моих рук дело. По моему приказу тело Абсирта быстро разрубили на части и бросили в море. Я сама крикнула его капитанам, указывая на кровоточащие куски мяса, бывшие моим братом:
— Смотрите, вот сын Эета!
Не пряча слез, моряки кинулись собирать останки своего вождя. А мы тем временем уходили вдаль. Кажется, я заплакала. Помню твердые руки Ясона, обнимавшие меня, его теплую ладонь на моей спине, его невнятные оправдания. Да, я невиновна в убийстве Абсирта, в котором меня так часто обвиняют. Но я, безусловно, была способна и на него.
Иолк
Пелия, дядю Ясона, я убила сама.
Да, до него был еще Талос. Глупый медный человек с одной-единственной веной, которая шла от лодыжки к шее и по которой бежала его кровь. Вена была заткнута бронзовым гвоздем со смешной шляпкой. Талос охранял остров Крит и мешал «Арго» пополнить запасы пресной воды. Но это было легко. Я усыпила Талоса заклинанием и потянула за смешную шляпку, похожую на ягоду ежевики. Гвоздь вышел легко, как нож из спелой дыни. Вытекавшая кровь имела странный маслянистый оттенок…
Мой любимый вернулся от Пелия чернее тучи: венец басилевса не собирался покидать седую голову узурпатора. А войска для открытой борьбы Ясону не собрать…
— Остается пробраться во дворец и покончить с ним.
— Ты уверен, что народ согласится иметь на троне цареубийцу?
— Я законный наследник!
— Боюсь, об этом уже все забыли.
— Ты, как всегда, права, моя басилисса, — невесело улыбнулся Ясон, беря мою ладонь в свои. — И что посоветуешь? Пелий не боится ничего, кроме старости.
Голова моя наполнялась легкостью и светом черной луны…
Омолодить человека нетрудно. Надо лишь выпустить старую кровь из его жил и наполнить их новой. Труднее всего добыть эту новую кровь. С помощью Гекаты я собрала часть той, что выпустила из Талоса. Немного, но достаточно, например, чтобы сделать старого козла восторженно мекающим козленком. Это чудо я и продемонстрировала дочерям Пелия, которые немедленно упросили меня вернуть молодость их отцу.
Чего я и добивалась.
Разумеется, я не собиралась омолаживать мерзкого старика. Предназначенное для его сосудов зелье было не кровью, а отличным боевым ядом для стрел. В последний момент дочки Пелия засомневались, испугались вскрыть вены спящему отцу. Тогда я проделала это сама. Нож двигался на удивление легко, как смешной бронзовый гвоздь Талоса, и с каждой каплей крови Пелия, казалось, басилевский венец приближался к голове моего возлюбленного Ясона.
Увы… Народ согласился принять Ясона как басилевса при условии, что тот разведется со мной. Колдуньей, сведшей в могилу Пелия. Ясон отказался, и мы были вынуждены бежать в Коринф.
Коринф
— Ясон, ты заметил, что Креуса строит тебе глазки?
— Кто? Эта длинноносая?
— Эта длинноносая — дочь басилевса Креонта, который дал нам пристанище.
— Не нужны никакие басилевны, кроме тебя, Медея.
— Были бы нужны — я бы первая их поубивала. Но влюбленная царевна может стать источником больших неприятностей…
При том разговоре я не испытывала приступов ясновидения, но, как назло, он тоже оказался пророческим.
— Медея, только не расстраивайся. Креонт имел со мной беседу и просил никому не говорить. Тебе особенно.
Я молчала, а холодная рука Аида сдавливала мое сердце. Кажется, я уже догадалась, о чем Креонт говорил с Ясоном. Мать-Геката, помоги, дай силы пережить это! Если Ясон отступится от меня — значит, все зря! Все впустую! Все, что я совершила, — и все, в чем невиновна.
— Знаешь, слушал и думал: когда-то за подобные слова я убил Абсирта, твоего брата. Мол, ты варварка, и дети твои полукровки, трудно таким жить в Элладе. Не ударил я его, Медея, сцепил руки и сдержался… старый стал, да?
— Мудрым, наверное, стал. Продолжай, Ясон.
— Креонт предлагает жениться на Креусе, своей дочке. За это он сделает меня архонтом [7]и наследником. Сыновья наши будут жить во дворце, при мне с Креусой, она будет им матерью. Короче, полноценными эллинами станут. И я из вечного изгнанника наконец-то стану архонтом и потом басилевсом.
Мать-Геката, если отступится от меня Ясон — не смогу я жить. Презрения людского не боюсь, способна убивать — но не поселится месть так скоро в сердце, где еще живет любовь.
Голос возлюбленного словно отдаляется, я ухожу, проваливаюсь в мир забытья, мир Гекаты, где не место бодрствующим, куда я попадаю лишь в пророческом трансе. Усилием воли выдергиваю себя наружу — вовремя, чтобы…
— Мы уезжаем, Медея. Ничем хорошим это не кончится. Креусе ли так нужен муж, Креонту ли архонт, но так просто не отступятся. Еще надумают тебя извести. Знаю, знаю, ты за себя постоять еще как способна, но лучше уехать. Завтра же!
Ясон, Ясон, ты не зря казался мне таким близким и родным с первой же встречи! Мир Гекаты или стрела Эрота соединила нас, но не людям, живым и мертвым, нас разделить.
Быстрее бы прожить завтра…
— Мама, мама! Посмотри, какой пеплос тебе на прощание прислали жители Коринфа! — Это Меррер, старший, уже дважды побеждавший в состязании борцов своего возраста.
— Он богаче, чем у басилевны Креусы! — Младшему, Ферету, всего шесть, а у него уже твердая рука лучника.
Пожалуй, коринфяне действительно рады, что клятвопреступник Ясон и братоубийца Медея покидают их город. Вот и шлют дорогие прощальные подарки. Креуса изменилась в лице, когда Ясон объявил об отъезде. Креонт лучше владел собой, но и у него в глазах что-то дрогнуло. Льдом кольнуло в виски, жаром жертвенника Гекаты овеяло мой лоб при этом воспоминании. И неприятен мне расшитый золотом пеплос, подарок коринфян — словно плата за то, чтоб мы поскорее убрались.
— Дети, отнесите его Креусе. Скажите, Медея дарит на долгую память за все хорошее, что она для нас сделала.
Мелкая женская месть. Выкинуть дорогую одежду она пожалеет, а настроение будет испорчено каждый раз, как посмотрит на роскошный подарок счастливой Медеи.
— Да, мама!
Не помню, сколько времени прошло, как шум на площади привлек мое внимание. Кто-то выл смертным воем, кто-то кричал, почудились голоса сыновей. Мое сердце упало куда-то в Аид, виски стиснули ледяные клещи, лоб обжег жертвенный огонь. Я проталкивалась сквозь толпу, отстраненно замечая, что не так уж и проталкиваюсь — люди сами расступаются. То там, то здесь шепчут: «Медея», «Убийца». К чему они это вспоминают?