Страница 18 из 41
— Нет, боярин, это не наша дорога. Прежде чем мы будем в Москве, на Дону уже прогремит битва. Если победит Мамай, мы с такой помощью будем просто смешны, если же верх возьмет Дмитрий… Нет, боярин, надо идти на соединение к Мамаю…
— Я понимаю тебя, великий князь. Если мы двинемся навстречу Мамаю, то будем чисты при любом исходе сражения: Мамай сам ввязался в бой, хотя мог уклониться от него и дождаться нас. Я правильно понял твою мысль, великий князь?
Ягайло усмехнулся, опустил глаза. И Адомас понял, почему великий князь так спокоен. Просто он все обдумал, взвесил, принял свое решение. И он позвал Адомаса совсем не для того, чтобы советоваться, а чтобы сообщить ему принятое решение.
16
Под бархатным великокняжеским стягом, в богатом воинском облачении великий московский князь Дмитрий прямо и неподвижно сидел в седле и наблюдал за идущими мимо него к переправам через Дон русскими полками. Только что в его шатре состоялся военный совет, на который были приглашены князья и воеводы подошедшего к Дону русского войска. Вопрос был один: остаться по эту, свою, сторону реки и ждать нападения татар или самим переправиться на тот берег и навязать бой Орде?
Голоса разделились. Одни призывали к осторожности и благоразумию, пугали более чем двойным превосходством в силах татар и опасностью вести бой, имея за спиной реку. Другие настаивали на немедленной переправе и внезапном нападении на татар. В том же, что за спиной будет Дон, они видели залог того, что русское войско будет биться насмерть, зная, что пути к отступлению нет. И первыми среди тех, кто настаивал на переправе, были Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, боярин Боброк, князь Владимир Андреевич Серпуховский. Они знали, какой ценой оплачено право вступить в бой только с Ордой, не опасаясь удара Литвы в спину и чего стоило собрать воедино все русское войско. Они знали также, что литовская конница находится от Дона всего в двух-трех переходах.
А теперь они стояли на пригорке позади великого князя и смотрели на нескончаемые колонны русского воинства, идущего через Дон. Вся необъятная Русь текла мимо них. Шли молодью юноши, впервые взявшие в руки оружие, и закаленные в сражениях воины. Проходили вчерашние холопы и смерды с рогатинами в руках и топорами за поясами, повесившие на плечи самодельные деревянные щиты. Ехали на рослых боевых конях закованные в броню и грозные в своем воинском умении княжеские и боярские дружины, уже не раз испытавшие в боях крепость своей руки. И все они, сыны русской земли, шли на неведомое Куликово поле, чтобы завтра утром, едва поднимется солнце, перегородить его из конца в конец рядами своих червленых щитов и заслонить Русь. Сто пятьдесят тысяч восточных славян встанут грудью против бесчисленного и страшного врага.
Русичи не дрогнув встретят бешеный натиск разноплеменных орд, зальют своей и чужой кровью это широкое поле, загромоздят его горами своих и чужих тел. И ничто — ни дикий напор татарской конницы, ни упорный натиск железных рядов наемной итальянской пехоты, ни визжащие орды кочевников — не заставит их отступить.
И когда они победят и над полем битвы хрипло прозвучит сигнал трубы, созывающей уцелевших под великокняжеское знамя, они опять сомкнут ряды своих залитых кровью щитов на тех же холмах, где стояли утром. И даже у них, чудом оставшихся живыми в этой беспримерной сече, видевших вокруг себя сотни смертей, вздрогнет сердце. Потому что вчетверо короче будет стена щитов. Из ста пятидесяти тысяч, стоявших утром под этим стягом, к вечеру останется только сорок тысяч. Но великий московский князь, объезжая эти ряды, ни на миг не усомнится в том, что, доведись им сейчас встретиться с новым врагом, они так же бесстрашно встретят его.
Но другого врага не будет.
Передовые литовские конные разъезды будут уже в городке Одоеве, всего в одном переходе от Куликова поля, когда Ягайло получит весть о разгроме Мамаевой Орды. В этот же день он повернет свои войска обратно в Литву.
А русичи еще восемь суток будут стоять на этом поле, разбирать завалы из человеческих тел и предавать земле своих убитых. Хоронить тех, кто в этой невиданной битве спас своей смертью Русь, принеся ей славу и бессмертие.
Владимир Малов
Тот, кто вернется!
Слева, там, где к шоссе вплотную подходил лес, все было желто-красным: надвинулась осень, а дни стояли солнечные. Воздух теперь был по-осеннему прозрачен и звуки тоже стали осенними — гулкими и отрывистыми, непохожими на приглушенные летние. Стрелка спидометра колебалась у отметки 100. Впрочем, шоссе в этот час было почти пустым — лишь изредка попадались навстречу длинные коробки служебных транспортов, возвращающихся из порта в город, — и поэтому человек в машине успевал замечать и краски осени. Когда шоссе взлетело на пригорок и сверху открылся вид на громадную территорию порта, человек резко затормозил, поставил машину у обочины и отворил дверцу.
Воздух был теплым. Плиты шоссе тоже нагрелись на солнце. Не так, как нагреваются они летом, в июле или августе, но все-таки от них и теперь поднимались невидимые волны тепла.
Лето промчалось неожиданно и незаметно, пролетело в ворохе неотложных дел.
Человек пересек шоссе и с наслаждением ступил на траву. Медленно вращаясь, в воздухе проплыл желто-красный лист. Человек подставил ему ладонь, но в последний момент лист изменил направление и улетел в сторону. В этот момент он заметил на краю горизонта серебристую каплю. Она медленно увеличивалась, а затем опустилась за дальними постройками. Человек машинально взглянул на часы: французский корабль «Эспуар» сел точно по расписанию.
«Эспуар»… Слово красивое, звучное. Перевод его он знал — «надежда». Он повторил это французское слово вслух, слушая свой голос, и перед его глазами вдруг вновь появился этот кусочек будущего, выхваченный Установкой неизвестно из какого времени, — мелькающие на экране цветные пятна и полосы, голоса двух людей, обрывки разговора, имеющего прямое отношение к нему самому.
Человек встал. Под ногами зашуршали трава и опавшие листья, земля мягро пружинила. Он шел не оборачиваясь, и лес смотрел ему вслед.
Он захлопнул дверцу. Звук двигателя был по-осеннему резок. И, быть может, именно этот звук заставил человека помедлить и задумчиво посмотреть влево.
Колыхались ветви деревьев, исполняя какую-то сложнейшую и сыграннейшую партию в таинственном и вечном танце. Листья срывались с них и отправлялись в короткие полеты по самым замысловатым траекториям. Лес жил своей, ни на что не похожей и ни с чем не сравнимой жизнью.
Теперь человек смотрел вперед, на серебристую ленту дороги Он знал: лес будет тянуться слева еще километров десять. Потом в его глубине мелькнут постройки научного центра, и среди многих других инструментов покажется на мгновение кристалл Института времени. А потом, еще через несколько километров, шоссе сделает поворот. Лес кончится неожиданно и резко, и возникнут громадное полупрозрачное здание Управления космофлота, длинные корпуса навигационной службы и дальше бетонные плиты причалов. Где-то там, у одного из причалов, стоял готовый к старту «Альбатрос».
I
В лифте Андрей оказался не один — спутницей была белокурая девушка в светло-розовой форме диспетчерской службы. Девушка скользнула взглядом по его лицу, потом по его нашивкам, и тогда в ней сразу произошла какая-то перемена. Глядя прямо перед собой, на план Управления, прикрепленный к стене кабины, Андрей чувствовал, что спутница разглядывает его как-то чересчур уж внимательно. Он посмотрел на девушку, но кабина в 'этот момент остановилась, и надо было уже выходить.