Страница 39 из 51
Всю следующую неделю я работал со своими тремя лошадьми, читал справочники и думал, но не продвинулся ни на шаг. Пэдди был со мной холоден, Уолли тоже: Пэдди наверняка доложил ему, что я и Супи — два сапога пара. Уолли выражал свое неодобрение просто — по горло заваливал меня работой. После обеда у конюхов обычно было свободное время — вечерняя работа в конюшне начиналась в четыре часа, но мне постоянно приходилось вместо отдыха мести двор, чистить снаряжение лошадей, дробить овес, резать солому, мыть машину Инскипа или протирать окна в свободных денниках. Я не возражал и не жаловался: если вдруг понадобится быстро сменить хозяина, я смогу с ним разругаться из-за того, что на мне здесь ездили по одиннадцать часов в сутки.
Зато в пятницу мы с Искрометным снова собрались в дорогу, на сей раз в Челтенхэм, теперь кроме водителя фургона с нами ехал Гритс со своей лошадью и старший сопровождающий конюх.
В конюшне при ипподроме мы узнали, что в этот вечер дается обед в честь жокея — победителя предыдущего сезона, и все конюхи, остававшиеся на ночь, тоже решили отпраздновать это событие и сходить в город на танцы. Мы с Гритсом разместили на ночь лошадей, поужинали, а потом принарядились, на автобусе доехали до города и, заплатив за вход на танцульки, вошли в большой зал. Там было душно, вовсю громыхала бит-группа, но танцующих было пока немного. Вдоль стен стайками толпились девушки они призывно глазели на парней, которых тоже хватало. Я повел Гритса в бар, где вперемешку с местными жителями тянули пиво конюхи, и купил ему кружку пива. В этот вечер я решил «выступить», жаль только, что свидетелем моей «гастроли» будет Гритс. Бедняга, он не хотел предавать Пэдди, но, с другой стороны, ему явно нравился я, и вот сейчас я собираюсь убить в нем всякое расположение к себе. Если бы я мог ему все объяснить! А может, плюнуть и провести вечер без выкрутасов? Но ведь такая возможность не повторится. Пренебречь ею из-за боязни упасть в глазах одного обделенного умом конюха, даже если он мне нравится? Нет, за десять тысяч фунтов надо работать.
— Гритс, иди потанцуй с какой-нибудь девушкой. Лицо его медленно расплылось в улыбке.
— Я же никого тут не знаю.
— Ну и что, любая пойдет танцевать с таким симпатичным парнем. Иди пригласи кого-нибудь.
— Нет, я лучше с тобой буду.
— Ну, как хочешь.
Я повернулся к стойке и шлепнул по ней едва початой кружкой пива.
— Надоело мне сосать эту святую водицу! — взбуянился я. — Эй, бармен, налей-ка двойное виски!
— Дэн! — Гритса испугал мой тон. Значит, начало хорошее… Бармен налил мне виски и взял деньги.
— Погоди! — громко остановил я его. — Сделай еще один такой же, пока ты здесь.
Я ощутил на себе взгляды парней, сидевших вдоль стойки, поэтому решительно взял стакан, опустошил его в два глотка и вытер рот рукой. Потом оттолкнул пустой стакан и заплатил бармену за второй.
— Дэн, — Гритс потянул меня за рукав. — Может, не стоит?
— Стоит, — бросил я, косо взглянув на него. — Иди потанцуй с девушкой.
Но он не пошел. Он стоял и смотрел на меня, а я выпил второй стакан и заказал третий. Бедняга, он не на шутку испугался.
Конюхи, сидевшие у стойки, подвинулись ко мне поближе.
— Эй, приятель, так ведь и из седла вылететь недолго, — заметил один из них, высокий парень моего возраста в шикарном ярко-синем костюме.
— А тебе что? — огрызнулся я. — Я к тебе не лезу.
— Ты у Инскипа? — спросил он.
— Да-а… у Инскипа… чтоб его перекосило… — Я поднял третий стакан. Выпить я могу много — это проверено, а сегодня, готовясь к спектаклю, я плотно поужинал. Все вот-вот сочтут меня пьяным, но я должен продержаться с ясной головой еще долго. Во всяком случае, начинать надо сейчас, пока зрители мои сами крепко держатся на ногах и впоследствии смогут все точно вспомнить.
— Одиннадцать вонючих бумажек, мать честная! — взорвался я. — А ты паши на них как заводной семь дней в неделю…
Я видел — некоторых эти слова задели за живое, но синий костюм возразил:
— Так чего ж ты выбрасываешь их на виски?
— А почему нет? Жахнешь стаканчик-другой — и сразу чувствуешь себя человеком… Хозяева платят за лошадей тысячи, а выиграют они или нет — это от чего зависит? От того, как мы, конюхи, работаем их, убираем, ходим за ними — да что, вы сами, что ли, не знаете? А платят нам гроши… — Я покончил с третьим стаканом, икнул и добавил: — Справедливо это? Вот то-то и оно.
Бар постепенно заполнялся, и по тому, как мужчины приветствовали друг друга, по их внешнему виду я понял, что почти половина из них имеют отношение к миру скачек. Спрос на крепкие напитки заметно поднялся, и я не сразу поймал бармена, чтобы заказать четвертый за пятнадцать минут стакан двойного виски.
Круг, в центре которого я стоял, покачиваясь со стаканом в руке, становился все шире.
— Я хочу… — начал я. Что, черт возьми, я могу хотеть? Нужные слова не сразу пришли на ум. — Я хочу… мотоцикл. Хочу шикануть с девчонкой. Только по-настоящему. Поехать в отпуск за границу… остановиться там в первоклассном отеле, чтобы все вокруг меня бегали, стоит только палец поднять… пить любые напитки… начать откладывать деньги на собственный дом… Так что, сбудутся мои мечты?
Черта лысого. Сказать, сколько я получил сегодня утром? Семь фунтов и четыре пенса…
Вечер медленно проходил, а я все продолжал скулить и жаловаться. Зрители вокруг менялись, а я пел одну и ту же песню, пока не убедился — все, кто так или; иначе причастен к скачкам, уяснили, что у Инскипа работает конюх, жаждущий денег, желательно побольше.
Наконец, когда я сделал искусный пируэт и едва устоял на ногах, ухватившись за колонну, Гритс прокричал мне в ухо:
— Дэн, я ухожу, и тебе тоже пора! Если опоздаешь на последний автобус, пешком не дойдешь!
— Чего? — покосился я в его сторону. Рядом с ним стоял синий костюм.
— Давай помогу тебе с ним, — предложил он Гритсу.
— Гритс, дружище, раз ты говоришь — пора, значит, пора.
Мы потащились к двери, синий костюм — за нами. Я усердно спотыкался, так, что чуть не валил с ног Гритса. Сейчас, однако, это в глаза не бросалось — заносило не меня одного, и очередь конюхов на автобусной остановке покачивалась, словно океан в спокойный день. Я ухмыльнулся — в темноте моего лица никто не видел — и поднял глаза к небу. Что ж, сегодня посев прошел удачно, и если жатвы не будет и теперь, значит, все разговоры о допинге — это чистой воды сказки.
Не знаю, был ли я пьян, но на следующее утро голова у меня просто раскалывалась, где-то выше глаз вовсю стучал отбойный молоток. Ничего, искусство требует жертв.
Искрометный проиграл свой заезд на полкорпуса. Я не преминул громко заявить на трибунке для конюхов, что остаток моего недельного заработка пошел кошке под хвост.
В тесном загончике для расседлывания полковник Бекетт погладил свою лошадь по холке и сказал мне:
— Ничего, повезет в следующий раз. Я послал то, что вы просили, посылкой. — Потом отвернулся и возобновил разговор с Инскипом и его жокеем о прошедшем заезде.
В тот же вечер мы вернулись в Йоркшир, почти всю обратную дорогу мы с Гритсом проспали на скамьях в задней части фургона.
На следующий день, как и договаривались, я встретился с Октобером в балке, но новостей у меня почти не было, и разошлись мы быстро. Он, правда, сказал мне, что посланный Бекеттом материал собран молодыми энергичными курсантами из военного училища в Олдершоте, им объяснили, что это упражнение на смекалку и самостоятельность, своеобразный конкурс, и победит тот, кто подготовит наиболее полный и осмысленный доклад о жизни порученной ему лошади.
Возвращаясь в конюшню, я размышлял — как, черт возьми, солидно поставлена у полковника Бекетта штабная работа! Однако когда на следующий день я получил на почте посылку, я просто лишился дара речи. В ней было 237 машинописных страниц в картонном переплете — так выглядит рукопись книги. Этот объемистый труд был создан за неделю! Как же должны были работать эти молодые люди? А машинистки?