Страница 14 из 47
(«Терпи. — подумал я,-—сам напросился. Сценарий ее поучительного фильм? сделан, конечно, для первокурсников. Не специально же для тебя она его придумала. И в этом вся она. Неплохо бы ей ответить, не выходя за рамки жанра... Позже».)
...Пузырьки воздуха поныне удивляют ученых: их поверхность как магнит. К ней прилипают органические вещества. Даже мелкие крупинки руд остаются на пузырьках, даже пылинки (флотацию изобрели инженеры флотацию совсем иного рода воспроизвела природа: 1яже,иые молекулы-цепи тянулись вверх за пузырьками). В белой пене волн — невиданное богатство, накопленное за миллионы лет, законсервированные грозы, незримо сконцентрированные солнечные лучи — их отблески записаны в необыкновенном узоре молекул, прародительниц белка.
...Штиль.
Потом ветер, много дней кряду. Гонит а гонит пену к берегу со всего океана Вода густеет в лагунах, а ветер дует и дует в ОДну сторону — в сторону берега И вот нет песка я воды. Необычайный студень вместо них остается у безжизненных по-
35
ка камней. Он проникает в гроты, заполняет подводные пещеры, ложится толстым слоем на побережье.
Первые сгустки, не размываемые водой. Случайность соединила молекулы так, что они притягивают к себе вещество, растут. Они начинают жить. («Смотрите и слушайте внимательнее, Глеб, впереди — главное».)
Мерцающее лучевое давление заставляет дышать живые клетки и первородные пузырьки. Пульсация — это дыхание, обмел веществ, рост. Крохотные пузырьки возникают в белковых каплях и наполняются солнечным ветром, они, точно маленькие паруса, трепещут, дрожат от сияющих игл-лучей. Лучевое давление выдувает новые, дочерние пузырьки — так живое стало почковаться. Плазма потекла от центра к краям живых пылинок — наметились артерии. Межклеточный противоток плазмы положил начало венозной системе. Ионные биотоки заставляют плазму свертываться в волокна — так намечается нервная система.
Жизнь, подобно Афродите, возникала из пены морской.
...Вот как Соолли это представляла и видела. Мог ли я не вмешаться! Почти невольно я продолжил фильм.
Мои кадры — для нее...
Афродита выходит из пены морской. У нее темные волосы, большие синие глаза. (Точь-в-точь Соолли.) Выйдя из пучин на дневной простор, она тут же надевает старомодные роговые очки, не особенно заботясь об остальных предметах туалета.
Тут я включил звук погромче: «С днем рождения, Соолли!»
ОСТРОВ
«Гондвана» бродила близ Марианской котловины, и несколько раз я видел на горизонте зеленые острова и атоллы. Вода удивительно прозрачная. Планктон исчез. Мы продвинулись дальше на восток и увидели настоящие океанские пустыни: течения здесь давно утихомирились и не приносили питательных солей из глубин.
Где-то в районе Центральных Полинезийских Спорад мы обнаружили отклонения в скорости акустических волн, распространявшихся в разных направлениях.
Когда «Гондвана» шла полным ходом, перед нами словно в цветном калейдоскопе мелькали острова. В пределах одного архипелага расстояния между ними не так уже велики, и полинезийские лодки с отважными смуглыми гребцами на борту без труда преодолевали их. Коралловые острова резко отличаются от вулканических. Они едва выглядывают из океанских волн. Я был удивлен: растительность на этих плоских, всего в несколько метров высотой, памятниках жизнелюбию мелких морских созданий так однообразна, что все они казались издали одинаковыми. Здесь не произрастали ни хлебные деревья, ни бананы, не возделывались батат и ямс, не шумели леса, гсе струились реки и ручьи.
Экзотической красотой, --роскошными пейзажами, считающимися классическими для этих мест, отличаются только острова вулканического гфоисхождения. С этой оговоркой я мог бы под-
36
писаться под словами одного из путешественников прошлого:
«Перед нами эзникла вдруг долина. Я окинул ее взглядом, затаил дыхание. Столь прекрасной и пленительной картины мне еще не приходилось видеть.
Вдоль черного, усеянного камнями берега волны разбивались, образуя беспокойную пену, в которой играли и сверкали блики солнечного света. За камнями сразу же начиналась полоса зеленой, как изумруд, травы, впереди росли стройные пальмы, раскачивая на ветру султаны листьев, которые каждое мгновение меняли свой цвет от бледно-зеленого до темно-каштанового. Среди пальм виднелось несколько красных крыш и широкая дорога, окаймленная деревьями — цветущими тиарами и пуару. Дорога, однако, вскоре исчезала, теряясь в пышной и густой растительности, и растительность, подобно зеленой реке, заполняла всю долину, чтобы в конце концов упереться в скалистую круглую стену в виде правильного полукруга. Можно было поклясться, что находишься в театре, что горизонт — это нарисованные декорации, настолько гармоничным был пейзаж».
Как-то мы подошли к такому острову на «Дельфине». Только не было красных крыш и дороги — все здесь выглядело первозданным.
Валентина осталась на «Дельфине», а я сошел на берег и попросил часа через три забрать меня. Я шел по теплому песку и радовался: похоже, что мечта моя осуществилась, остров был передо мной, и темные птицы кружили вдали, у невысоких скг-. Я искупался в лагуне и растянулся на пляже. Но солнце припекало, и пришлось перебраться к скалам — там были и зелень и тень.
Я задремал. А когда открыл глаза, то увидел у самого уреза моря Валентину. Она что-то искала: низко наклонялась, разглядывала песок и ворошила его ладонью. Я думал, она собирает ракушки или камешки: это детское занятие удивительно шло длинноногой барышне в модном купальнике. Но я ошибался: в левой руке она держала сумочку вишневого цвета с узким ремешком и туда ссыпала то, что находила на берегу. Прошло полчаса. И вовсе незаметно было, чтобы сумочка стала тяжелее или сколько-нибудь наполнилась добычей. Это ее так занимало, что я решил подобраться ближе. И вот я увидел: она собирала песчинки; пристально всматривалась, сортировала песок на ладони, даже дула на него, выбирала какие-то невидимые крохи и прятала их.
Я улыбнулся: Валентина, кажется, охотилась за редкостями. Найти звучащую песчинку непросто. Даже миллиард кварцевых или гранаювых осколков не заставит заговорить звукоскоп, если только не повезет.
Валентина надеялась на чудо. Найти именно такую перчинку, какая нужна, очень трудно. Звук может сохраниться в кристаллике с определенным набором примесей, но чаще всего его не Удается усилить даже с помощью самого чуткого прибора. Да и что может остаться на морском берегу от прошлого? Шум прибоя? Плеск ленивой рыбы? Раскаты грома и рокот тропического ливня? Они повторяются вновь и вновь и скорее стирают следы вымени, затушевывают его приметы. Неужели ей посчастливится?
37
...Совсем рядом поднималось над синим зеркалом вод закатное зарево. Берег, золотистый пляж вызывали далекие воспоминания о каком-то заколдованном парке, где исчезает время, превращаясь в мириады песчинок, где пролетают с криками птицы, махая радужными крыльями, садятся на песок, клюют песчинки и опять улетают з дальние страны, унося груз времени.
Валентина вошла в воду. Она была нага и шла в лагуну неторопливо, качая головой, подставляя ветру колну волос. Она побежала, взметая коленями белые брызги, рассыпая перламутровую пену, окунулась радостно и поплыла. Ее голова двигалась над синью навстречу багровому шару, рассыпающему последние лучи в зеленом закатном просторе.
Я вышел из-за скалы и, когда голова Валентины скрылась
вдали, приблизился к урезу воды. Переоделся, проверил луче
вой пистолет, вспомнил об акулах, о кальмарах, что днем спят
в подводных пещерах, в страшных норах и зыбучем иле, а ве