Страница 51 из 56
Вдруг вспомнилась одна из аварий. В завал попали трое. Их вытащили на четвертые сутки. Один был так удручен, будто давно простился с жизнью. Другой не реагировал на окружающее, не мигая смотрел в одну точку. Третьего несли на носилках. Студент узнал его:
— Шафруга!
Шахтер повернул голову:
— А-а, пан директор… Что слышно?
Так и спросил: «Что слышно?» Он один не потерял присутствия духа.
— Все в порядке, — проговорил Студент.
— Это хорошо. — Шафруга откинул голову на подушку. — Вот подумал, сколько мы напихали в шахты новой техники, а стихию все же побеждают люди…
Студент сейчас бы не согласился с Шафругой. А генератор? А установка «Темп»? Хотя… ведь ими тоже управляют люди, и от их работы, выдержки, хладнокровия зависит победа.
От звонка красного телефона директор вздрогнул.
— Концентрация метана приближается к восьми процентам!
Восемь процентов — это роковой предел. Когда количество метана возрастет до девяти, газ взорвется. Студент невольно закрыл глаза, представив всеуничтожающую картину взрыва.
С огромным трудом он подавил желание вызвать Перегорова и спросить, когда же тот запустит генератор. Перегоров, очевидно, ждал конца ремонта гидранта. Ему ведь тоже понятна опасность. Впрочем, почему «ему тоже»? От его действий зависела его собственная жизнь.
Интуитивно Студент схватил трубку телефона, еще не успевшего подать звонок.
— Дует! — крикнули в трубке.
— Что, кто? — растерялся директор.
— Дует как черт!
— Кто говорит?
— Бригадир ремонтников с пятьсот восьмого горизонта.
— А дует кто?
— Пан ГИГ!
Перегоров понимал, что пожар выдыхается. С того момента как в шахту поступил приказ «Прекратить работы, вывести всех рабочих на поверхность», прошло 185 часов, более семи с половиной суток.
От неистового грохота двигателя, от дыма, жары, бессонницы усталость находила волнами, как угар. Накатит — слипаются глаза, инструмент валится из рук, перестает соображать голова. Но спасатели чудовищным напряжением воли прогоняли усталость, призывая в союзники не второе, а шестое, десятое дыхание.
Однако в последние часы все ощущения притупились, исчезли желания, наступила апатия. Видимо, так чувствовала себя в старое время лошадь, когда ее молодой спускали в шахту, и всю жизнь она ходила по кругу, накручивая бесконечное колесо подъемника, пока не околевала.
Перегоров, Башилов, Данька такое же испытывали, а вот Алеша, Стас нет. У них кишка, должно быть, тоньше. Перегоров именно от них и ждал взрыва. Но, как ни странно, сломался сам он первый.
Вдруг рука сама потянулась к выключателю зажигания, пальцы нащупали эбонитовую шляпку, резко, до упора, надавили вниз. Двигатель взвизгнул, забулькал прожорливым нутром, заскрежетал, досасывая топливо в раскаленные камеры, и заглох.
Данька, он был ближе всех к генератору, удивленно уставился на Перегорова, но тот отвернулся и, пошатываясь, пошел прочь. Данька сообразил, что с Перегоровым случилось неладное. Он догнал его, громко, как привык кричать во время работы двигателя, спросил:
— Что стряслось? Вам плохо?
Перегоров сбросил его руку со своего плеча, привалился к стенке и медленно стал опускаться. Подбежали ребята, уложили на мокрые доски, приготовленные, для укрепления перемычек.
— Надо врача! — Алеша кинулся к телефону, но его остановил окрик Перегорова:
— Отставить врача!
Иконников остановился в недоумении.
Несколько минут Иван Артемьевич лежал без движения.
Апатия сменилась злостью на самого себя. В мозгу, как огненные шары, метались обрывки несвязных мыслей, а тело, будто чужое, отделенное от головы, ничего не ощущало, и сердце, как дятел, равнодушно и тупо стучало в груди. Жизнь, полная всякой всячины, видно, обгладывала потихоньку волю, шлифовала острые и неудобные углы, как вода точила камень, а потом выплюнула гладеньким окатышем. «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы…» — как это прекрасно и верно было сказано у Пушкина! Сколько задолдоненных истин заменяло это хлесткое слово «пока». Так и Перегорову показалось, что волю к сопротивлению съели годы, и теперь он озлобленной тряпкой, свалился на мокрые грязные доски и потерял способность что-то делать и приказывать.
Да… Старики особенно чутки к похоронному звону. Звон этот сейчас гудел в ушах Перегорова, разрывая перепонки. Стало больно и страшно. Почуяв осторожное дыхание смерти, он с ужасающей четкостью ощутил свое бессилие и старость, от которой тщетно пытался уйти.
— Что делать, командир? — тихо спросил Данька Алешу, не отводя глаз от Перегорова.
Иконников посмотрел на глухую стену перемычки. Дорого бы он дал за то, чтобы узнать, что происходит за ней.
Обстановка в районе пожара рисовалась только по косвенным данным — замерам температуры и по тому, сколько остается газов в атмосфере огня. Однако ни один прибор не мог сказать точно, остались ли там раскаленные пласты, которые сразу вспыхнут, едва к ним проникнет свежий воздух.
Нутром чуял Алеша, что нарушать изоляцию еще рано.
Никто не гарантировал и того, что к огню не просачивается кислород сквозь перемычки и трещины разрушенной породы.
Словом, для большей надежности требовалось снова запустить двигатель и заставить поработать генератор еще какое-то время. Но Алеша не знал, как отнесется к этому решению Перегоров. Поэтому на вопрос Даньки не ответил.
— Может, старика на поверхность? — шепнул Стас.
Башилов сердито оттер его плечом, приблизился к Иконникову.
— Командуй, — потребовал он, чувствуя, что еще одна минута безделья породит какую-нибудь глупость.
Алеша повернулся к Даньке:
— Запускай.
И тут взвился Стас. Он оттолкнул Даньку от пульта и закричал:
— Хватит!
Башилов схватил его за грудки, притянул к себе.
— Рехнулся? — озлобленно спросил он.
— Да когда же будет конец?! Мы ж не бобики!
— Молчи! Не то удавлю…
Стас забился в железных тисках. Алеша с трудом оторвал его от Башилова.
— Надо, Стас, поработать еще… Потерпи.
— Я не могу больше! Слышите, не могу! — Стас истерично сорвал каску с головы, швырнул ее в темноту. — Неужели вы не понимаете, что больше работать нельзя! Перегоров и тот сломался. А ведь он был железный…
— Ты еще поживи с Перегорова, — сказал Башилов.
Алеша положил руку на плечо Стаса:
— Я прошу тебя. Потерпи. Mы поработаем совсем немного. Надо, пойми, надо поработать, чтобы наверняка задавить огонь.
— Давайте я слазаю туда, — смахнув слезу, сразу успокоился Стас.
— Нет, там еще жарко. Я почти уверен, что огонь кое-где держится.
— Ну как хотите. — Стас отошел.
Данька открыл вентиль сжатого воздуха для раскрутки компрессорных лопаток двигателя.
Снова. по шахте покатился рев. Затряслась земля мелкой дрожью, словно забило ее в лихорадке. В нос ударил тяжелый запах подгоревшего масла, заложило уши от грохота.
Перегоров поднялся и, не проронив ни слова, подошел к телефону:
— Александр Александрович! Что слышно у вас?
Виноград отозвался сразу же, видно, ждал звонка:
— Отовсюду сообщают, концентрация кислорода в районе пожара понижается постоянно. Для последней консультации прибыли ученые из института горного дела…
— Значит, скоро будем закрывать седьмую?..
— Скоро. — Виноград выдержал паузу, потом спросил, чуть понизив голос: — А вы почему отключались?
Перегоров отнял трубку от уха, покосился на ребят, чтобы никто не заметил.
— Что вы молчите? — громче раздалось в трубке.
— Это хорошо, что скоро, — как будто не расслышав последнего вопроса, сказал Перегоров и повесил трубку.
В окна штаба начал пробиваться рассвет. Инженер Освальд Ондрух, заменив уснувшего Студента, вызвал по селекторной связи Гомоллу:
— Ян, будем закрывать седьмую перемычку. Готовьтесь к спуску.
— Там сильно жарко. А наши баллоны с кислородом…