Страница 8 из 48
Ива застыл от восхищения. Он не знал и не понимал живописи, зато умел ценить живую красоту природы. А то, что он видел, было прекрасно — тихое прозрачное озерцо и белые лошади с неспутанным, резвящимся, рыжим как огонь жеребенком.
Ива подошел к озерцу, зачерпнул в пригоршню воды, умылся, а потом и напился.
Лошади были с кордона, Иван Сорока выпустил их на луг полакомиться последним разнотравьем.
От солнца ли, томливо висевшего в безоблачном синем небе, от лесных ли осенних запахов, оттого ли, что увидел он двух кобылиц и рыжего жеребенка, по всему телу Ивы тихо разлилась нежащая лень. И мысли его неспешно вязались в нехитрый узор. Вспоминалось прошлое. Настоящее-то, повседневное, было просто как необходимость. А думать о прошлом он любил. Да и человека он шел встречать из прошлого — породнились они втом памятном бою пролитой кровью, а она, может быть, та кровь, роднее родной.
Ксения Стриженая приезжала на заставу каждый год и всякий раз осенью. Для Ивы ее приезд был настоящим праздником. И по давнему уговору встречал он ее на развилке трех дорог, где Ксения Стриженая высаживалась из отрядного «газика» и ждала его у столетнего граба, выбежавшего на большак да так и застывшего часовым на перекрестке.
Потом они вместе шли к заставе, пересекая угрюмоватый Черный бор, разговаривая о новостях, о жизни и о разных разностях, накопившихся за целый год. И если бы кто увидел их со стороны, подумал бы — вот встретились брат с сестрой, и нет у них другой заботы, как наговориться вдосталь, полюбоваться друг другом, порадоваться, что живы еще и держатся на земле крепко.
Ива любил осень грустью своего одаренного счастливого сердца. Любил слушать начальный монотонный шум дождя. Ко-
20
гда он шумит, всегда думается: как хорошо, что есть крыша над головой, молодые веселые ребята вокруг, с упругими сильными телами.
Может, потому, что Ива вырос в деревне и детство его прошло возле тихой и теплой реки, любил старшина желтое жнивье, сосновые перелески и робкие незаметные тропки в чащобах.
Но больше всего на свете любил Ива лошадей. Когда он видел лошадей, он вспоминал детство, ту счастливую раскованную пору, когда мир кажется светлым и чистым, а люди в нем красивыми и добрыми.
Когда же это было, и было ли все так, как представлял себе свое детство старшина сейчас, отгороженный от него четырьмя десятками лет, кровопролитной войной и строгой беспокойной службой на границе?
«Самый старый я в отряде, — думал о себе Недозор, — и полковник Поважный давно приглядывается ко мне, но что-то мешает ему сказать прямо и строго: «Пора уходить в отставку, товарищ Недозор».
И то правда, пора. Последние три года Ива чувствовал себя неважно. Не то, чтобы где-то болело, — так, легкое недомогание, после бессонной ночи ныло в левой стороне груди.
«Неужели сердце сдает? — думал Недозор. — Отдохнуть бы надо, на курорт, что ли, съездить?»
В последнем поиске, когда старшина возглавлял «тревожную», случился конфликт. Искали забредшего с сопредельной стороны крестьянина (это уже потом выяснилось, что он крестьянин), час длился поиск. Мушкет взял след, и Гомозков оторвался от группы. Старшина знал способности следопыта вести «куцев-ский» бег, но далеко отставать нельзя, и Недозор приказал прибавить ходу. На втором километре он остановился, удивленно посмотрел на догонявших его пограничников и рухнул на землю, так и не поняв, что же произошло.
Но все обошлось. Придя в сознание, Ива приказал обоим пограничникам следовать за Гомозковым и, может быть, впервые в жизни соврал, что подвернул ногу.-
Старшина лежал на мокрой после дождя земле с таблеткой валидола под языком и слушал свое сердце. Оно билось натужно, словно кто-то сдавил его сильными пальцами и забыл потом разжать их.
Ива впервые за долгую жизнь испугался. Съездил в город в платную поликлинику. Врач, низкорослый тщедушный человек с неправдоподобно белой седой шевелюрой, долго и внимательно слушал бухающее в груди сердце, потом так же тщательно исследовал длинную бумажную ленту с непонятными Недозору чернильными закорючками и наконец изрек: «Страшного пока ничего нет. А вот покой нужен, покой, понимаете, милейший? Пора. Займитесь огородничеством, больше спите. У вас есть семья?»
Ива не ответил, поблагодарил доктора, взял выписанные рецепты, а перед самым уходом спросил: если выдерживать режим, пройдет ли болезнь? На что доктор вежливо ответил, что болезнь Ивы — это возраст и что неприятные ощущения останутся теперь до конца дней.
«А в каком дне он, этот конец?» — сердито подумал Недозор
21
и решил жить просто, как жил. Только для лекарств вшил Ива внутрь бриджей небольшой карманчик и заполнил его самыми аффективными современными препаратами. А чтобы сберечь их подольше, сделал старшина нечто вроде кожаного кисета и не расставался с ним ни днем, ни ночью.
Недозор снова углубился в чащобу. Набухшая влагой старая кора сосен и грабов здесь была черной. И весь лес казался подкрашенным сажей до половины своей высоты. А там, где кора была молодая, деревья казались бронзовыми.
Ива шел теперь не спеша и тихонько напевал полюбившуюся еиге <: войны песню:
Матули, я тут завтра не буду,
Искай меня, где сонейко взойдет,
Буду за него я биться,
Чтоб в полон не отдать, Иль могилу мне отроешь, Иль ворог туда войдет.
На примятую траву старшина и не обратил бы внимания, если бы не пепел, сразу сделавший травинки седыми. Он склонился вад ними и увидел на земле характерное, едва заметнее' углубление. Человек сидел здесь, отдыхая, и курил. Нет, не курил, а что-то сжигал — для -одной сигареты -слишком много тема.
За долгие годы, проведенные на границе, у Недоэйра «выработалась привычка — придавать значение пустякам. Вот велел. И не где-нибудь, а в самой чащобе Черного бора. Вроде бы и «т границы далеко, а если прикинуть, то и не так уж далеко.
Знакомый след старшина обнаружил ие скоро. Человек, оставивший пепел, шел по густотравыо, пока мог, обходя лысинки и взгорбки, где исходила легким парком голая влажная земля. Может быть, он нарочно брел вот так наугад по разнотравью. Если он городской житель, то его понять ложно. Обалдел от тишины и первозданвости природы, почувствовал себя рвбннзоиом и рванул по чащобе, чтобы трава по колено.
И все же старшине хотелось увидеть след. И он увидел его снова на краю оврага, где трава была скошена до самой кромки, и обойти эту своеобразную КСП «робинзон» не мог. Если он, конечно, хотел спуститься в овраг. А он это и сделал. Ива склонился над жнивьем. Все тот же след от спортиввых ботинок с низкой рифленой резиновой подошвой — сорок четвертого размера. Вот ведь как устроен человек. Теперь Иве захотелось увидеть . владельца столь шикарной спортивной обуви.
Ничего предосудительного не было в том, что человек решил
спуститься в овраг. Только Недозор подумал о том, что овра
гом можно и скрытно выйти к ближнему проселку, а такое
может знать только человек местный или хорошо знающий такую
возможность. Нет, Ива не стал смеяться над своей подозритель
ностью. Он принял всерьез возможность встречи с незнакомцем
и переложил макаровский пистолет из кармана брюк в карман
кителя, предварительно сняв с предохранителя и дослав
патрон.
Теперь старшина, осторожно ступая, шел вдоль-оврага-, ста-
22
раась держаться за кустарником. Он знал, что рано или поздно
незнакомец станет выбираться из этого похожего на гигантский