Страница 33 из 41
Едва вернувшись в отдел, Шельбаум получил от дежурного поста сообщение, что Деттмар найден мертвым. Нидл созвал следственную комиссию, и полчаса спустя все они, за исключением Видингера, собрались на берегу.
Следствие продолжалось до двух часов ночи. Орудием убийства оказался медный нож для разрезания бумаги, которым Деттмар был поражен прямо в сердце. Маффи и Нидл опросили жителей близлежащих домов, но никто ничего не заметил. Никаких следов, кроме орудия убийства, не было. Да и о ноже надо было ждать заключения криминалистов.
Сообщение об убийстве Деттмара и его фотоснимок в утренних газетах привели к первому успеху. От владельца торговой лавки поступила краткая записка о том, что во второй половине субботы Деттмар делал у него покупки.
…В кабинет постучали, и в приоткрытую дверь заглянул Маффи.
— Здесь ждет один человек, который хотел бы с вами пере говорить.
— Кто? — сухо спросил Шельбаум. После последней беседы с Эвелин Маффи не казался ему симпатичным.
— Он говорит, что вы его знаете.
— Пусть войдет.
В кабинет вошел Рудольф Кёрнер. В старом плаще, черном берете и потрескавшихся лаковых туфлях он имел довольно потертый вид. Шельбаум поморщился: только Ловкого еще не хватало. Дождавшись, когда выйдет Маффи, Кёрнер сказал:
— Я согласен с вашим предложением. Сдаюсь властям.
— По какому поводу?
— Я совершил кражу со взломом в кредитном бюро «Деньги для каждого».
Шельбаум в упор посмотрел на Ловкого.
— Надо ли, Кёрнер? Вас обманули, пусть так. Но вы действительно хотите пойти в тюрьму?
— Пускай расплатятся за свинство, — с ненавистью произнес Ловкий.
Шельбаум глубоко вздохнул.
— Идите, Кёрнер, — сказал он. — Пусть это будет не более как самообвинение. Оно тоже наказуемо, но мы посмотрим сквозь пальцы.
— Я думал, вы представляете закон, — не трогаясь с места, возразил Ловкий.
Шельбаум какое-то мгновение пристально смотрел на него. Затем он резко повернулся к двери, открыл ее и крикнул:
— Маффи! Протокол! — И, когда Маффи вошел, добавил: — Этот человек совершил кражу со взломом в кредитном бюро.
Едва Кёрнер подписал протокол, Шельбаум приказал увести его. У двери Ловкий встретился с входившим обер-полицайратом.
— Что это за птичку вы поймали? — поинтересовался Видингер, оставшись вдвоем с Шельбаумом.
Шельбаум доложил. Обер-полицайрат молчал. Он старался не выдать своих чувств, но обер-комиссар отлично понимал, что с ним творилось в данную минуту. Арест Ловкого грозил скандалом, а ССА надо было принимать меры, чтобы предотвратить его. Что значило это для самого Кёрнера, Шельбаум даже не хотел и думать.
Видингер потребовал доложить ему о событиях последней ночи. Теперь обер-комиссар «дорогим Шельбаумом» не был. То, что арестован человек, в руках которого одно время находилась переписка между Фридеманом и ССА, Видингер рассматривал как личное оскорбление.
— Вы знаете, что в министерстве вами недовольны? — ворчливо спросил он, когда Шельбаум закончил свой доклад.
— Не могу понять почему, — удивился обер-комиссар.
— Вы посылали Нидла в министерство за получением сведений о Коваловой, — раздраженно сказал Видингер. — Ему ничего не дали. Вам посоветовали фрау Ковалову оставить в покое. Вы этому совету не последовали.
— Мы ведем следствие по делу о насильственной смерти людей, господин обер-полицайрат, — спокойно сказал Шельбаум. — Разве в министерстве не знают, что такое убийство?
— Разве вы не понимаете, что здесь нужен совсем иной подход? — крикнул Видингер. — Кроме того, Нидл пытался узнать о состоянии хода расследования по делу Плиссира. Вы можете мне сказать, почему оно его интересует?
Обер-комиссар подумал о допросе Эвелин Дзуры в прошлую среду.
— Плиссира знал Фридеман, — медленно сказал он. — Пройти и мимо этого?
— Я должен пойти на совещание, — сказал Видингер с раздражением. — Поговорим потом.
Фазольд враждебно смотрел на Ковалову, стоявшую в дверях.
— Уважаемый мастер, — сказала она. — Не будьте букой, впустите меня.
Она направилась прямо на веранду, которую Фазольд несколько прибрал.
— Я так и думала, — удовлетворенно произнесла она, взглянув на бутылку коньяка и полупустую рюмку на письменном столе. — Время от времени вы нуждаетесь во взбадривании. Много этой жидкости не употребляю, но против одной рюмочки я бы не стала возражать.
Фазольд взялся за бутылку, рука его дрожала.
— Вы нервничаете, благородный художник, — сочувственно заметила Ковалова. — Видит бог, у вас есть основания к этому. Уверена, что полиция навестила вас по поводу нашего общего друга Деттмара. У меня она тоже была. У вас определенно есть неопровержимое алиби, у меня, к сожалению, нет.
Художник наполнил свою рюмку до краев и выпил ее одним глотком. Он уперся локтями в письменный стол, подперев подбородок руками.
— Зачем вы пришли? — жмурясь, спросил он. — Афишу я еще не сдавал.
— Время есть, мастер, — с иронией произнесла Ковалова. — Открытие состоится через четыре дня.
Под ворохом бумаг Фазольд отыскал свою трубку.
— Чем могу служить?
Ковалова полунасмешливо посмотрела на него.
— Я охотно бы поговорила с вами о господине Плиссире, — сказала она. — Вы ведь знаете господина Плиссира?
Фазольд энергично покачал головой.
— Так ли?! — мягко воскликнула Ковалова. — Два года назад вы резвились в Провансе, потом сделали небольшую вылазку в Париж.
— Какое это имеет отношение… к Плиссиру? — запинаясь спросил Фазольд.
— На первый взгляд не должно было бы иметь к нему отношения, — сказала она. — Но на самом деле имеет, я это знаю.
Лицо Фазольда начало подергиваться.
— Никакого Плиссира я не видел.
— В последние месяцы, конечно, нет, он ведь мертв. А почему он мертв, вам, пожалуй, все же известно.
— Очень любопытно, — Фазольд овладел собой.
— Скучно рассказывать собеседнику о знакомых вещах, — сказала Ковалова, — но иногда приходится. Итак, Плиссир несколько необычным способом раздобыл документ с намерением передать его — естественно, за соответствующую сумму — кому-то другому. Будучи человеком опытным, он снял копию. Вы успеваете следить за рассказом?
Фазольд успевал, но, казалось, с большим трудом. Он сидел точно кролик под гипнотизирующим взглядом удава.
— Обнаружив пропажу оригинала, — продолжала Ковалова, — его владельцы не обрадовались. Они добились возвращения документа. К сожалению, Плиссир оказался не на высоте и приказал долго жить. Точка!
Художник вспылил.
— К чему вы клоните?
Ковалова громко расхохоталась.
— Вы просто шутник. Ведь была же копия. Плиссир намеревался заработать еще больше, но не знал меры. Копию кто-то для него сохранил, кто-то имеет ее и сейчас и думает теперь подработать самостоятельно, без Плиссира. Кто-то выжидает, пока уляжется общее возбуждение. Но, к сожалению, подобные вещи никогда нельзя сохранить в полной тайне.
Фазольд склонил свою большую голову, будто она вдруг стала неимоверно тяжелой.
— Целите в меня? — глухо спросил он.
— В кого же иного дорогой мастер? Вы прекрасно знаете, сколько стоит эта копия. Она будет венцом всей вашей деятельности на фоне многих грязных делишек, которые вы провертывали для Фридемана и которые приносили вам не очень-то большой доход.
— Если я скажу, что никакой копии у меня нет?
— Я знаю лучше. Не станете же вы утверждать, что отдали ее нотариусу или заперли в банковском сейфе? У меня есть своя информация. Копия здесь, и вы должны отдать ее мне. Естественно, безвозмездно.
— Если вы все же ошибаетесь?
Ковалова презрительно усмехнулась.
— Я нет, но вы — да.
— Как вас понимать? — Фазольд вновь наполнил рюмки.
Теперь они стояли в коньячных лужицах.
— Вы забываете о судьбе вашего бедного друга Плиссира.
Художник впервые отважился улыбнуться.
— Но таким путем вам копию не получить.