Страница 15 из 41
— Да, но не в магазине, а на самой улице.
— Выйди-ка. Цыпленок, — сказал Петков и опять оттянул ворот. — Багрянов, мне важно, чтобы вы правильно поняли меня… Ты все еще здесь?
— Ухожу, начальник…
— Вас прервали, — сказал я. — Что следует понять?
— Не то… Речь пойдет не о магазине. С ним более или менее ясно, и я склонен вам верить. По крайней мере, до будущего вторника.
— Какой мне смысл врать? Нет ничего хуже, чем идти до половины.
— Что вы имеете в виду?
— Мои отчеты. После них дорога назад заказана.
Петков остановился, словно споткнувшись о бугорок.
— Демагогия, Багрянов! Знаете, слушая вас, я иногда ловлю себя на мысли, что это вы, а не я работаете в ДС. Уж до того вы лояльны, что просто страшно делается…
— Не желаете верить?
— А разве я обязан? Разве вы дали мне хоть какую-нибудь гарантию, что слово изреченное не есть ложь?
— Обратитесь в «Униас».
— Это еще что?
— Страховое общество. Контора на углу Аксакова, и вас застрахуют от потерь в случае обмана со стороны деловых партнеров.
Петков сощурился и поскреб пальцем подбородок.
— Мы ушли в сторону… Записка!.. Не считайте наш разговор о записке окончательным. Она существует и, образно говоря, буквально вопиет о том, что не хочет кануть в Лету. Кто дал ее вам, когда и где?
— Не в курсе. Не представляю. Не знаю.
— Хорошо! Тогда другой вопрос: вы убеждены, что Искра непричастна к записке? Вы что, онемели, Багрянов?
— Нисколько, — сказал я и присел. — Просто тема старая и, на мой взгляд, исчерпала себя. Неужели вы не поймете, что я не брат вашей Искре, не сват и так далее? И именно поэтому могу взять грех на душу и сказать: «Да, это она!» У меня нет оснований быть благодарным Искре за ловушку на бульваре Дондукова, и посему, если она, а не я, попадет в оборот к Цыпленку, то меня это вполне устроит… Хотите услышать «да»?
— В придачу к доказательствам!
— Чего нет, того нет. О доказательствах заботьтесь сами.
— Следовательно, нет?
— Вот именно. И не ходите вокруг да около. Что я должен сделать?
— Забыть о подвале.
— Еще?
— И о нашем разговоре по поводу Искры и Гешева.
— А об этом?
Я не рассчитал и слишком энергично ткнул пальцем в шишку. Боль раскаленной железкой ожгла висок и проткнула барабанную перепонку. На мгновение я оглох.
— …все пройдет, — сказал Петков. — Допустим, ничего не было. Несчастный случай: вы упали с лестницы. Договорились?
Я кивнул и отвел руку от уха.
— А смысл?
— Мне позвонил директор полиции. Могу предположить, что ваша приятельница насплетничала Гешеву, а тот нажал на начальство. Мне приказано разрешить ей подключиться к работе.
— Так… — сказал я и с видимым усилием потер лоб. — Ну а я?…
Петков не дал мне докончить. Положил руку на плечо, легонько надавил.
— Искра скоро будет здесь и, возможно, захочет с вами говорить. На всякий случай Цыпленок или Марко останутся в комнате и помогут вам не проболтаться о подвале. Во всем остальном я полагаюсь на присущий вам здравый смысл.
— Значит, делиться не станете?
— Не грубите, Багрянов. Речь идет не о дележе между мной и Гешевым, а о вашей собственной судьбе. Помнится, я предупреждал вас, что в отделении А другие методы. Так будьте же благоразумны и не дайте Гешеву повода отобрать дело у нас.
На это нечего было возразить, и я кивнул, заканчивая разговор. Помимо прочего, мне хотелось остаться одному и до встречи с Искрой решить очередную дилемму: был ли звонок или же Петков ведет нечистую игру?
…Искра приехала после обеда и сейчас сидит передо мной как ни в чем не бывало — недовольно щурится и отмахивается от табачного дыма.
Я провожу рукой по щеке, ощупывая выступившую за двое суток щетину.
— Порядком оброс?
— Тебе не идет, — говорит Искра и улыбается. — Раньше ты мне больше нравился. Учти, молодым женщинам импонируют гладко выбритые лица. Здоровье и сила… Хорошие сигареты?
— «Арда». Лучше не бывает.
— Кури на здоровье. Завтра я принесу еще.
Ничего не понимаю! Утлую лодчонку, в которой я плыву, мотает волнами из конца в конец океана, не давая пристать к берегу… Старый пароль — это куда ни шло. Я был готов его услышать и подозревал, что Петков постарается обеспечить предлог для нашей с Искрой встречи… Но новый!.. Кто знает его? Я, тот, к кому я шел, и, возможно, седоусый. Неужели он провалился?… Или я схожу с ума и Искра имеет отношение к организации? В диалоге о снеге о дождем нет ни одной неточности.
— Ты уходишь?
— Пора. Поближе к ночи встретимся еще. Петков предупредил тебя, что мне разрешено задавать вопросы?
— Да уж, просветил! — бормочу я, изображая недовольство: чертов Цыпленок излишне внимательно пялится на нас от двери. — Спасибо за «Арду», барышня. Будьте спокойны, воспоминания быстро выветриваются, и у вас не появится повода упрекнуть меня в бестактности.
— Глупо! Очень глупо, бай-Слави. И недостойно тебя.
Я заставляю себя согнуться в поклоне и не распрямляюсь до тех пор, пока Искра не скрывается за дверью. Поясница моя тихо взвывает от боли, вынуждая почти рухнуть на тюфячок. Скрестив ноги, я массирую спину, и именно за этим занятием меня застает Петков, поразительно быстро появившийся на смену Искре.
— Цыпленок! Выйди!
— Он мне не мешает, — говорю я довольно нахально.
Вмешательство Искры в дело наряду со всем прочим означает, что Петков перестал быть единоличным хозяином а у Слави нет причин, чтобы не дать ему это почувствовать.
— Я сказал: выйди! Не зарывайтесь, Багрянов!
Хрустальные глаза на сей раз не повергают меня в трепет.
— Знаете… — начинаю я небрежно и достаю из пачки сигарету, — сдается мне, что Гешеву будет интересно узнать, кого вы прочите в авторы записки.
— Это шантаж?
— Ну что вы! Просто сделка. Не надо только на меня кричать, да и угрожать не надо. И все будет отлично.
Хрусталь темнеет, наполняется цветом. Петков дотягивается до стула, придвигает его и садится с принужденной улыбкой.
— Вы правы… Я погорячился, Багрянов. — Он привычно оттягивает ворот и придерживает его пальцем. — О чем вы говорили?
— Представьте, ни о чем, что бы имело для вас хоть какое нибудь значение. О погоде и моем виде. О том, что мне не к лицу борода.
— Сигареты от нее?
— Разумеется.
— Дайте сюда. Вам принесут другие. Только «Арда» или сойдет что-либо еще?
— «Картел» тоже годится. Вы и своим не доверяете?
— Береженого бог бережет, — говорит Петков и пощелкивает ногтем по пачке. — Значит, речь шла о погоде?
— И о кофе.
Петков оставляет в покое пачку и до отказа оттягивает ворот свитера. Роскошная вещь, но я бы на его месте не стал ее носить. Воротники под горло противопоказаны неврастеникам.
— Напишите мне обо всем. Как можно подробнее.
— Цыпленок был здесь и все слышал.
— Он тоже напишет. Что же касается бороды, то Искра права. Вас надо побрить.
Разговор иссяк, но мы сидим друг против друга в не торопимся расстаться. Сумбур и хаос наполняют комнату, засоряя ее обломками фраз, видений и чувств. Чтобы разложить все по полочкам, требуется время, и не только оно одно.
Отчет. Помнит ли Цыпленок дословно разговор о дожде и снеге? И что знаменует пароль, произнесенный Искрой, — провокацию или шажок к свободе? Где правда? Где? Я сижу, курю, и пепел рыхлым столбиком нарастает ка сигарете.
12
…«Жребий брошен!» — произнес Цезарь и с этой фразой вошел в историю. Слави Багрянов много веков спустя сказал то же самое, но уже не для истории, для себя. И решиться было ему немногим легче, хотя от него зависели не судьбы государств, а всего лишь несколько отдельно взятых жизней.
Искра только что ушла из особняка, унося в памяти дату «аварийного» рандеву и текст объявления для «Вечера». Всего несколько часов было дано мне, чтобы взвесить степень риска и прийти к выводу, что иначе поступить нельзя.