Страница 17 из 52
Уж не ошибся ли он, оставив ей документы — еще чего доброго уничтожила их из ревности. Он переспросил:
— Что она сказала?
— Она сказала, что вас все равно убьют, ясно, как дважды два.
Он с облегчением рассмеялся.
— Мы говорили о войне у меня на родине. Там, верно, людей убивают. Но она никогда не видела, как это происходит.
— Здесь за вами тоже охотятся, — сказала девочка.
— Ничего серьезного они мне сделать не могут.
— Что вы! У нас тут такой ужас был, — сказала она. — Они там сейчас наверху разговаривают.
— Кто? — спросил он резко.
— Хозяйка и один человек.
— Что за человек?
— Маленький, седой, очки в стальной оправе.
Так. Значит, он выскользнул из кино раньше них. Девочка продолжала шептать:
— Они задавали мне всякие вопросы.
— Какие вопросы?
— О чем вы со мной говорили, не видела ли я каких-нибудь бумаг. Ну, конечно, я отвечала только нет и нет. Я б им все равно ничего не сказала, хоть под пыткой.
Его тронула ее преданность. Почему в этом мире такие душевные сокровища растрачиваются понапрасну? Она сказала горячо:
— Пусть хоть убьют.
— Тебе это не грозит.
Ее голосок задрожал:
— Она на все способна. Она, знаете, иногда, как сумасшедшая, если ей перечат. Ну и пусть. Я вас не подведу. Вы джентльмен.
Аргумент был абсолютно несостоятельный. Она печально продолжала:
— Я для вас все сделаю, как та ваша девушка.
— Ты уже сделала значительно больше.
— Она уедет с вами вместе в вашу страну?
— Что ты, конечно, нет.
— А мне можно?
— Маленькая, — сказал он, — ты не представляешь, что там у нас творится.
Он услышал долгий, разочарованный вздох.
— А вы не знаете, что тут у нас творится!
— Где они сейчас? Управляющая и этот ее знакомый?
— На втором этаже, — сказала девочка. — Они ваши заклятые враги, да?
Бог знает, из каких грошовых книжонок вычитала она это выражение.
— Скорей наоборот — они мои друзья. Но точно не знаю. Хорошо бы мне это выяснить до того, как они обнаружат, что я пришел.
— О, они уже знают. Она все слышит. Из кухни слышит, что говорят на чердаке. Она велела мне ничего вам не рассказывать.
Его пронзила мысль: неужели и этому ребенку тоже грозит опасность? Быть того не может. Что они могут ей сделать? Он осторожно начал подниматься по неосвещенной лестнице. Одна ступенька скрипнула. Лестница сделала поворот, и он неожиданно ступил на площадку. Дверь комнаты, выходившей на площадку, была распахнута. Электрическая лампочка под розовым, шелковым, в сборочку абажуром освещала фигуры двух людей, терпеливо дожидавшихся его.
Д. вежливо приветствовал их:
— Бона матина. Вы не сказали мне, как будет ночь на энтернационо.
— Войдите и закройте за собой дверь, — приказала управляющая.
Он повиновался — ничего другого не оставалось. Ему подумалось, что пока ему ни разу не позволили взять на себя инициативу. Он был чем-то вроде кегли, которую все норовят сбить шаром.
— Где вы были? — требовательно спросила управляющая.
У нее было бычье лицо — ей бы родиться мужчиной с эдакой-то квадратной челюстью да прыщавой физиономией.
Д. сказал:
— Мистер К. вам все расскажет.
— Что вы делали с той девицей?
— Развлекался.
Стоило приглядеться к этому логову. Точнее слова не подыщешь, во всяком случае ничто не свидетельствовало о том, что здесь живет женщина. Массивный стол без скатерти, обитые кожей стулья, тумбочка для обуви. Ни цветов, ни безделушек. Дверца тумбочки была распахнута, и виднелись здоровенные, тяжелые туфли на низком каблуке.
— Ваша девица — знакомая Л., — продолжала управляющая.
— Я тоже знаком с Л.
Даже дешевые цветные картинки на стене подбирались на мужской вкус: на каждой непременно присутствовали женщины в шелковых чулках и нижнем белье — он как будто попал в комнату закоренелого холостяка. Что-то смутное, пугающее, как тайное робкое желание порочной близости витало в воздухе. Неожиданно заговорил мистер К. Пожалуй, именно он внес женскую ноту в мужской разговор. Он начал визгливо, истерично:
— Пока вы были в кино, сюда кто-то звонил — хотели вам что-то предложить.
— Едва ли. Уж они-то должны были знать, что меня нет в гостинице.
— Вы ведь готовы отказаться от завтрашней встречи, если они примут ваши условия. Они их приняли.
— Я никому не ставил никаких условий.
— Но они просили меня передать вам об этом, — вставила управляющая.
— Следовательно, их не смущало, что об этом все узнают? И вы, и К.?
Мистер К. сцепил костлявые пальцы.
— Мы хотим убедиться, — сказал он, — что секретные документы все еще при вас.
— Боитесь, что я их уже продал? По дороге в гостиницу?
— Мы обязаны проявлять осторожность, — сказал К., словно прислушиваясь, не ходит ли за дверью доктор Беллоуз на бесшумных резиновых подошвах. Видно, его даже здесь не отпускал смертельный страх быть оштрафованным на шиллинг.
— Вы действуете по инструкции? — спросил Д.
— Наши инструкции достаточно гибкие. Многое оставлено на наше усмотрение. Быть может, вы все-таки покажете нам бумаги?
Женщина молчала — она предоставила слабым помериться силами.
— Нет, не покажу.
Он посмотрел на К., потом на нее. Ему показалось, что инициатива, наконец-то, переходит в его руки. Еще бы поэнергичней на них поднажать… Но он был слишком измотан. Англия на каждом шагу воскрешала в его душе образы былого и напоминала, что он занимается не своим делом. Сидеть бы сейчас в библиотеке Британского музея и читать средневековые рукописи на старофранцузском. Он сказал:
— Я допускаю, что нами руководят одни и те же люди. Но доверять вам у меня нет никаких оснований.
Седой человечек сидел, как приговоренный. Опустив голову, он разглядывал свои обгрызанные ногти. Его сообщница в упор смотрела на Д. У нее было грубое властное лицо, хотя вся ее власть ограничивалась гостиницей сомнительного пошиба. Он знавал немало людей по обе стороны фронта, позже расстрелянных за предательство, чьи лица и манеры не внушали подозрений. Людей типа Ганелона по внешности не распознаешь.
— Уж не оттого ли вы так волнуетесь, что хотите получить свою долю из тех денег, которые я выручил за продажу документов? Так вот знайте — я не торгую государственными секретами.
— Ну, что ж, тогда вы, вероятно, не откажетесь прочитать это письмо? — внезапно сказала женщина. Единоборство мужчин кончилось, управляющая брала игру на себя.
Он медленно и внимательно прочел письмо. В его подлинности не могло быть никаких сомнений. И подпись, и даже сорт бумаги, на которой в министерстве писали такого рода документы, были ему хорошо знакомы. Все без обмана. Стало быть, это конец его миссии — женщине предоставлялось право забрать у него секретные бумаги, с какой целью — не указывалось.
— Как видите, — сказала женщина, — вам не доверяют.
— Почему же вы не предъявили мне это письмо, когда я приехал?
— Доверять вам или нет — было оставлено на мое усмотрение.
Фантасмагория! Ему поручили доставить бумаги в Лондон; мистеру К. велели следить за его передвижениями по городу, но не сообщили о секретном смысле его миссии; этой бестии готовы были доверить и документы, и содержание задания, но опять-таки с оговоркой «только в крайнем случае» — если его поведение окажется подозрительным. Он вдруг сказал:
— Вам, конечно, известно содержание бумаг.
Она отрубила:
— Конечно.
Но он понял по ее каменному лицу игрока в покер — ни черта она не знает. Следовательно, это еще не конец сложным хитросплетениям полудоверия и полуобмана. А что, если министерство ошиблось, что если он отдаст им документы, а они продадут их Л.? Он знал, что верить можно только себе. Больше он ничего не знал. В комнате отвратительно пахло дешевыми духами — единственный признак того, что здесь жила женщина. И это было противно, как пахнущий духами мужчина.
— Теперь вы видите, — сказала она, — что можете ехать обратно? Ваша работа закончена.