Страница 14 из 52
Он спросил:
— Л. знал, что мы договорились встретиться на этом месте в семь часов?
Она немного смутилась:
— Знал только Керри. Л. — нет.
Признание удивило Д. Возможно, она действительно ни при чем?
— Керри подобрал вашу записную книжку. Он сказал, что будет держать ее у себя на тот случай, если вы попытаетесь еще что-нибудь натворить. Я говорила с Керри сегодня по телефону — он еще был в городе. Я сказала, что не верю, будто вы хотели угнать машину, и добавила, что собираюсь с вами встретиться. Ну, хотя бы, чтобы вернуть вам книжку.
— Он ее отдал?
— Вот она.
— И, вероятно, вы сказали ему, где и в каком часу мы встретимся?
— Очень может быть. Мы долго говорили с ним о вас, спорили. Я ему — свое, он — свое. Но все равно, вы напрасно будете меня уверять, будто Керри в вас стрелял, я не поверю.
— О нет, этого я не утверждаю. Я предполагаю, что он встретился с Л. и сообщил ему все, что от вас услышал.
Она сказала:
— Да, он завтракал с Л. — И возмущенно воскликнула: — Но это же фантастика! Как они могли стрелять в вас прямо на улице? А полиция, а жители соседних домов? — ведь все услышат выстрел. И почему вы до сих пор разговариваете тут со мной, а не с инспектором в полицейском участке?
Он усмехнулся:
— Разрешите доложить по порядку. Дело происходило в подворотне. Оружие было с глушителем. А что касается полиции, ведь я договорился о встрече с вами, а не с инспектором.
— Не верю. Не хочу верить. Неужели вы не понимаете, что если бы могли происходить подобные вещи, жизнь стала бы совсем другой, хоть начинай ее всю сначала.
Он сказал:
— Почему? Не вижу ничего странного. Живет же моя страна под пулями. И даже вы, наверное, смогли бы привыкнуть. Жизнь все равно продолжается.
Он взял ее за руку, как ребенка, и повел по Бернард-стрит, а затем по Гренвилл-стрит. Он сказал:
— Вот здесь это произошло. Только не бойтесь. Тот, кто стрелял, уже скрылся.
Они вошли в подворотню. Он поднял с земли осколок кирпича и сказал:
— Видите, вот куда они попали.
— А вы можете доказать? Как вы докажете? — сказала она запальчиво.
— Попытаюсь, хотя это маловероятно…
Он стал ковырять пальцем стену, надеясь, что пуля застряла в кирпичах.
— Они идут на самые отчаянные меры. Вчера эта история в туалете. Потом то, что вы видели на шоссе. Сегодня кто-то обыскал мой номер, — впрочем, возможно, это работа наших людей. Но то, что произошло сейчас, — не шутки. Они зашли слишком далеко. Теперь им остается только убить меня. Удастся ли? Не думаю. Меня ужасно трудно убить.
— Боже мой! — внезапно сказала она. — Все правда.
Он обернулся. Роз подняла с земли отлетевшую рикошетом от стены пулю.
— Все правда, — повторила Роз. — Нужно что-то предпринимать… Полиция…
— Я никого не видел. У меня нет доказательств.
— Вы говорили вчера, что вам предлагали деньги?
— Да.
— Почему вы их не взяли? — спросила она со злостью. — Вы что — хотите, чтобы вас прикончили?
Она была на грани истерики. Он взял ее за руку и потянул в закусочную.
— Два двойных бренди. — Он заговорил с ней весело и быстро. — Помогите мне в одном деле. В отеле, где я остановился, есть девчонка, горничная. Она оказала мне одну услугу, и за это ее увольняют. Хорошая девочка, правда, немного диковата. Одному Богу известно, что с ней будет дальше. Не могли бы вы подыскать ей какую-нибудь работу? У вас много состоятельных друзей.
— Да перестаньте вы донкихотствовать, наконец, — сказала она. — Давайте, действительно, поговорим о деле, обо всей этой истории.
— А что тут говорить? Очень просто — они не хотят, чтобы я встретился с вашим отцом.
— Может быть, вы из этих, так называемых патриотов? — спросила она с легким презрением.
— Не сказал бы… Патриоты, это люди, которые кричат «Наша родина! Наша родина!», но не совсем понятно, что они конкретно под этим подразумевают.
— Тогда почему вы не взяли деньги?
— Понимаете, человек так устроен — раз навсегда выбираешь какую-то линию жизни и придерживаешься ее до конца. Иначе жизнь теряет всякий смысл и остается только поплотнее закрыть окна и открыть газ. Я стал на сторону обездоленных, тех, кому столетиями достаются крохи от пирога.
— Все равно ваших обездоленных предавали и будут предавать.
— Тем более, единственно правильная позиция — стоять на своем. Я не идеализирую мой народ — он совершает не меньше жестокостей, чем люди по ту сторону баррикад. Наверное, если бы я верил в Бога, многое для меня было бы проще.
— Вы считаете, — спросила она, — что ваши лидеры хоть сколько-нибудь лучше тех, кому служит Л.? — Она выпила свой бренди и нервно постукивала найденной пулей по стойке.
— Нет, нисколько. Но я все же отдаю предпочтение народу, простым людям, независимо от того, куда их ведут вожди.
— Прав, не прав, главное, что бедный, — усмехнулась она.
— Что-то в этом роде. Говорят же: «Права или не права, но это моя родина». Выбор делаешь раз и навсегда, может быть и ошибочный. Только истории дано это рассудить. — Он забрал у Роз пулю и сказал: — А сейчас хорошо бы поесть. Я ведь ничего не ел со вчерашнего вечера. — Он перенес со стойки на стол блюдо с сандвичами. — Прошу вас. Я заметил — у вас привычка пить на пустой желудок. Это вредно для нервов.
— Мне не хочется есть.
— А мне хочется, — он взял сандвич с ветчиной и откусил здоровенный кусок. Она водила пальцем по краю блюда.
— Расскажите мне, — сказала она, — что вы делали до того, как все это началось.
— Я читал лекции по французской литературе средних веков. Не бог весть какое захватывающее занятие, — он улыбнулся. — Но было и кое-что интересное. Вы слышали про «Песнь о Роланде»?
— Да.
— Так вот, я обнаружил Бернскую рукопись этой «Песни».
— Мне это ни о чем не говорит, — сказала она. — Я в этом круглая дура.
— Лучшим оригиналом «Песни» считался тот, что хранится у вас в Оксфорде, хотя в нем масса пропусков и более поздних исправлений. Затем — Венецианская рукопись. В ней восполнены пропуски Оксфордской, но не все. Научная ее ценность невысока. — И с гордостью добавил: — А я нашел Бернскую.
— Вы нашли? — сказала она задумчиво, не сводя глаз с пули, которую он держал в руке. Потом посмотрела на его израненный подбородок и рубец на губе. Он сказал:
— Помните то место, где Оливье, увидев приближающихся сарацинов, уговаривает Роланда протрубить в рог и призвать на помощь войска Карла?
Шрам на его подбородке, казалось, интересовал ее больше, чем Роланд.
— А как… — начала было она, но он продолжал свое.
— Однако Роланд не протрубил, он поклялся, что сколько бы ни было врагов, они не заставят его взывать о помощи. Здоровенный, отчаянный балбес. На войне часто выбирают в герои не того, кого надо. Оливье — вот кто должен был стать героем «Песни», а его задвинули на второй план, рядом с кровожадным епископом Турпином.
Она спросила:
— Как умерла ваша жена?
Нет, он не допустит, чтобы зараза его войны отравила их встречу, и он продолжал, не останавливаясь:
— И вот, когда Роланд разбит, все его сподвижники мертвы или умирают, Роланд вдруг желает протрубить в рог. И автор «Песни» устраивает… как это по-английски… танцы на поминках. Кровь струится изо рта Роланда, на виске у него смертельная рана — а Оливье издевается над ним! Ведь он мог протрубить в рог вовремя, как советовал Оливье, и все бы остались живы, но, боясь утратить репутацию храбреца, он этого не сделал. А теперь, когда он разбит наголову и умирает, тут он хочет призвать помощь и тем самым только навлечет позор на свои народ и свое имя. Так умри уж спокойно, Роланд, хватит тех бед, которые ты натворил от самовлюбленности и упрямства. Ну разве я не прав, когда говорю, что именно Оливье и есть настоящий герой?[13]
— Разве вы это говорили? — переспросила Роз. Она, видимо, не слушала его. Он увидел, что она едва сдерживается, чтобы не расплакаться. Наверное, от жалости к самой себе, — подумал Д. Эта черта в людях, даже в молодых, не вызывала у него сочувствия.