Страница 6 из 46
Бенкендорф рассказал императору о встрече егеря и есаула на мосту, о том, что казак был арестован, а затем бежал с рынка. В то же время он умолчал, что фактически егерь действовал по его указанию.
— Верю тебе! — успокоил Николай Бенкендорфа, и его выпуклые глаза приняли прежнее холодное и бесстрастное выражение. — Делом есаула я займусь сам, — это означало, что из ведомства Бенкендорфа оно переходит в Главный штаб. — Ты сказал, что есаул уже пойман и находится в крепости. Препроводи туда же и своего филера. Бог знает, какие обстоятельства в будущем еще откроются!
В тот же день Николай принял рекомендованного ему Дибичем офицера…
Полковник Прозоров ожидал чего угодно, только не аудиенции у императора. За девять месяцев правления нового монарха Прозоров ни разу не был вхож в его апартаменты, хотя по роду службы часто курсировал между столицей, Царским Селом и Гатчиной. Тем удивительней был выбор царя.
…Беседа между ними длилась всего четверть часа. По мнению Прозорова, в речи императора не было абсолютно никакой логики. И все же полковник отметил для себя, что за частным интересом, который Николай проявил ко всему, что так или иначе касалось смерти брата, угадывалось нечто большее. Полковник не нашел в словах Николая ни единой «помарки», кроме несколько раз повторенного в течение беседы замечания, что любые сведения, которые, возможно, в будущем будут известны по данному делу Прозорову, не должны быть переданы вдовствующей императрице.
Формально Прозорову вменялось в обязанность провести тщательное расследование «дела есаула», на что он получил от Николая неограниченные полномочия. По сути же, прикрываясь этим «делом», полковник был обязан реконструировать события, связанные со смертью Александра в Таганроге.
Николай негодовал: какой болван придумал, что покойный был «русским Гамлетом» на престоле? Мучеником! Эти и подобные им мысли волновали Николая с того самого часа, как он узнал, что Константин отрекся в его пользу от престола. В этом поступке второго по старшинству брата было что-то загадочное. Вверяя Прозорову разгадку таганрогской трагедии, Николай шпал надежду, что расследование выведет полковника на ранее неизвестные горизонты, о каковых Николай если и догадывался, то лишь в пределах мыслимой для реальной жизни фантастики.
Аудиенция у Николая побудила и полковника к воспоминаниям о не столь далеком прошлом. Несмотря на активное участие в деле В. Ф. Раевского, Александр I колебался в принятии каких-то конкретных мер против членов Союза Благоденствия. Прозоров тогда пришел к выводу, что императора беспокоит не столько наличие под боком все возрастающего числа инакомыслящих, сколько утрата своей монополии на либерализм. То есть республиканские настроения в стране превысили уровень, выше которого не мыслил подняться сам Александр. И вот, в начале двадцатых годов, жизнь поставила императора перед жесткой дилеммой. Либо встать во главе радикальных либералов и в недалеком будущем дать России конституцию, либо окончательно порвать с розовыми чаяниями молодости и поддержать реакционнейший курс Аракчеева, митрополита Фотия и иже с ними.
В числе немногих Прозоров знал о подлой акции секретного агента Главного штаба Грибовского, который, через князя И. Васильчикова, донес Александру о тайном съезде в Москве членов Союза Благоденствия. Дибич уже в то время серьезно интересовался намерениями офицеров, входивших в многочисленные тайные кружки. И хотя в 1821 году он еще не был начальником Главного штаба, однако особая доверенность Александра вылилась в весьма щекотливое дело. Дибич поручил — тогда еще подполковнику — Прозорову проверить достоверность доклада агента Грибовского.
Прозоров выяснил, что по большинству пунктов означенного донесения Грибовский прав. Докладывая об этом лично Александру, Прозоров тем не менее высказал на этот счет свое частное мнение. Он полагал, что столь широкое участие в «тайных» кружках генералов и офицеров, в строгом смысле слова, уже не есть тайна. К тому же Зеленая книга Союза основной своей целью ставила распространение просвещения и благотворительности…
Прозоров рисковал. Его расчет основывался на том, что Грибовскому не была известна так называемая «черновая» часть устава Союза, где провозглашалась борьба за свержение самодержавия и установление в России конституционной монархии. А если его предположение было ошибочным?!
По-видимому, Александр не поверил ни тому, ни другому. В его посмертных бумагах была найдена записка, составленная сразу же после разговора с Прозоровым: «Есть слухи, что пагубный дух вольномыслия и либерализма разлит или, по крайней мере, сильно уже разливается и между войсками; что в обоих армиях, равно как и в отдельных корпусах, есть по разным местам тайные общества или клубы, которые имеют притом секретных миссионеров для распространения своей партии — Ермолов, Раевский, Киселев, Михаил Орлов, гр. Гурьев, Дм. Столыпин и многие другие из генералов, полковых командиров, сверх того большая часть разных штаб- и обер-офицеров».
Фраза «дух… либерализма» показывает, что Александр был тесним именно ревностью к тем, кто не боялся этого духа, витавшего и в самом Александре в начальный период его царствования.
Ступив на престол, Николай долго ломал голову: кому бы могла быть адресована эта записка? С пристрастием обиженного недоверием человека он спросил об этом у Константина. Ответа из Варшавы Николай так и не получил.
Во исполнение императорского приказа Прозоров первым делом направился в Петропавловскую крепость…
Попав в одиночную камеру, егерь Иванов был в состоянии, близком к прострации. Со слезами на глазах он поведал полковнику трагикомическую историю, как бравый есаул обманным путем ускользнул от него на толкучем рынке. Важным в показании егеря было то, что «действовать по обстоятельствам» приказал ему лично Бенкендорф.
Прозоров не записывал показаний егеря, ибо действовал как бы негласно. Что до официальных допросов, то они были поручены одному из самых доверенных адъютантов императора — генералу Левашеву. Прозоров сразу понял, что егерь — фигура в деле случайная, и если бы не дерзкая выходка казака, быть егерю и далее в чести у шефа жандармов. И все же некоторые детали сбивчивого рассказа Иванова показались Прозорову достойными внимания. Так, на каменном мосту нищий почему-то назвал егеря «паном». А в полицейском участке один из нижних чинов доложил Иванову, что доставленный туда есаул выбросил из-за голенища сапога нож. Правда, от предъявленных ему претензий есаул категорически отказался, сославшись на то, что нож уже перед тем валялся в арестантской.
Допрос самого есаула Прозоров отложил на ближайшие дни.
Царское Село, 30 октября 1826 г.
Мэквилл знал: ничто так не настораживает работодателя, как довольство подчиненных ему служивых своей карьерой. Чин асессора был, конечно, очень скромен для придворного лекаря, каковым Мэквилл числился при дворе вдовствующей императрицы. С другой стороны, он понимал, что год или даже два жизни в чужой стране — не срок, чтобы с исчерпывающей полнотой оценить способности заграничного доктора. Правда, Мэквилл мог обойтись и без придворного жалованья. Но служба требовала известной последовательности поступков, поэтому недавно Мэквилл посетовал статс-секретарю Марии Федоровны на возросшие издержки по проживанию в России.
Согласно уговору агент не должен был выходить на прямую связь с Мэквиллом. Но вчерашней шифровкой из Стамбула этот запрет был нарушен. Агент сообщал, что вынужден действовать в обход инструкции, так как время не терпит. Он докладывал, что из черкесских источников до него дошли слухи о некоем есауле, оказавшемся свидетелем бальзамирования Александра. Нынче есаул в Петербурге, но суть его приезда туда неизвестна. Известно другое: в прошлом есаул уже добивался свидания с покойным императором, чтобы рассказать ему о преступных связях казачьих атаманов с черкесами, которым они якобы продавали неучтенные казачьи земли.