Страница 39 из 46
Хмельницкий вскочил с дивана и в сильнейшем смятении сбросил с себя сюртук, оставшись в одной сорочке.
— Вот какая оказия, матушка! Озеро это лежит в нашей губернии. Отсюда, почитай, сто верст с гаком. Смекни-ка, голубушка, что получается, коли англичанин не врет? А он точно не врет, ибо они, англичане, народ холодный — ничего сгоряча не делают. Не то что наш брат…
Мещурина не успела и рта раскрыть, как была ошарашена новым откровением губернатора:
— А ведь я, голубушка, знал про это! Мужик мне однажды сказывал… Забыл я про те сокровища. Как погнали француза дальше — не до того стало. Вот что, сударыня… Никому ни слова о книге и ни о чем таком, что я тут вам поведал! Я немедля еду в Семлево, еду инкогнито. Любопытствующим объявляй, что направился в Дугино с ревизией. Для пущей правдивости заеду туда на обратном пути.
Мещурина недовольно поджала губы:
— Ваше отсутствие, батюшка, нынче совсем некстати. Дела городские в таком состоянии, что требуют вашего присутствия каждодневно. Благовещенский храм недостроен, хотя деньги по смете истрачены сполна…
Хмельницкий был рассеян и нетерпелив.
— Скоро, скоро, матушка, начнется новая история древнего Смоленска… Блестящая история восхождения его в славнейшие города России! — Хмельницкий недвусмысленно похлопал по обложке романа Вальтера Скотта. — Теперь, сударыня, самое время прожектам…
Мещурина покачала головой.
— Ты, батюшка, скажи лучше, что будем делать с юродивым? Имею верные известия, что он доносил митрополиту о непресечении вами расколоучения в губернии… Наущает против нас и смоленского епископа.
— Права ты, Марфа Егоровна. Много у меня врагов явных, а еще более тайных. Язык мой тому виной… Не терплю российских Тартюфов, кои паразитируют на нашем крестьянине! Теперь о юродивом… Дай-ка спроважу я своего недруга на месячишко в кутузку… Насколько старший Маркевич смирен и праведен был, настолько сын его сатанинской силой обуян. А сейчас, матушка, вели собирать в дорогу! В этом деле поспешность не порок. Не дай бог, чтобы кто-нибудь, помимо меня, про сие сочинение вызнал!
Тайная поездка в окрестности Семлева еще более возбудила в Хмельницком желание отыскать трофеи Наполеона. Осмотрев озеро, он нашел, что оно годится на роль хранилища добычи; потом, поставив себя на место Бонапарта, решил, что лучшего места император французов найти бы не смог.
На обратном пути с озера Хмельницкий навестил помещика Бирюкова, которому принадлежало Семлевское озеро. Поддав секретности задуманному предприятию, губернатор заручился разрешением помещика произвести на озере работы, какие только будут потребны для отыскания добычи.
Через две недели после описываемых событий управляющий работами по восстановлению Смоленского тракта Шванебах получил от Хмельницкого секретное предписание, которое заканчивалось следующими словами: «Препровождая вам это письмо, надеюсь видеть в вас деятельного помощника моим устремлениям, ибо тайна, в каковую я вас посвятил, доставит выгоду не одним нам, а всей России!»
Видя такое дело, Шванебах так же скоро поддался страсти кладоискательства, как и сам губернатор.
Париж, 10 октября 1835 г.
Особняк генерала Гранье стоял в глубине густого парка. Поздно вечером барон подъехал к дому в карете. На этот раз он, против обыкновения, не пожелал кучеру спокойной ночи. Войдя в дом, барон тотчас велел позвать к нему… Куперена. Да, да! Того самого полковника, чья участь, казалось, была решена раз и навсегда в подземелье Несвижского замка.
…Не один раз нырял Куперен в ледяную воду в поисках каменной трубы, через которую замок сообщался с парковым прудом. Всякий раз он натыкался под водой на трупы несчастных слуг пана Доминика… И все же полковник каким-то чудом нашел этот лаз и выплыл.
Чтобы уберечь Куперена от возможных неприятностей, Наполеон через свою сестру Полину пристроил полковника учителем русского языка к одному провинциальному буржуа, лелеявшему мысль сделать из своего чада дипломата. Лишь год спустя после смерти Бонапарта Куперен вновь объявился в Париже, где встретился с бароном Гранье. Знание тайны бывшего императора связало этих людей то ли дружбой, то ли ревностью к предмету их обоюдного обожания. Во всяком случае, они были весьма рады свиданию. Полковник поселился в особняке барона на положении то ли приживала, то ли старого друга, а вернее, в обоих качествах одновременно. И все же трудно было порой понять, кто из них имеет больше власти над другим…
Куперен давно не видел барона в таком гневе:
— Вот прочтите! — Гранье подал полковнику лист бумаги и нетерпеливо зашагал по комнате. — Каково?! Смоленский губернатор ищет в Семлеве Бонапартову добычу!.. Проклятый водевилист! Он испортит нам все дело. Император перехитрил себя, когда заявил при Сегюре и прочих штабных генералах о намерении утопить в Семлевском озере часть своих московских трофеев. Он хотел ввести в заблуждение весь генералитет, забыв, что каждое его слово со временем станет легендой. А этот сочинитель — я имею в виду Вальтера Скотта — не нашел ничего лучшего, как повторить «басню» Сегюра?! Вы читали его роман о Бонапарте?.. И не советую! Помяните меня, Пьер, его глупость еще аукнется… Сегодня Хмельницкий, а завтра?.. Один бог знает, сколько еще людей попадется на эту удочку!
— Дорогой барон, откуда у вас такие сведения? — Вид у Куперена был серьезный и озабоченный.
— Как ни странно, Пьер, но я и сам толком не ведаю, кто он, наш доброжелатель. Едва моя карета отъехала от кафе «Режанс», как кто-то вскочил на ее подножку и подбросил мне записку. Пьер, пора наконец исполнить завещание императора и вызволить из Семлева его бумаги, которые теперь дороже всякого золота! Надо спешить, пока Хмельницкий не поднял на ноги всю губернию. У них в России это быстро делается. В Петербурге губернатору, несомненно, поверят. Николай патологически прямолинеен и вряд ли будет утруждать себя размышлениями об истинности полученных от Хмельницкого известий. А то, что губернатор известит его о потопленных в Семлеве сокровищах, — это, Пьер, так же бесспорно, как то, что мы сидим здесь и беседуем. Скажите, Пьер, почему русские ни разу за все послевоенное время не заявили нам о вывезенных из Москвы ценностях? Они должны были знать, что вернули себе не все…
— К сожалению, господин барон, на этот вопрос не сможет ответить никто, кроме покойного русского императора.
— Пожалуй, вы правы, Пьер. — Гранье заметно нервничал. Он рассеянно смотрел на Куперена. — Да! Вы знаете, Клавери была сегодня восхитительна. В этой роли она превзошла себя. Как видно, драматург разбирается в истории. Жаль, что в его творчестве не нашла себе места судьба Бонапарта! Скажите, Пьер… только откровенно: крест… тот крест с колокольни в Кремле, — он действительно был в обозе императора?
Куперен явно не ждал такого вопроса. На какое-то время в комнате установилась неловкая тишина.
— Видите ли… — начал полковник с неохотой, но Гранье не дал ему времени на размышления. Он схватил полковника за лацканы сюртука:
— Что означает ваше «видите ли»? Говорите определенно: да или нет?
— Да, месье… но то был совсем не тот крест, о котором думали все… — Куперен с трудом высвободился из рук Гранье. — Вы могли меня задушить, господин барон!
— Простите, Пьер… — Гранье было стыдно за свою выходку.
— Не стоит так волноваться, господин барон. — Куперен наклонился к камину и подцепил щипцами уголек. Раскурив трубку, он бросил взгляд на портрет Бонапарта, висевший в простенке между окнами. — Между нами, очевидно, вышло недоразумение. Я думал, что вы знаете и это, коли император посвятил вас в тайну обоза с трофеями. К тому же для этого разговора прежде не было повода. Но теперь, когда вы хотите знать правду…
И полковник начал рассказывать барону довольно длинную историю «пленения» легендарного золотого креста. Когда рассказ его был закончен, Гранье еще долго сидел молча, обдумывая услышанное. Наконец он укоризненно сказал: