Страница 3 из 46
— Изволь объясниться, кто ты и откуда? — спросил егерь, поняв, что перед ним стоит отнюдь не нищий.
— Издалека… — уклончиво ответил попрошайка, боязливо оглянувшись по сторонам. — Кабы камердинер Федоров был нынче в Петербурге, то не искал бы я встречи с вами.
Услышав имя лакея покойного императора, Иванов не стал медлить. Взмахом руки он остановил пролетку, что-то сказал накоротке кучеру и взгромоздился на сиденье рядом с нищим…
На набережной Карповки, у неказистой с виду харчевни лошади встали. Расплатившись с возницей, егерь приказал нищему следовать за собой. Миновав задымленный куревом зал, они вошли в полутемную комнатенку.
— Изволь!.. — Иванов показал нищему на свободный стул. Сам сел напротив, на лавку, положив ногу на ногу и держа трость и шляпу на коленях.
Лицо нищего разительно переменилось: стало красивым и гордым. Ноздри его нервно трепетали, а глаза настороженно и в то же время смело смотрели на егеря.
«Орел!» — подумал про себя Иванов, заранее предвкушая многообещающую интригу. — Ну-с, зачем я тебе надобен? — спросил он нищего равнодушным тоном.
Нищий разогнул согбенный стан, выпрямил плечи — стал вдруг похож на тех молодцеватых наездников, которых Иванову приходилось видывать в казачьих сотнях атамана Платова. Из-под крутых надбровий на егеря уставились все еще настороженные, но уже с примесью насмешливости глаза.
— Я уже сказывал, что имею дело к царю.
— Разве? — искренне удивился егерь. — Помнится, ты говорил, что разыскиваешь меня! А коли нужен тебе государь, то на это существуют известные правила.
Нищий смутился.
— Оно, конечно, так, но в моем деле без посредника не обойтись. А вы близки к императору. У меня к нему секретное письмо.
— От кого? — стараясь казаться беспристрастным, спросил Иванов.
— Роль моя двояка… Записка хотя и составлена мной лично, но принадлежит казакам сорока куреней. Показания чрезвычайной важности! Что касаемо вас… я уже говорил: случай помешал мне свидеться с камердинером. Я слышал: вы честнейший человек. Так говорили ваши бывшие однополчане.
— Ты, право, смутил меня своей откровенностью. — Иванов не лукавил. Он испытал нечто вроде угрызений совести, ибо никто из прежних сослуживцев егеря, исключая Бенкендорфа, не звал об истинной роли бывшего полкового наездника в теперешней его службе при императоре. — Но так ли уж важно твое письмо, чтобы я рисковал из-за него репутацией?
— Клянусь честью, не подведу! — нищий полез грязной ручищей за пазуху и вытащил оттуда пакет, перетянутый бечевой и снабженный разляпистой печатью с непонятным вензелем. — Здесь государь найдет сведения, сравнимые только с историей недавнего бунта!
От одного напоминания о прошлогодних беспорядках на Сенатской площади егеря передернуло.
— Коли так… — не без внутреннего сомнения произнес Иванов, протягивая руку за письмом. Взяв пакет, он, не без колебаний, рассмотрел его со всех сторон.
— Ваше благородие, сия записка составлена по всем правилам чистописания и в потребной для столь высокого лица форме, — нищий спешил рассеять последние сомнения Иванова и напоследок попытался сунуть ему в руку четвертной билет.
«Не взять нельзя!» — оценивал ситуацию егерь, но тут же сделал вид, будто факта взятки не было и в помине.
— Ваше благородие, надобно ли мне приходить в следующий раз сюда или мы свидимся где-то на стороне?
Иванов склонил голову набок, рассматривая жилистые руки нищего.
— Дело непредсказуемое. Впрочем, будь каждый шестой день недели в этой забегаловке. И, Бога ради, смени свое рубище!
— Благодарствую… — податель загадочного письма попытался приложиться губами к руке Иванова, но тот поспешно встал и надел шляпу.
— Прощай! — взмахнув тростью, егерь мигом исчез из комнаты.
Санкт-Петербург, 15 августа 1826 г.
Еще при Александре I Россия так прославилась доносами, что историки по праву нарекли ту эпоху «классическим временем доносов». Особенно это «ремесло» распространилось в последние годы жизни покойного императора. Пиком шпиономании можно считать деятельность небезызвестного Михаила Магницкого, который ради искоренения вольномыслия в Казанском университете предлагал «торжественно разрушить» университетское здание. Бывший губернатор Симбирска, а затем чиновник министерства духовных дел и просвещения, он доносил на всех окружающих без разбора, включая своего министра А. Н. Голицына и даже великого князя Николая Павловича будущего российского самодержца.
При новом монархе доносительство из дела чисто профессионального начало все более и более превращаться в общегосударственное. Отныне любой служащий казенного ведомства был обязан сообщать в Третье отделение о тайных и явных умыслах против власть предержащих. Это правило коснулось и придворного егеря Иванова. С назначением бывшего командира драгунов шефом жандармов Иванов стал платным агентом Первой экспедиции Третьего отделения, ведавшей делами о государственных преступлениях.
По известной лишь ему одному причине Бенкендорф всякий раз испытывал двоякое чувство. С одной стороны, он не уважал человека, опустившегося до столь низменного поступка. С другой — поощрял его. Разгадка подобного двоедушия проста. В 1821 году сам Бенкендорф через одного из своих секретных агентов подал Александру список членов антимонархического кружка и настаивал на немедленном их аресте. Александр почему-то не принял донос Бенкендорфа во внимание. И все же справедливость, как ее понимал Бенкендорф, восторжествовала: Николай I по достоинству оценил тот документ…
— Ты уверен, что нищий совсем не тот, за кого себя выдает? — спросил Бенкендорф, принимая от Иванова пакет.
— Ваше превосходительство уверен в этом. Скорее всего, он казак. Думаю, не из рядовых.
— Что в пакете? — Бенкендорф проверял агента, хотя знал, что егерь честен до неприличия.
— Нищий сказывал, что там — записка к его величеству.
— О чем? — все так же по-лисьи вкрадчиво допытывался генерал.
— Не могу знать, ваше превосходительство.
Ногтем мизинца Бенкендорф ловко вскрыл пакет и вынул из него записку, исполненную славянской вязью. Вощеный лист, как пойманная птаха, затрепетал в руках шефа жандармов.
Прочитав записку. Бенкендорф испытал разочарование, Письмо было составлено столь конспективно, что невозможно было понять конечную цель, которую преследовал доноситель. Из записки явствовало, что этот человек домогается личной встречи с Николаем.
По лицу Бенкендорфа скользнула тень недовольства, затем оно вновь стало непроницаемо-бесстрастным.
— Каков, говоришь, был у тебя с ним уговор?
— Ваше превосходительство, мы условились о встрече в харчевне…
— Этакие свидания ни к чему: оставлять его на свободе опасно. Но твоя служба на сем не заканчивается. Сдается мне, казак он или кто еще, не из простых смертных. Найди предлог свидеться с ним в полиции. В сношениях с полицейским начальством можешь ссылаться на меня. Однако не дай Бог, чтобы казак узнал об этом! В остальном поступай, как знаешь.
Преисполненный рабского трепета, Иванов откланялся. Очутившись за дубовой дверью генеральского кабинета, он подумал: «Сегодня в шахматы играть я бы с ним не стал…»
В тот же день нищего арестовали. Полиция действовала так, чтобы на Иванова не пала и тень подозрения. Формально казак был задержан за отсутствие вида на жительство и неспособность толково объяснить цель прибытия в Петербург.
Во исполнение приказа Бенкендорфа «выудить у нищего, зачем он домогается свидания с императором» Иванов начал было разрабатывать план нового разговора с казаком и то, под каким предлогом надобно появиться в полицейском участке. Однако дело разрешилось самой собой, без усилий с его стороны. Егерь получил от нищего записку, переданную на волю через солдата охраны. Нищий приглашал Иванова навестить его в полиции, обещал открыть нечто очень и очень важное.
На этот раз «нищий» предстал перед егерем совсем в ином обличье. Это был чисто выбритый и щегольски одетый красавец двух с половиной аршин ростом и косой саженью в плечах.