Страница 96 из 111
Я скучала до слез.
Наконец, после Отречения, когда я почувствовала, что уже не в состоянии больше прочесть ни одной идеологической статьи об испанской гражданской войне, я набралась смелости и спросила Стива, не могла бы я ежедневно ездить с ним в банк, чтобы начать обучение делу, никому при этом, по возможности, не мешая.
— О, послушай, дорогая, — отвечал он, — дай мне еще немного времени, можно? Я не забыл своего обещания. Но пока банк еще только разворачивает свою работу, я не хотел бы, чтобы что-то могло раздражать клиентов. Ты же сама знаешь, как старомодны англичане.
Не сказав ни единого слова, я вышла из комнаты. Спорить с ним я не могла, так как понимала, что он прав, и мне вовсе не хотелось мешать становлению нашего совместного дела. Я решила подождать, пока банку исполнится год, но когда настала первая годовщина и Стив отговорился под тем же самым предлогом, я не удержалась и заметила:
— Стив, как бы себя чувствовал ты, если бы целый год сидел без дела, а твоя жена не ударила бы палец о палец, чтобы найти для тебя интересную работу?
Я проговорила все это мягким голосом, но он немедленно вспылил. В этот момент я поняла, насколько виноватым в моем вынужденном безделье он себя чувствовал.
— Я не могу не думать о клиентах! — кричал он. — Господи Иисусе, Дайана, у меня достаточно неприятностей уже от того, что я иностранец! Что они, по-твоему, черт побери, подумают, если я выставлю в витрине банка женщину?
— Но я-то, по крайней мере, не иностранка! — отвечала я, пытаясь обратить все в шутку.
— Дайана, — продолжал он, — взгляни в лицо фактам. У клиентов возникнет громадное предубеждение в отношении тебя, и оно неминуемо отразится на мне. Я буду честен с тобой. Я не могу пойти на это. В последнее время у меня и без того достаточно неприятностей.
Тогда я впервые узнала о том, что кое-кто из его крупных клиентов вернулся в банк «Ван Зэйл».
— Тем более тебе нужна помощь извне, — спокойно проговорила я.
— Но ты же совершенно не подготовлена!
— Я научусь.
— Да, я понимаю, но…
— Ты просто не хочешь видеть меня в банке.
— Дайана, все дело в клиентах…
— Нет, Стив, все дело в тебе.
— Но, дорогая, я много думал об этом, и мне кажется, что для нашего брака действительно было бы лучше, если бы…
Я вышла на улицу.
Дойдя до парка Сент-Джеймс, я повернула мимо Уайтхолла к Даунинг-стрит. Я не знала, почему направилась туда, разве что, увидев ограду, вспомнила суфражисток, и подумала, как была всегда счастлива, огражденная деньгами и весом Пола от непривлекательных сторон жизни. Ненадолго задержавшись, чтобы подивиться своему былому лицемерию, я пошла обратно к Уайтхоллу, остановила такси и поехала домой.
Стив ждал меня. Первое, что я заметила, войдя в библиотеку, была пустая бутылка из-под виски.
— Дайана…
— Стив, дорогой, прости меня. — Я поцеловала мужа. — Я больше не буду так несдержанна. Я думаю, что долгое время была очень глупой. Разумеется, совершенно невозможно, чтобы я работала на Милк-стрит, и причина вовсе не в тебе. Мне кажется, что, намереваясь работать в банке вместе, мы совсем не представляли себе реальной действительности.
Он был ошеломлен сдачей моих позиций.
— Дело вовсе не в том, что я якобы не хочу видеть тебя в банке, — пробормотал он. — Я обещал тебе это, и нарушение обещания мне ненавистно. Но клиенты… вся ситуация…
— Я понимаю. Не беспокойся о своем обещании. Я освобождаю тебя от него.
— Я понимаю, ты не можешь не сожалеть горько о том, что рассталась со своим делом…
— Никогда. — Я спокойно закурила сигарету. — Человек должен выбирать правильные решения. Я продала свое дело по нескольким соображениям, в том числе, и не в меньшей степени, потому, что устала от него и хотела перемены. Кроме того, я продала его, чтобы помочь тебе перехитрить Корнелиуса, этого явно опаснейшего человека из всех, с кем мне когда-либо приходилось иметь дело. Ошибка моя была не в том, что я продала свою фирму. Я и сейчас поступила бы также, если бы все повторилось. Но я думаю, что ошибкой было считать, что мы сможем работать в нашем эмиссионном банке вместе.
Наступило молчание. Наконец он как-то неловко проговорил:
— Мне этого действительно хотелось. Если бы не клиенты…
— Оставим в покое клиентов, Стив.
Он в замешательстве покраснел и снова отпил виски.
— Я думаю, что есть такие мужья и жены, которые могут работать вместе.
— Да. Но мы не можем. И нам лучше взглянуть прямо в лицо этому факту, Стив, и просто принять его. Было бы несчастьем, если бы мы по-прежнему стремились работать вместе.
— И нечего пускаться в поиски причин, — сказал он, словно боясь, что я буду кричать с крыши дома на весь город о том, что он не может работать вместе с женой, которая умнее его.
Но я лишь сказала:
— Искать причины нет необходимости. Это просто факт реальной действительности.
— Но это так странно, — проговорил он с наивностью, которая всегда трогала меня. — Я не могу взять это в толк. Да, это реальный факт, но в чем тут дело, я не понимаю.
— Дело всего лишь в биологии. Ты стал чувствовать себя победителем. И ничто не замораживает так гениталии мужчины, как сознание своей второстепенности.
— Но дело вовсе не в биологии! Все это происходит в сознании!
— Может быть, сознание мужчины двадцать первого века будет другим. И может быть, я ни под каким видом не захотела бы лечь с ним в постель. Ты единственный, с кем я хочу быть в постели, Стив, и не когда-нибудь, а теперь, в тысяча девятьсот тридцать седьмом году.
— Но ты не можешь не чувствовать обиды на меня…
— Чепуха. Ах, дорогой мой, как ты не можешь понять? Я уже говорила, что все это вопрос приоритетов. В самом начале, когда я тебя не любила, я не хотела выходить за тебя замуж, инстинктивно понимая, что не смогла бы справиться с подобной ситуацией. Мое честолюбие затмило бы в моих глазах все, и такой брак был бы обречен. Поэтому-то я всегда и боялась замужества — знала, что оно означало бы попрание моего права на приоритет моего честолюбия, права, которое я отождествляла с правом на выживание. Но теперь я понимаю выживание по-другому, Стив. Я, наконец, поняла, чего всегда хотела — любви и защищенности, — и я не могу рисковать этим ради всех эмиссионных банков Лондона! Разумеется, в конце концов, я снова стану работать, и чем скорее, тем лучше, — но я больше не отождествляю выживание со способностью делать миллионы фунтов стерлингов. От этих шор я уже избавилась, и вижу гораздо более широкие горизонты.
Через сорок пять минут, уже в постели, он с тревогой спросил меня:
— Но что ты собираешься делать, Дайана?
— Что делать? — неопределенно переспросила я. — Ах, делать… Да, понимаю. Я пойду по стопам своей матери. Надеюсь, что в наши дни я уже не кончу тюрьмой, где меня стали бы принудительно кормить.
Стив был так поражен, что уселся в кровати и включил свет.
— Повтори, дорогая. Я не иначе как схожу с ума.
Я с готовностью повторила свои слова.
— Но почему? Ты когда-то говорила, что была так недовольна своей матерью! Я думал…
— О, все это было недоразумением, — спокойно отвечала я. — Я поняла это сегодня вечером. Видишь ли, я думала, что она агитировала за такие глупости, как право курить в общественных местах и водить автобус — за все то, что война сделала возможным без помощи суфражисток. Я думала, что она была одержима идеей изменения какого-то отжившего отрезка истории, не имеющего ко мне никакого отношения. Я ошибалась. — У меня вырвался тяжелый вздох. — Я ошибалась очень во многом, Стив. Разве не удивительно думать о том, что, когда я впервые встретила Пола, я считала, что знаю решительно все на свете?
— Мне кажется, что мы все так думаем в двадцать один год. Так что же насчет твоей матери?
— Ах, да. Она, разумеется, агитировала, в основном, против цинизма и лицемерия, как образа жизни. Она, должно быть, была идеалисткой и в какой-то момент почувствовала, что больше не может идти на компромисс с цинизмом и лицемерием. Она говорила: «Это неправильно, и этому должен быть положен конец». — Я помолчала, раздумывая над заголовками газетных статей. — Это то, чего в один прекрасный день всем нам придется потребовать, — сказала я. — Всем нам.