Живодерня 2

— Подожди, что значит “соваться везде”?

— Ну что значит. Свидетелей каких-то опрашивала… А там как раз два убийства произошли, ну, она ими все интересовалась, вот и доинтересовалась…

— Какие убийства? Почему она ими интересовалась? — не отставал Сергей.

— Да что ты меня пытаешь? Я что помню? Я тогда молодая была, мне это пофиг было.

— Ну хорошо, Мариночка. Ну хоть адрес знакомой твоей матери дай. Ну были же у нее подруги или соседи там какие-нибудь…

— Слушай, что ты от девушки хочешь? Я ведь с восемнадцати лет дома не живу.

Еще около получаса Сергей пытался выведать у Марины хотя бы один адрес, выяснить хотя бы одну подробность. Но та топила в развязной наглости все здравые мысли, и Сергей фактически не узнал ничего. Разговор с девицей только укрепил в нем уверенность в том, что смерть отца носила далеко не естественные причины.

— Врет она все, — заключил Сергей, когда они вышли из гаража. — Не верю я ей.

Время хотя и было позднее и уже сгустились сумерки, возле машины Сергея, сидя на корточках, в мокром песке совочком копалась девочка лет восьми, в синем пальтишке. Илья только мельком взглянул на нее, пожалев несчастное существо, вынужденное играть в убогом дворике в малое количество песка.

“Видно, родители алкаши,” — подумал он.

— Знаешь, что, — Илья остановился возле машины. — Ведь нам известны фамилия и имя Марининой матери. Давай я завтра позвоню Жанне, и она через свою контору моментально узнает о ней все. А если Марина врет, что она умерла, мы узнаем ее адрес.

— Ты знаешь, у меня, что характерно, тоже такая мысль мелькнула. А если она умерла насильственной смертью, то в их картотеке все эти случаи зафиксированы. Ну поехали!

Они сели в машину, Сергей завел двигатель. Копавшаяся в песке девочка, чтобы ее не задавили, нехотя поднялась с корточек и перебралась в другое место.

Бедное дитя!

— Что это за сверток? — спросил Сергей, когда они поднялись по лестнице до двери квартиры.

Возле двери лежало что-то, завернутое в газету. Сергей остановился, не трогая свертка.

— Думаю, в нем отрубленные кошачьи головы, — предположил Илья.

— Странная мысль.

Илья наклонился и двумя пальчиками отогнул край газеты.

— Ну, так и есть.

— Интересно, что бы это значило? — хмыкнул Сергей.

— Боюсь, что это новое предупреждение, — ответил Илья, поднимая пакет.

— Думаешь, от чуди посылочки?

— Возможно и от них, — пожал Илья плечами.

— Пойду во двор отнесу. Вчера вечером уже такую же посылку выбросил, правда, вчера было пять голов, а сегодня почему-то четыре. Одну не доложили. Безобразие!

— А ты жалобу напиши.

Илья стал спускаться по лестнице.

— Подожди, я с тобой, — окликнул его Сергей.

Они вышли во двор. Сергей внимательно оглядывался кругом. Сверток опустили в помойный бак.

— Знаешь, Илья, — остановил его Сергей возле парадной. — Ведь ты находишься в опасности. Рано или поздно городская чудь доберется до тебя. Ты думал об этом?

— Конечно, думал, — признался Илья.

Действительно, много раз он с ужасом вспоминал то, что вынес из-под земли тайну древнего народа, и, что они не успокоятся, пока не поймают его и не сотрут часть памяти… а может быть и всю, чтобы превратить его в полного идиота и полностью уже обезопаситься. Но не мог он, не хотел покидать этот город. Что-то перекувырнулось в душе Ильи за то время, пока он жил в Петербурге. Бывало, ночью, когда плохо спалось, он с тоской думал: “Завтра же сяду в поезд и уеду в свой спокойный, тихий Новгород. Устроюсь снова работать на электрическую подстанцию, буду книжки читать… — а потом вдруг одумывался: — Да как же я без этого сумасшедшего города?! — и в ужасе холодел: — Нет! Уеду!”

А когда просыпался на утро, водоворот событий снова закручивал его, и снова вихрь мчал дальше. И снова кругом была опасность, смерть, ужас… Как он может покинуть этот город с его приключениями, еще не раскрытыми тайнами… С Жанной, наконец! Слишком многое связывало его уже с ним корнями… Да корнями, ведь у него под землей был ребенок… и он оказался невольным продолжателем древнего живущего под землей народа чуди. Как он мог оставить этот пусть даже полный смертельной опасности город? Как?!

— Знаешь, Сергей, китайский философ Лао-цзы, когда-то где-то написал: “Стоящий на цыпочках не простоит долго”. Это ты сказал мне полгода назад. За эти полгода я успел постоять на цыпочках в буквальном смысле и скажу тебе, что Лао-цзы был прав. Но только здесь я чувствую жизнь, чувствую, что я живой… Ну, может быть, пока живой. Только в этом городе мне хорошо. И потом, помнишь? Я приехал из Новгорода, чтобы разобраться. Но ведь я не во всем еще разобрался.

Сергей улыбнулся.

— Я знал, что ты приблизительно так ответишь.

Они вошли в парадную и поднялись до дверей квартиры. На звонок тут же открыла Карина.

— Что случилось? — с порога спросил Сергей, только мельком бросив на нее взгляд.

Друзья вошли в прихожую.

— Да нет, ничего не случилось, все в порядке, — повела Карина плечами.

Но голос у нее был какой-то необычный, словно она что-то не договаривала. По ней всегда было заметно, когда она что-нибудь пыталась скрыть. Сергей не стал настаивать. Раздевшись, друзья прошли в кухню. Карина стала подавать на стол.

— Этот жлоб-то — Транс — не являлся? — полюбопытствовал Илья. Он жутко проголодался за сегодняшний день.

— Не являлся, — сумрачно ответила Карина.

В кухню, по обыкновению скорым шагом, вошел горбун, три раза обежал вокруг стола и удалился.

— Ложку у меня спер, — пожаловался Илья.

Карина подала другую.

— Слушай, когда ты этого горбуна придурковатого в психушку обратно возвратишь? Ведь он достал меня окончательно, все тырит…

В кухню вошел Басурман и тихонечко уселся на табуретку в углу. Под глазом у Басурмана красовался тщательно припудренный синяк.

— Вон, на Басурмана разлагающее действие оказывает, — продолжала Карина. При его упоминании Басурман испуганно вздрогнул и, втянув голову в плечи, покосился на свою невесту. — Теперь, как только горбун бредятину нести начинает, он сразу к нему и стоит слушает, как приклеенный, — уперев руки в бока и выпятив обширную грудь, громогласно вещала Карина. — Он, стервец, на Басурмана своей болтовней плохо влияет…

— Подожди, Карина, ведь горбун бред сплошной несет, — вступился за бредовика Илья. — Его и русский человек не понимает, а этот и совсем гвинеец — он по русски-то не бельмес.

— Вот он — не понимает! — Карина сунула в нос Илье фигу. — Все он понимает! О чем же они по- твоему тогда разговаривают? Да и Басурман совсем безнравственный от проповедей бредовика сделался. Никогда он, людоед несчастный, ко мне не лез! А тут лезет. Глазищи во!! И лезет, лезет!.. Прямо еле сладила. Давай увози горбуна к чертовой матери. А то я дверь на лестницу открытой оставлю, пускай по дому шлындрает. Здесь все-таки жилая квартира, а не дурдом…

Карина совсем распалилась.

— Ладно, придумает что-нибудь, — обнадежил ее Сергей.

— Да, тебе, Илья, твоя хромоногая звонила. Три раза, — мгновенно успокоившись, сказала Карина.

Когда Илья с Сергеем ложились спать, Сергей, задумчиво теребя ус, сказал:

— А ведь действительно, что с горбуном теперь делать? Китайца, что характерно, уже в живых нет. Значит, все его россказни о подземных лабораториях нам не потребуются.

— Я думаю, что он нам все уже рассказал, вот только расшифровать это сложно будет. Раз уж у тебя крыша от этого бреда едет, то что тогда о других говорить?

— Кассеты, ладно. С горбуном чего делать будем? Может быть его, что характерно, обратно в дурдом подбросить?..

— Снова по подземному ходу полезем? — Илья закатил глаза к потолку. — Опять к другу твоему инквизитору… В общем, все сначала.

— Ну, если не хочешь, я сам его отвезу. А то Карину жалко.

Г л а в а 5

ПРОКЛЯТЫЙ ПЕТРУШКА!

Проснувшись утром, Илья позвонил Жанне, и после многочисленных любовных шушуканий и намеков попросил у нее навести справки о Лухт Вере Вольфовне, потом добавил шепотом, что очень скучает и ждет не дождется встречи. Жанна пообещала навести нужные справки но за это потребовала с Ильи немыслимую плату: сто поцелуев. После пятнадцатиминутного торга Илье удалось увеличить это количество до двухсот.