Богатые - такие разные

— Здесь может идти речь только об одном Поле, — заметил Брюс. — Грэг, это Дайана Слейд. В Нью-Йорке она гостья Пола.

— Вы хотите сказать, его очередная жертва? Милости просим в наш клуб, влюбленное созданье!

— Ничья я не жертва, — резко возразила я. — Теренс, я, пожалуй, пойду.

По лицу Теренса было видно, что он согласен со мной, но, прежде чем он успел что-то сказать, Да Коста с преувеличенно льстивым доброжелательством проговорил:

— Черт побери, не уходите, что за спешка? Я могу рассказать вам все о вашем приятеле Поле!

Теренс мгновенно оказался между нами.

— Дайана слишком современная женщина, чтобы интересоваться прошлым, Грэг. Как поживает Стив? Не без него же вы приехали в Нью-Йорк!

Лицо Да Косты внезапно стало еще более помятым, чем минуту назад.

— Стив умер.

— Умер?Боже мой! Что же, черт побери, случилось?

— Он схватил пулю от одного из частных детективов, которых держит Ван Зэйл для слежки за нами. Этот проклятый сыщик вытащил револьвер и выстрелил ему в голову. Брата отвезли в больницу, но череп был так разможжен, что он не выбрался из комы. Поэтому-то я и приехал. Я полагаю, что Ван Зэйл должен выплатить мне компенсацию, вот и поспешил сюда, чтобы завтра увидеться с ним лично.

— Это было явно подстроено, — возбужденно проговорил Брюс, обращаясь к Теренсу. — Этот человек спровоцировал Стюарта, и скорее всего по приказу Пола.

— Это вздор! — в ужасе крикнула я. — Брюс, как только вы могли такое подумать!

— Мартини, Брюс, — вмешался Теренс, — подумайте, что говорите. Вы ведете себя как слон в посудной лавке. Дайана, если вы решили уйти, я провожу вас вниз и найду такси.

— Я в этом согласен с Брюсом, — заметил Да Коста. — Кто-то должен раскрыть этой девушке реальности жизни. Брюс говорил мне, что Ван Зэйл недавно был очень болен, а ваши ребята всячески стараются замолчать это.

— Дайана, — снова заговорил Теренс, — я уверен, что вам неинтересны слухи о том, что ваш друг болен всеми болезнями, от дерматита до рака мозга. Идемте.

— Он вас обманывает, голубушка! — проговорил вслед мне Да Коста, когда мы уходили. — Или это какая-то крупная игра, Теренс?

Мы вышли на улицу.

— Но почему... — с недоверием обратилась я к Теренсу, однако он оборвал меня.

— Я должен извиниться перед вами, Дайана. — Голос его звучал искренне смущенно. — Я не знаю, что рассказывал вам господин Ван Зэйл об афере Сальседо, но...

— А! Об этом! Да, я знаю, что Джейсон Да Коста застрелился, а его сыновья выдвинули обвинение против Пола. Видно, ничего не изменилось! Но, Теренс, я не говорю о Грэге Да Косте, но не понимаю, как в их компании мог оказаться такой добрый человек, как Брюс.

— Да, Брюс славный парень, — Теренс вздохнул и неохотно добавил: — Боюсь, правда состоит в том, что когда речь идет о господине Ван Зэйле, ему изменяет здравый смысл — так было всегда, даже когда я впервые встретился с ним в Гарварде, но последнее время по каким-то причинам это становится более явным. Я стараюсь не перечить ему, понимая, что он не может ничего с этим поделать. Он все связывает со своей матерью.

— О, Боже! — я чувствовала себя слишком опустошенной, чтобы цепляться за теорию Фрейда, но, к счастью, в этот момент на углу улицы появилось такси.

— Вы будете в порядке? — спросил Теренс, останавливая такси. — Мне очень жаль, что нашей встрече так помешали... Я позвоню вам, и мы сможем встретиться еще раз.

— Мне кажется, что мы уже обо всем поговорили.

— Не намерены же вы махнуть на все рукой и уехать!

— Либо так, либо перестать себя уважать. Ах, но для вас-то это ничего не меняет! Уеду я, или же останусь, он никогда ее не оставит.

Я была в таком мрачном настроении, что даже забыла поблагодарить его за мартини, и мне не стало лучше после того, как угрюмый таксист довез меня на своей дребезжавшей машине до дому. Я вошла в вестибюль с такой затуманенной головой, что не сразу поняла, что меня окликнул дежурный.

— Вам письмо, мисс Слейд! — повторил он громче.

Я думала о Поле, размышляя над тем, могла ли бы я жить как монахиня, пока он не поклялся бы мне в том, что не будет больше спать с Сильвией. Но ведь этого никогда не случится, потому что он никогда не поддастся ни на какие уговоры. У меня нет иного выхода, как потихоньку вернуться домой, без него, хотя, возможно, я и могла бы сохранить остатки своей гордости, оставаясь в Нью-Йорке до конца намеченного срока, чтобы как следует изучить рынок косметики, как обещала своим друзьям. Но нет, если бы мне при этом и удалось сохранить свое лицо, то мое психическое здоровье наверняка было бы расстроено, и мне просто нужно уехать, пока я еще способна показать ему спину.

Совершенно обессиленная, я разорвала конверт и вынула письмо.

«Моя драгоценная Лесбия, — писал Пол в классическом стиле нашей былой переписки, — я увез Элана с Мэри в наш номер в «Плаза» на ленч, в искупление того, что утром нарушил их завтрак. Не пожелаете ли присоединиться к нам? С глубоким раскаянием, Катулл».

— О, Боже, — вырвалось у меня, а колени, казалось, вот-вот подогнутся, и я рухну на пол. Я подумала о том, что мне следовало отказаться от второго мартини. — О, Господи!

— И это тоже вам, мисс Слейд, — ухмыльнулся дежурный, извлекая из-под стола целый сноп алых роз.

О нет! К моему отчаянию, я увидела среди стеблей визитную карточку. Понимая, что единственное, что мне следовало сделать, это разорвать ее не читая, я без колебаний прочла:

«Da mi basia mille...»[19]

Я была совершенно не в состоянии справиться со всеми многочисленными поцелуями, которых поэт требовал от своей Лесбии, и войдя нетвердыми ногами в квартиру, сунула розы в воду и свалилась на софу. Я стала рвать на куски карточку, но это ничего не изменило. К этому времени мое страстное желание стало невыносимым, и, трижды громко помянув дьявола, я переоделась в крепдешиновое платье, надела шляпу от Милэна и с упавшим сердцем отправилась в «Плазу».

Они сидели в номере вокруг стола, и Элан с Полом наперебой читали детские стишки. Измазавшийся от уха до уха в шоколаде, Элан восседал на коленях у Пола, а Мэри, с порозовевшими щеками, сидела с прямой спиной перед пустым бокалом из-под шампанского. Четвертый участник этой компании, телохранитель Питерсон, извлекал из ведерка со льдом бутылку, чтобы предложить ей еще. Мэри нравился Питерсон. Я видела, как они смотрели друг на друга, а Элан весело повторял:

— Жених и невеста, жених и невеста!

Питерсон густо покраснел.

— Мисс Окс, не пойти ли нам с вами и с Эланом, побродить по парку?

Мэри, в свою очередь, залилась краской и горячо ответила, что это очень мило с его стороны. Элан слез с колен Пола, утерся салфеткой, и, напевая песенку, зашагал перед ними.

Дверь закрылась. В глазах Пола разгорались искры.

— От Катулла до детских песенок! — улыбаясь, заметил он. — Какой большой путь прошли мы за четыре года!

Я заставила себя произнести:

— Я возвращаюсь в Англию, Пол.

— Дорогая моя, разумеется! Разве я имею право отговаривать вас? В конце концов, вы ведь мне не жена! Я не могу ни приказывать вам, ни ожидать от вас, чтобы вы кротко уступали моим желаниям! Но прежде чем рваться обратно в Англию, хотя бы выпьем вместе немного шампанского за ваш отъезд!

— Я не лягу с вами в постель, вы же это прекрасно знаете.

— Разумеется, нет.

Он элегантно смахнул салфеткой несколько крошек и обвил руками мою талию.

— Мне все равно, сколько роз вы мне пришлете. Безразлично, сколько процитируете стихов Катулла. Пока вы живете с другой женщиной, я не могу иметь с вами ничего общего. Это дело принципа.

— Я глубоко убежден в значении принципиальности, — ответил Пол, нежно направляя меня в сторону спальни.

— Если вы думаете, что я лишь очередная слабая самка, не способная сказать вам «нет»...

— Увядшая викторианская героиня? Но это же совсем не ваш стиль, дорогая!