Реальная угроза

— Я это организую, — кивнул Риттер. Он уже принял решение послать Кларка в Колорадо Лучше его никто не сможет оценить потенциальные возможности готовящихся там групп — Продолжайте

— Операция, которую мы подготавливаем, будет приносить плоды в течение одного-двух месяцев. Мы сможем следить за взлётом их самолётов и сообщать об этом тому, кто в них заинтересован. — Это была единственная часть операции, с которой познакомили Кларка. — В результате мы причиним противнику определённые неприятности на протяжении этого времени, но рассчитывать на большее не приходится.

— Картина, которую вы рисуете, Кларк, выглядит очень мрачной.

Оперативник наклонился вперёд.

— Сэр, если вы собираетесь провести тайную операцию с целью сбора тактической разведывательной информации о противнике, собственные операции которого децентрализованы, — да, такое возможно, но только на протяжении ограниченного времени и с получением ограниченного объёма сведений. Если вы увеличите объём операции, используете в ней больше агентов и попытаетесь получить более значительную отдачу, она обречена. Такую операцию можно вести, но время её действия ограничено. Я не понимаю, стоит ли вообще стараться. — Это было не совсем так. Кларк пришёл к выводу — совершенно правильному, — что главной причиной являлись выборы, проводящиеся в этом году, но решил промолчать. От агента-оперативника ждали иных сведений и не поощряли высказывать догадки, особенно верные.

— Почему мы стараемся, не должно интересовать вас, — напомнил ему Риттер.

Он не повышал голоса. Этого не требовалось, да и запугать Кларка трудно.

— Хорошо, но подобный замысел не является серьёзным Понимаете, сэр, это старая история. Поручите нам операцию, которую мы в состоянии провести, а не такую, которая для нас неосуществима. Скажите, насколько серьёзно мы относимся к этому делу?

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Риттер.

Кларк объяснил ему Лицо Риттера оставалось бесстрастным, когда он выслушивал ответ на свой вопрос. Одно из достоинств Кларка, подумал Риттер, состоит в том, что он единственный человек в управлении, способный обсуждать подобные темы спокойно, без всяких эмоций, и самое главное — говорить по существу дела. В ЦРУ было немало людей, для кого такие беседы представляли интересное интеллектуальное занятие, наводя на размышления, далёкие от профессионального знания предмета, сознательно или бессознательно полученные в результате чтения шпионских боевиков. «Господи, как было бы хорошо, если бы мы смогли...» — рассуждали они. Все почему-то думают, что в Центральном разведывательном управлении служат много профессиональных экспертов в этой области. Это не так. Даже КГБ перестал проводить подобные операции, поручая эту работу болгарам, которые считались их же союзниками, неотёсанными варварами, или настоящим третьим лицам вроде террористических групп в Европе и на Ближнем Востоке. Политическая цена этих операций была слишком велика, и, несмотря на маниакальную секретность, свойственную каждой разведывательной службе в мире, рано или поздно такие сведения становились достоянием общественности. Мир стал куда более цивилизованным с того времени, как Риттер закончил курсы «Фермы» на реке Йорк, и, хотя, по его мнению, это очень хорошо, бывали моменты, когда возвращение к добрым старым временам, обещавшим простое решение все ещё сохранившихся проблем, казалось таким заманчивым.

— Насколько трудной будет подобная операция? — спросил он, не скрывая интереса.

— При соответствующей поддержке и некоторые дополнительных мерах всё пройдёт очень легко — Кларк объяснил, какие потребуются дополнительный меры.

— Все, что они сделали, нам на руку. Это их самая главная ошибка. Дело в том, что они не отходят от принятых традиций при защите своих успехов. Так часто бывает. Вопрос состоит в том, кто определяет правила игры. В данный момент, при существующем положении вещей, и мы и они играем по одинаковым правилам, а эти правила дают преимущество нашему противнику. Создаётся впечатление, что мы не хотим учиться на своём опыте, позволяем противной стороне создавать правила игры и принимаем их. Мы можем помешать им, причинять неудобства, уменьшить уровень получаемых ими доходов, но ведь, черт побери, при тех суммах, о которых идёт речь, это пустяк. Все это может изменить лишь одно.

— Что именно?

— Как бы вам понравилось жить в доме вроде этого? — спросил Кларк, показывая Риттеру одну из фотографий, сделанных им самим.

— Сочетание искусства Фрэнка Ллойда Райта с запросами Людвига Чокнутого, усмехнулся Риттер.

— Человек, построивший себе этот дом, верит в своё всемогущество, сэр. Он и его соратники подчинили своему влиянию целые правительства. Что там говорить, все считают, что они и есть правительство, если не обращать внимания на формальности. То же самое говорили в Чикаго во времена сухого закона про Капоне, будто именно он управляет городом — только одним городом, верно? Так вот, эти люди вот-вот станут настолько могущественными, что будут управлять своей собственной страной и брать в аренду другие. Давайте признаем, что они обладают фактической мощью правительства. Теперь умножим это на растущий эгоцентризм. Рано или поздно они поведут себя именно таким образом. Я знаю, что мы не пойдём на нарушение правил. Но меня ничуть не удивит, если они выйдут за их рамки раз или два, просто чтобы убедиться, удастся им это или нет.

Понимаете, что я имею в виду? Они стремятся как можно больше расширить пределы своего могущества и пока ещё не натолкнулись на кирпичную стену, границу, которая способна заставить их остановиться.

— Джон, ты превращаешься в настоящего психолога, — заметил Риттер с натянутой улыбкой.

— Возможно. Эти ребята торгуют наркотиками, химическими соединениями, ведущими к образованию труднонарушимой привычки, правда? Сами они обычно не пользуются своим товаром, но мне кажется, что они начинают привыкать к самому сильному наркотику в мире.

— Власти.

Кларк кивнул.

— Так вот, рано или поздно они примут слишком большую дозу этого наркотика. Ещё до этого момента, сэр, нужно, чтобы кто-то серьёзно задумался над моим предложением. Когда достигаешь вершины своей лиги, правила меняются. Разумеется, для этого нужно принять политическое решение.

Он был повелителем всего, что видел, и, как обычно бывает со всеми подобными афоризмами, это может быть одновременно и правильно, и ошибочно. Не вся долина, в которую он смотрел, принадлежала ему; участок земли, где он сейчас стоял, занимал меньше тысячи гектаров, а панорама, открывающаяся перед ним, охватывала целый миллион. Но ни один человек, живущий в обозреваемом им пространстве, не мог продолжать жить, если ему этого не хотелось. Таким было могущество, которым он обладал, и подобную власть он использовал слишком часто, чтобы запомнить отдельные случаи. Лёгкое движение руки, небрежное замечание, брошенное одному из компаньонов, и всё кончено. Нельзя сказать, что он относился к таким вещам бездумно, смерть — серьёзное дело, но он знал, что такое в его власти. Действительно, это безграничное могущество может свести человека с ума. Он не раз наблюдал, как это происходило с его деловыми партнёрами, причём неоднократно, к их глубокому сожалению. Но он любил изучать мир и его историю. Он извлёк немалую пользу из хорошего образования, навязанного ему отцом, одним из первых путепроходцев, что было весьма необычно для человека, выбравшего такую профессию. Больше всего он сожалел о том, что до смерти отца так и не проявил должную благодарность за полученное образование.

Благодаря ему он разбирался в экономике не хуже профессора университета. Он понимал силы, движущие рынком, и образующие их тенденции. Он понимал и исторические течения, которые вели к их формированию. Он изучал марксизм и, несмотря на то, что отверг его по многим причинам, знал, что в марксизме скрывается не одно зерно истины, смешанное с политической тарабарщиной.