Алая графиня

Ливио упал на подушки и съежился. Он весь дрожал. Доктор поднялся с постели и поманил Катерину за собой к двери. Я пошла за ними. Лекарь не был злым человеком, взгляд его оказался печальным и усталым, как обычно бывает у тех, кто видел слишком много страданий.

— Мне очень жаль, ваша светлость, — сказал он Катерине мягким отеческим тоном. — Но исход будет самым печальным.

— Печальным? — Катерина, кажется, не поняла его, как будто доктор сказал сейчас какую-то нелепицу.

Врач горестно вздохнул и сказал:

— Я уже видел подобное, чаще всего у детей, причем тех, которые купались в нечистой или стоячей воде. Шансы на то, что ваш сын выздоровеет, очень малы.

Катерина зажала рот рукой и проговорила сквозь пальцы:

— Не может быть… Еще днем он был совершенно здоров. — Она с ужасом посмотрела на Ливио, распластавшегося на спине. — Что будет дальше?

— Лихорадка еще усилится. Возможно, последуют судороги, но мальчик наверняка потеряет зрение и слух и впадет в оцепенение. Смерть наступит через несколько часов.

Катерина охнула, как будто задохнувшись от внезапного удара, и спросила:

— Что можно сделать?

— Я могу поставить ему пиявки, но это не способ лечения. Его страдания лишь продлятся.

— Что еще? — нетерпеливо спросила она.

— Отвар из коры белой ивы помогает при лихорадке, — с сочувствием сказал доктор. — Хотя вашему сыну будет очень трудно глотать. У меня есть молотый мак, можно добавить его в настой, чтобы немного облегчить боль.

Лючия принесла небольшой половник и котелок с кипятком. Доктор порылся в своем мешке и вынул снадобья, из которых Лючия проворно приготовила настой. Ливио закричал, когда мать приподняла его, поддерживая голову, а я подсовывала ему под спину еще одну подушку, чтобы он мог сидеть. Затем Лючия принялась поить больного отваром, по капле вливая ему в рот из половника. От каждого глотка мальчик вздрагивал и морщился.

Катерина отпустила врача и легла рядом с сыном. Она осторожно обняла его, прижала к себе и стала что-то нашептывать на ухо. Всего раз веки мальчика затрепетали и приоткрылись — глаза за ними были мутными от боли и жара.

Вскоре в комнату больного пришел сер Джованни. Судя по его суровому лицу, доктор объяснил ему, что происходит.

Катерина подняла глаза на любовника, чтобы рассказать обо всем, но вместо слов хлынули слезы. Сер Джованни прилег на постель рядом с ней и обнял ее за плечи, как она сына. Ливио уже охватило то самое оцепенение, предсказанное доктором. Он не реагировал на прикосновения и звуки.

Они пролежали так всю ночь. За час до рассвета, когда небо посерело, дыхание Ливио сделалось сиплым и тяжелым. Сер Джованни, сохранивший самообладание, велел позвать священника. Я спешно подняла с постели капеллана Катерины и сразу же отвела его к больному. Когда мы пришли, мальчик едва дышал. Священник завершил молитву, и Ливио не стало.

Катерина не хотела уходить, обнимала мертвого сына, и сер Джованни осторожно отошел от нее.

Мы с Лючией рыдали, когда он приблизился к нам и сказал:

— Я не оставлю ее в такой момент, пробуду здесь столько, сколько потребуется. Как вы думаете, не стоит ли мне поговорить со старшими сыновьями или она захочет сделать это сама?

Я поглядела на свою госпожу, которая что-то негромко приговаривала и качала Ливио на руках. Велев Лючии остаться с нею, я проводила Джованни до комнаты Оттавиано. Флорентиец сдержанно постучал, и камердинер открыл дверь. Молодые люди были одеты и строили тревожные догадки о судьбе младшего брата.

— Мне очень жаль, — сказал им Медичи с искренней скорбью. — Юный Джованни Ливио скончался от лихорадки, вызванной купанием в грязной воде.

Он замолк, потому что Оттавиано разразился слезами, а Цезарь попытался утешить его.

Когда юноши выразили свое горе, Джованни мягко произнес:

— Я останусь с вашей матерью и постараюсь помочь чем смогу. Она сейчас одна, без мужа, ей необходим мужчина, который уладит все дела. Оттавиано, Чезаре, я знаю, что вы скорбите, но вам придется подавить эту боль ради матери. Ведь она всегда была сильной ради вас. Необходимо подготовить все для похорон. Я помогу, однако только вам известно, что нужно сделать для матери и покойного брата.

В итоге Оттавиано обещал заняться похоронами, хотя Джованни был готов предпринять все необходимое, заплатить священнику и могильщикам.

Сер Джованни сдержал слово и не сразу уехал во Флоренцию. Он отложил почти все свои дела и остался с нами еще на две недели.

Вечером, накануне отъезда, он вручил Катерине очередной подарок: все ее драгоценности, которые она за эти годы переправила миланским ростовщикам.

Не забыл он и разговора со мной. Утром, перед самым отъездом, пока слуги грузили вещи, сер Джованни протянул мне том, переплетенный в кожу. Я открыла книгу — это оказался сборник работ Марсилио Фичино, посвященный человеческой душе.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Сер Джованни сдержал слово и через полгода приехал погостить надолго, что было прекрасно, поскольку без него Катерина сделалась угрюмой и несчастной. Каждый раз, когда приходило письмо из Флоренции, она выхватывала его из рук гонца и убегала в спальню, чтобы с жадностью прочесть. Я никогда не одобряла ее романов вне брака — если бы Катерина забеременела, то запросто могла нарваться на скандал и лишиться земель! — но была рада, что на этот раз она избрала достойнейшего человека.

Когда сер Джованни снова вернулся после Нового года, все его пожитки занесли в роскошные апартаменты рядом с покоями графини. На этот раз ни он, ни Катерина не трудились скрывать от кого-либо в Равальдино свои чувства, хотя все до единого слуги поклялись хранить тайну. Иначе жители Форли возмутились бы, да и священник мог в любой момент написать жалобу в Рим.

Папа Александр ни за что не позволил бы Медичи заполучить земли за пределами Флоренции. Если бы Катерина перестала быть родственницей Риарио — делла Ровере, она утратила бы и право на регентство.

Несмотря на это, Джованни с Катериной жили как муж и жена, и в Парадизе не было более счастливого времени. Медичи от природы был жизнерадостным и необидчивым, поэтому прекрасно влиял на Катерину. У него она научилась проявлять великодушие и не требовать от нижестоящих, а просить их, узнала, что мягкое обхождение приносит лучшие результаты, чем грубость. Сер Джованни привил ей свою привычку прислушиваться к мнениям и чувствам других, прежде чем повелевать. Моя госпожа поняла, что нет ничего постыдного в том, чтобы проявлять искренние чувства, будь то наедине с ним или в обществе.

Джованни хорошо относился и к ее сыновьям. Вместо того чтобы ругать Оттавиано за чревоугодие и леность, он хвалил парня, если тот усердно упражнялся, долго скакал верхом или ходил, поскольку это прекрасная подготовка для военной службы. Чезаре, как и мать, был стройным и подвижным. Медичи поощрял его побольше читать, усерднее учиться и щедро вознаграждал даже за маленькие успехи. Мальчики обожали сера Джованни, да и я, честно говоря, тоже, потому что он обращался со мной как с равной. Никогда еще у нас не было хозяина, которого любили бы больше. Госпожа, дети и слуги лишь теперь стали по-настоящему счастливы.

Шли месяцы, и случилось неизбежное. Однажды утром, когда я только успела одеться, Джованни открыл дверь на верхней площадке винтовой лестницы, ведущей в спальню Катерины. Он был в ночной рубахе, и на его лице явственно читалась тревога.

— Дея, — крикнул Медичи вниз. — Катерина заболела!

Я сунула ноги в туфли и поспешила наверх. Моя госпожа, пугающе бледная, сидела на полу рядом с кроватью, грудь ее белой рубашки была испачкана желчью. Она вытащила из-под кровати горшок и склонилась над ним. Когда я подошла к ней, ее вырвало пеной.

Она стерла с губ ниточку слюны и подняла на меня понимающий взгляд. Мы ни о чем не говорили — эта ситуация повторялась слишком часто, и слова были уже не нужны. Я вынула из шкафа чистую рубашку и полотенце, намочила его и обтерла ей лицо. Графиня закрыла глаза и привалилась к стене.