Страница 9 из 115
Младший Висконти не собирался так легко мириться с позором, выхватил меч и кинулся к человеку, принесшему девушку. Но тот лишь поспешно отступил назад и раскинул руки, призывая его к миру.
На несколько секунд все замерли, наверное, кто-то из них говорил, а остальные слушали. Затем Висконти резким движением вложил меч в ножны и весь съежился от горя. Тот, кому он угрожал оружием, подошел поближе, оказался в круге света от фонаря и похлопал Карло по плечу.
Другую руку Лоренцо Великолепный протянул его отцу и что-то сказал. Затем он сунул руку в карман и украдкой передал Висконти кошель. Тот принял его, уже не споря.
Снег повалил гуще, и старик сел на коня. Он протянул руку дочери, которая еще нетвердо стояла на ногах — Карло с Лоренцо пришлось вдвоем поднимать ее в седло. Молодой Висконти со слугой сели на вторую лошадь. Карло чуть задержался и поклонился Лоренцо, тот ответил ему тем же, и кони помчались по опущенному мосту.
Я стояла у окна, когда Лоренцо развернулся и понуро направился обратно к замку. Ветер швырял в лицо его длинные черные волосы. У самого входа он остановился и посмотрел прямо на окно библиотеки, как будто сумел разглядеть меня при всей своей близорукости.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Снег шел всю ночь. К утру лохматые тучи рассеялись, и под голубыми небесами остался лежать бескрайний белый ковер, сверкающий на солнце. Было по-прежнему холодно, но ветер утих. Бона радостно сказала мне, что сегодня прекрасный день для путешествия, мол, Маттео вскоре вернется домой.
Я слабо улыбнулась в ответ на ее слова, но беспокойство не покидало меня, от тревоги живот с самого утра сводило судорогой, и о завтраке не могло быть и речи.
Вместо того я горячо молилась в часовне, рядом с герцогиней:
— Господи, защити слугу Твоего Маттео да Прато, помоги ему вернуться домой целым и невредимым. Святая Дева, Матерь Господа нашего, огради моего мужа от несчастий. Святой Христофор, покровитель всех путников, защити его…
После молитвы я надела тяжелый плащ и спустилась в коридор, выходящий в сад, где дровосеки успели сложить гору из еловых ветвей высотой в человеческий рост. Я прихватила с собой несколько лохматых лап и осторожно двинулась дальше по скользким каменным плитам открытой лоджии. На другой стороне пожилая служанка сметала с перил снег, ее муж, совсем дряхлый старик, посыпал каменный пол золой из ведерка.
Комната Маттео находилась прямо под спальней герцога, через две двери от выхода в сад. Только самые старшие офицеры Галеаццо помещались во втором этаже, рядом с его семейством. Чикко Симонетта — секретарь и правая рука нашего господина — был удостоен жилья рядом с покоями его светлости, даже ближе, чем Бона. Верность и таланты Маттео тоже были оценены. Ему пожаловали одно из лучших помещений, пусть и в первом этаже.
Я замешкалась на пороге комнаты мужа, отыскивая в кармане плаща ключ. Как и Чикко, его непосредственный начальник, Маттео всегда запирал свое обиталище. Герцог доверял Чикко все государственные тайны, а старший секретарь, в свою очередь, делился некоторыми из них с моим мужем. В наши опасные времена герцог Галеаццо проявлял несомненную мудрость, зашифровывая все письма на тот случай, если они попадут в руки какому-нибудь постороннему человеку. Ведь даже курьерам не всегда можно доверять. Герцог облек Чикко большой властью при дворе за его врожденный талант криптографа, а тот продвинул по службе моего мужа за способность придумывать и запоминать шифры, не поддающиеся взлому. Маттео было достаточно взглянуть на письмо на латыни или местном языке, чтобы расшифровать его за считаные минуты, — невероятный талант. Он прослужил герцогу уже семь лет и был посвящен во многие тайны, поэтому именно его назначили младшим посланником в Риме. Маттео уже был там весной, до нашей свадьбы, и вот теперь я ждала его скорого возвращения из второй поездки. Я ни о чем не расспрашивала мужа, но гордилась им и нисколько не сомневалась в том, что в Риме он встречался с членами Священной коллегии и, возможно, с самим Папой.
Из-за снегопадов деревянная дверь разбухла. Даже отпертая, она открылась только после хорошего толчка. Распахнув дверь, я кинула на пол еловую лапу, как следует вытерла о нее ноги, вошла, захлопнула за собой дверь и раскидала оставшиеся душистые ветки по комнате.
Маттео уехал почти два месяца назад, но в комнате до сих пор стоял запах его розмариновой воды, оливкового мыла, пергамента и чернил. Никуда не делся и безошибочно узнающийся дух мужского тела. В комнате было зябко — камин давно не топили. Этим утром я обещала Господу, что забуду все свои страхи и не стану думать о возможной гибели Маттео, буду верить, что Всевышний внял моим молитвам о его благополучном возвращении. Чтобы доказать искренность своих намерений и свою веру, я разожгу огонь, и к возвращению мужа в комнате станет тепло и уютно.
Еще вчера я принесла и сложила у каминной решетки дрова, предусмотрительно захватила для растопки можжевеловой коры. Сегодня я вынула из кармана трут и кремень с кресалом. Мне пришлось ударить камнем о сталь не один раз, чтобы выскочила искра и трут занялся. Я сидела на пятках, раздувая его, и размышляла о своем странном замужестве.
Другие женщины решили бы, что мне несказанно повезло. Маттео недоставало благородного происхождения и поддержки семьи, но своим умом и способностями он сумел добиться удивительно высокого положения. К тому же мой супруг был недурен собой: выше многих мужчин, со стройными руками и ногами, пусть и немного худощавыми, с густыми волосами цвета темной меди, которые в сумерках казались почти черными. Волосы он стриг коротко и часто прятал их под красной фетровой шапочкой, плотно облегавшей голову, — такую же носил и его начальник Чикко. От природы Маттео был светлокожим, хотя из-за частых путешествий с его лица не сходил загар. Светло-карие с ореховым оттенком глаза излучали спокойствие и задумчивость. У него был красивый рот, хотя на верхней губе имелся шрам, оставшийся после какого-то несчастного случая, произошедшего в детстве. Говорил Маттео всегда спокойно и доброжелательно. Иногда, если он увлекался беседой, в его речи проскальзывал явный тосканский акцент.
За все семь лет, проведенные при дворе герцога, Маттео никогда не обделял меня своим вниманием. На праздниках, на летних пирах с играми в саду, на охоте Маттео всегда оказывался рядом со мной. Он, кажется, знал все подробности моего бытия, постоянно интересовался, как я поживаю, а особенно тем, хорошо ли проходят мои уроки. Он спрашивал, добра ли ко мне Бона, грубит ли Катерина, какие предметы нравятся мне больше других, чем я люблю заниматься в свободное время, какие книги читаю. Я, в свою очередь, забрасывала вопросами его. Я узнала, что он из Флоренции, точнее, из Оспедале дельи Инноченти, самого большого воспитательного дома в городе.
— Сначала я жил в приюте, но уже скоро был спасен оттуда одним покровителем, — рассказывал Маттео. — Меня воспитывали монахи церкви Сан-Марко. Я немного подрос и отправился в университет в Павию, где меня заметил Чикко.
— Значит, во Флоренции у тебя никого нет? — спросила я. — Ни родственников, ни приемной семьи, в которую можно было бы вернуться?
— Никого. Зато у меня там много хороших друзей. — Он чуть поколебался, тонко улыбнулся и продолжил: — Тебе понравится во Флоренции. В этом городе некого бояться, не то что здесь… — Маттео вдруг понял, что это крамольное высказывание, и отвел глаза. — Люди там счастливее, они свободно выражают свои мысли. Самые лучшие в мире художники живут во Флоренции, потому что им покровительствуют тамошние правители.
— Нет города прекраснее Милана, — твердо возразила я, хотя никогда нигде не бывала, боялась путешествий и Бона была моим главным прибежищем в жизни.
— Как только ты увидишь Флоренцию, твое мнение переменится, — пообещал Маттео.
Я не слишком задумывалась о своей дружбе с ним. Он был добр ко мне, но ненавязчив. Иногда, отвлекшись от разговора за общим столом, я ловила на себе взгляд Маттео, но в таких случаях он густо краснел и отводил глаза.