Алая графиня

С наступлением ночи грохот не прекратился. Капитан да Кремона отдал нам свои апартаменты, которые состояли из маленькой спальни и совсем крохотного кабинета. Катерина спала на бугристом матрасе, мне достался совсем узкий соломенный тюфяк. В нашем новом обиталище взрывы были слышны не так отчетливо, но грохот все равно нервировал меня. Не в силах заснуть, я встала, зажгла в кабинете лампу и взяла книгу, подаренную мне сером Джованни.

Я изо всех сил старалась сосредоточиться на латинском тексте Марсилио Фичино, но чем больше читала о Боге, ангелах и небесном порядке, тем меньше верила в это. Нет никакого порядка и милосердия. Сам Фичино недавно умер, как до него Лоренцо Великолепный, его мать, мой возлюбленный Маттео и добрый сер Джованни, а мир совершенно не изменился. Вот теперь и Катерина умрет, и больше всего я боялась, что мне придется увидеть ее страшный конец или даже хуже — она станет свидетелем моей смерти.

Какой прекрасной казалась, наверное, возвышенная философия самому Фичино, когда он писал свои сочинения в счастливой еще Флоренции, в великолепном дворце, который предоставила в его распоряжение семья Медичи. Марсилио ни в чем не нуждался, надевал самое лучшее платье, ел превосходную еду, пил изысканное вино, не слышал грохота артиллерии, не гадал каждую минуту, сколько ему еще осталось и какой смертью он умрет.

— Ни за что, — произнесла я вслух. — Мой брат умер ни за что.

Я заплакала не светлыми слезами скорби или смирения, а гневно, горестно, отчаянно. Я поднялась и, забыв, что Катерина спит за стеной, швырнула том в кожаном переплете через всю комнату.

Книга полетела, раскрывшись на середине. Она ударилась о стену трепещущими страницами, и многие из них сильно смялись, пока том падал на пол корешком вверх.

Я испугалась, секунду рассматривала злодейски искалеченную книгу, а затем на цыпочках подошла к приоткрытой двери спальни. Измученная Катерина довольно громко храпела. Я подошла к растрепанной и раскрытой книге, осторожно подняла ее за переплет. Корешок, увы, был сломан, страницы безнадежно повреждены. К моему огорчению, одна из них вовсе выпала из обложки на пол.

Я с благоговением подняла ее. На листе виднелся глубокий залом, как будто его неоднократно складывали и расправляли. Однако край не был рваным. Я поняла, что этот лист не переплетался с остальными. Страница оказалась потертой и выцветшей от старости.

Текст, записанный другой рукой, не имел никакого отношения к манускрипту Фичино, это была даже не латынь. На листе столбиком располагался итальянский алфавит. Напротив каждой буквы стояла другая, иногда цифра или символ, начертанные ровным, изящным почерком.

Я узнала его, хотя прошло уже двадцать лет. Это была рука Маттео, ключ к одному из его шифров.

Меня пробрал озноб, который часто ощущают до смерти испуганные люди. Нет, я нисколько не устрашилась, меня просто охватило предчувствие и слабая надежда. Я осторожно закрыла книгу Фичино, надеясь, что пострадавшие страницы расправятся под весом уцелевших, затем тихонько вошла в спальню и вынула из сундука маленький дневник Маттео. Вернувшись за конторку, я откинула крышку и обнаружила внутри чистую бумагу. Я положила перед собой ключ к шифру и с осторожностью, потому что страницы уже не держались в переплете, наудачу, где-то на середине раскрыла дневник.

— Маттео, — прошептала я словно дурочка. — Дорогой братец, помоги мне!

Буква за буквой я перевела первую строку: «…пресдупврежкдаегтмецнячдтогврафжуджрирогламфонетльзнявенритоьвдселажхкаусаюнщихшсяипмолкы».

Это была полная тарабарщина. Я отложила перо и закрыла лицо руками, злясь на себя за то, что поверила в нечто иное вместо жестокого Бога. Но плакать я не могла, просто смотрела на ключ Маттео, потому что усталость уже сказалась на организме.

В самом низу страницы, такими мелкими буквами, что пришлось поднести лампу поближе, чтобы прочесть, было написано: «иск4-ки».

Я перевела взгляд с ключа Маттео на дневник и обратно, посмотрела еще и еще раз и в конце концов принялась вычеркивать каждую четвертую букву. В результате получилось вот что: «…предупреждаетменячтографуджироламонельзяверитьвделахкасающихсяимолы».

Поставив на место пробелы, заглавные буквы и знаки препинания, я прочла следующее: «…предупреждает меня, что графу Джироламо нельзя верить в делах, касающихся Имолы…»

Я знала, что Марсилио Фичино был учителем и Джованни де Медичи, но мне ни разу не пришло в голову, что тот, как и Маттео, тоже мог быть посвящен в тайну египетских мистерий и ангела. Или же брат просто читал эту самую книгу из библиотеки Медичи и случайно забыл в ней листок с ключом.

Это оказалось уже неважно, я все равно была благодарна.

— Маттео, сер Джованни, большое вам спасибо! — прошептала я.

Спать я так и не легла, уселась расшифровывать дневник Маттео и провозилась с ним всю ночь. Время от времени мне приходилось прерываться, потому что меня переполняли чувства, в особенности когда я читала строки, подобные этим: «Моя бедная сестренка совершенно сбита с толку. Как только вернусь, увезу ее во Флоренцию, чтобы она узнала правду о своем прошлом. Как и у нашей мамы, у нее великий талант читать предзнаменования. Подобный дар нельзя погубить и использовать для неблаговидных целей. Молюсь, чтобы она поскорее увидела своего ангела…»

Следующая запись была куда более меланхоличной, как будто Маттео наконец-то узнал о приближающемся роковом конце: «Если бы только прожить еще немного, чтобы научить Дею всему, что знаю сам!.. Но я слишком хорошо понимаю, что означает Повешенный. Молюсь только об одном: чтобы моя жертва — в чем бы она ни состояла — помогла ей. Я мечтаю лишь о счастье для нее. Я хочу, чтобы она познала радость от ангельского наставления».

На следующее утро Катерина обнаружила меня спящей за столом, щекой на дневнике Маттео и с пером в руке.

Я не расшифровала и половины записей брата, но отправилась в постель и заснула, несмотря на непрерывный рев пушек. Проснувшись, я воспользовалась тем, что осталась совершенно одна, и вытащила из сундука все прочие бумаги. Здесь был мешочек с серо-коричневым порошком, схемы со звездами и кругами, начерченные рукой Маттео, а также древнее египетское заклинание, написанное другим почерком.

Катерина пребывала в своей стихии: командовала артиллеристами. Я провела весь день, заново изучая ритуалы и повторяя жесты, какими мой брат когда-то давно рисовал в воздухе звезды. Это занятие оказалось довольно нелепым, но оно хотя бы отвлекало меня от звуков баталии, причем настолько, что мои мысли бежали туда, куда им было угодно.

Я знала, что последние карты, выпавшие Катерине, были и моими: Башня, девятка скипетров, Повешенный. Я тоже обладала достаточной силой, чтобы сделать выбор между разрушением прежнего мира и жертвой. Но какой жертвы будет достаточно, чтобы спасти от гибели Равальдино и правительницу Форли?

Когда Катерина вернулась, уже перевалило за полночь. Я снова занималась расшифровкой дневника, из которого узнала, что Лука всегда был честен со мной. Он не только подружился с Маттео за время долгого возвращения из Рима, но и самолично предостерег его, сказал, что Джироламо намерен заполучить Имолу любой ценой. Маттео сообщил Луке, что герцог Галеаццо по просьбе своего дорогого друга Лоренцо де Медичи так же решительно настроен сохранить Имолу для Милана.

Пушки Борджа палили по нам непрерывно до самого кануна нового 1500 года, который многие проповедники именовали годом Божьего суда и концом света. По требованию Катерины вечером я вместе с ней и ее офицерами пришла в пустынную столовую Парадиза, выпила несколько стаканов вина и довольно рано ушла к себе. Госпожа Форли всю ночь протанцевала под звуки флейт и барабана.

В итоге в первый день нового года я встала раньше всех и наслаждалась глухой, благословенной тишиной. Катерина крепко спала, она сильно измучилась за дни сражений. Я прикрыла дверь спальни и выскользнула в смежную комнату, где за конторкой капитана да Кремона меня дожидался дневник брата. Я была благодарна судьбе за тишину и тут же приступила к работе, поскольку оставалось расшифровать всего несколько страниц.