Сточное время

Артем и Славик, выбравшись из машины, постояли над крестами с облупившейся краской. Дед и его супруга лежали рядом. Артем выдернул несколько сорняков, налил воды в стеклянную банку и сунул туда купленные по дороге гвоздики.

– Да, – сказал он, – по-хорошему надо бы и оградку подправить, и покрасить уже пора. Но в этот раз опять не успею.

– Ладно, давай, что ли, помянем по-быстрому. – Славик достал из пакета початую бутыль коньяка. – Специально у родителей захватил. Водку не стал брать, сам понимаешь. По такой жаре…

– А ничего, что ты за рулем?

– Ничего, мы так, символически. – Славик наполнил пластиковые стопки.

Они, не чокаясь, выпили и присели на лавку. Солнце жарило в спину. Это было, наверно, странно, но Артем любил сюда приходить. В этой части кладбища не было высоких деревьев, и обзор открывался на километры вокруг. Скоростное шоссе уходило на юго-запад, но машин отсюда не было слышно, и только солнечные блики периодически сверкали на стеклах. Лоскутные поля подбирались к подножью Ящерки. Это название с детства удивляло Артема – с его точки зрения, гора высотой чуть больше восьмисот метров была похожа на каравай или, может быть, на шляпку гриба, но уж никак не на рептилию с хвостиком. Впрочем, дело было, скорее, в том, что потомки динозавров, позорно измельчавшие за миллионы лет, в изобилии водились на склонах.

– Слушай, – сказал Артем, – а что все-таки в городе происходит?

– Ты о чем?

– Да ладно тебе. Я не успел приехать, а уже слышу всякие разговоры. Народ чего-то боится, даже батя твой говорил. Люди в окрестностях пропадают. Следственную группу, говорят, из Москвы прислали.

– Это кто говорит? – быстро спросил гэбэшник.

– Да так, – Артем махнул рукой. – На улице случайно услышал.

Славик внимательно посмотрел на него, но уточнять не стал.

– Ну объясни хотя бы, почему в магазинах мяса не купишь? – Артема потянуло на обобщения. – Или это тоже секрет, который охраняется государством? А то, знаешь, если людям жрать нечего, может и крыша съехать. У некоторых, кстати, уже съезжает – лично сегодня видел. Хотя, с другой стороны, эта баба в поезде явно не из тех, кто недоедает…

– Узнаю советских интеллигентов, – проворчал Славик. – Все крамольные разговоры переходят на колбасу.

– Ну а чего ты ждал? Что я поделюсь с тобой, майором госбезопасности, планами свержения власти?

– А что, есть планы?

– Да иди ты…

Славик разлил еще по одной. Артем заметил, что коньяк у чекиста, наверно, лег на старые дрожжи и тот уже захмелел. «Надо же, – подумал Артем, – видать, серьезно их допекло, если даже Славик начал прикладываться. Такой был серьезный молодой человек, со всех сторон положительный, помешанный на здоровье…»

…Они табунами носятся в запыленном спортзале, шершавый мяч стучит по деревянному полу и не желает идти в кольцо. Но Славик в баскетбол не играет, потому что не любит командные виды спорта, а вместо этого прыгает на турник, выполняет подъемы переворотом, подтягивается немыслимое количество раз и долго качает пресс. Еще за пару лет до окончания школы он твердо решил, что пойдет служить в ВДВ, чтобы девочки млели от стального блеска в его глазах. Ну и, конечно, от железного торса. Или от стального торса и железного блеска. А утром Артем имеет удовольствие наблюдать, как его сосед делает в огороде зарядку – голый по пояс, даже если вокруг лежит снег, и это совсем уж невыносимо…

– Знаешь, Артем, – сказал Славик осипшим голосом. – Мы тут шутим, а ведь это, честно говоря, не смешно. Один раз страну уже едва не просрали…

– Славик, – осторожно сказал Артем, – может, коньяк допивать не будем?

– Ага, еще пить меня поучи. Умник. Восемьдесят четвертый вспомни…

– Книжку, что ли? Оруэлла? Ты что, издеваешься?..

– Какой, на хрен, Оруэлл? При чем тут книжка? Жизнь вспомни, дебил! Восемьдесят четвертый год, декабрьский пленум…

– Я тогда в первом классе был, – кротко сказал Артем. – А ты, насколько я помню, в третьем.

– Старшие товарищи рассказали. Ты думаешь, Романов наш, Григорий Васильевич, всех тогда одной левой уделал? Думаешь, все в ЦК были за него, когда решали, кто новым генсеком станет?

– Ну, в принципе…

– А вот хрен! Ему повезло, что Черненко в декабре помер. Горбачев как раз в Англию с визитом уехал. А протяни Константин Устинович еще пару месяцев…

– И что тогда?

– А то! Горбачев успел бы вернуться и свалил бы к чертям Романова! Были у него шансы, можешь не сомневаться!

– Ну, хорошо, пусть даже и так. И что из этого? Что значит – страну едва не просрали? Ну, стал бы Горбачев генеральным. Такой же аппаратчик, разве что помоложе. Что бы он изменил? Союз бы распустил, что ли?

Славик посмотрел на него и молча собрал стаканы.

– В восемьдесят четвертом кое-как удержалась, – сказал он после паузы ровным голосом. – Но сейчас все гораздо хуже.

Славик повернулся и зашагал к машине. Продолжать беседу он не желал и только спросил, куда подвезти Артема.

– Просто с кладбища на улицу вывези, а потом я пешком пройдусь.

– Как скажешь.

Они медленно покатили обратно. Народу у девятой могилы за это время прибавилось. Артем успел заметить, как из багажника «Москвича» достали черного петуха, перетянутого веревкой. Славик тоже проводил несчастную птицу взглядом, но опять воздержался от комментариев. Как только их машина выехала с территории кладбища, сержант на посту и его напарник наглухо закрыли ворота.

– Спасибо, что подвез, – сказал Артем, вылезая наружу.

– Не за что, – сказал Славик, – наверно, еще увидимся.

Артем постоял на обочине, провожая взглядом серую легковушку, потом огляделся по сторонам. Улица вела к мемориальному комплексу, который обозначал место, где батальон отступающей Красной армии в июле сорок второго принял последний бой, пытаясь удержать город. По странному совпадению, все ближайшие улицы носили немецкие имена. Здесь были и Клара Цеткин, и Роза Люксембург, и Эрнст Тельман, и неизменный Карл Маркс. Не было только Энгельса – в один прекрасный день городские власти сообразили, что названная в его честь магистраль выводит непосредственно к кладбищу. Чтобы избежать нездоровых ассоциаций, улицу назвали Цветочной, хотя цветов на ней было не больше, чем на всех остальных.

Возле мемориала строился новый микрорайон. Частные дома сносили там ударными темпами, чтобы на их месте возвести муравейники в шестнадцать, кажется, этажей. Пять бетонных коробок уже торчали рядком, как зубья гребенки. «В Черной Долине прорастут каменные клыки», – вспомнил Артем строки титана-шестидесятника. Прямо как с натуры писал. Кстати, не мешает взглянуть поближе – в прошлый раз, когда он приезжал в Чернодольск, высотные дома еще только строились и над их скелетами дергались подъемные краны.

Артем зашагал по улице, перебирая в памяти стихотворные строчки. Там еще вроде звезда какая-то вспыхнет. Сверхновая, что ли? Ладно, ребусы разгадывать неохота.

Многоэтажки выглядели неплохо. Широкие балконы были застеклены, клумбы под ними аккуратно прополоты. Во дворе Артем обнаружил площадку для игры в баскетбол, где на щитах еще не совсем оборвали сетки. Верхушки деревьев, посаженных возле дома, уже почти достигли третьего этажа.

Не увидев больше ничего интересного, Артем пожал плечами и побрел к автобусной остановке. Ходить пешком уже надоело. От остановки отъехал бело-зеленый двойной «ЛиАЗ». «Опять не успел», – подумал Артем с досадой. Впрочем, ему в обратную сторону, это надо через улицу перейти. А сюда, значит, и автобусы новые пустили…

Идущая навстречу девушка остановилась и сказала:

– Артем?

Он узнал ее не с первой секунды. И даже не со второй. Хотя Светка изменилась не так уж сильно – в отличие от большинства одногодков, чьи раздобревшие физиономии на одноименном сайте вгоняли его в депрессию. Просто Артем не ожидал ее встретить. Да и вообще не вспоминал о ней последние годы. Светка была девушка тихая, яркой внешностью не обладала. Собственно, в школе они почти не общались и только на первой встрече выпускников вдруг как-то разговорились. Может быть, их сблизил тот факт, что почти никто, кроме них, не поступил в престижные вузы. Он уехал в Москву на журфак, а она училась на историческом. На встрече обменялись домашними номерами (мобильников тогда еще не было), и она просила его звонить, а потом попрощалась, сказав, что ей нужно уйти пораньше. А его уже тащили на улицу, где стоял февральский мороз, но они расставили стаканы на какой-то бетонной тумбе и пели (ладно, скажем прямо, орали) песни, и закуска кончилась почти сразу, и они, страшно вспомнить, запивали водку ликером…