Страница 24 из 38
— Нет, — решительно сказал Аскарали. — Здесь хорошая прислуга. На вызовы «Тадж-Махала» моментально откликаются лучшие врачи. Живи здесь. Дня через два ты будешь выходить. Я сделаю все, чтобы о тебе узнали в эмигрантских кругах.
— Хорошо…
— А Фариду успокой. Вы действительно скоро, очень скоро вернетесь на родину. — Аскарали поднял ладонь. — И все! И теперь никакие твои уговоры и доводы не подействуют. В Центре принято окончательное решение.
Они замолчали.
— Ты давно пробовал писать стихи? — неожиданно спросил Аскарали.
— Бывало… — сознался Махмудбек. — Но не записывал.
— Ты еще…
— Не надо, Аскарали… — понял друга Махмудбек. — Сам знаешь, что над стихами надо работать каждый день. Теперь вряд ли что получится. Давно я отошел от литературы. Очень давно. Кажется, прошла жизнь.
— Жизнь… — согласился Аскарали и машинально пригладил свои редкие белые волосы.
Они встретились в знойный день в небольшом ресторанчике.
— Здесь делают хороший кофе… — сказал Аскарали. — А я так тебя и не приучил.
— Да. Равнодушен. А вот зеленый чай. Сейчас бы. И… — мечтательно произнес Махмудбек.
— Горячую самаркандскую лепешку. И виноград… — подсказал Аскарали.
— Не дразни…
— Сядешь скоро в какой-нибудь чайхане.
— А ты? — серьезно спросил Махмудбек.
— И я… Куда я денусь. Ты знаешь, сколько мне лет?
— Не задумывался, — сознался Махмудбек.
— И не надо…
В ресторанчике было прохладно и тихо. Официант в мягких остроносых туфлях двигался неспешно, появляясь неожиданно и всегда вовремя.
— Я больше в «Тадж-Махал» не зайду, — перешел к делу Аскарали. — Так лучше. К тебе уже присматриваются. Живи как подобает усталому и больному человеку.
Махмудбек отпил глоток черного густого кофе. Невольно вспомнился караван-сарай, первая встреча с «преуспевающим купцом», с человеком, который направлял работу Махмудбека, приходил на помощь, был всегда рядом.
— Ты оказался прав. Адхам явился с повинной. Он выложил всю информацию, которой ты его снабдил… — Помолчав, Аскарали продолжил: — И главное, кроме некоторых эмигрантов, с тобой будет искать встречи Баймирза Хаит, важная фигура в Туркестанском комитете, бывший эсэсовец.
— Он здесь?
— Пока нет. Пока собирается… Надо узнать об их планах. А потом домой. Сразу же! Не ожидая приказа.
Они допили кофе.
— Ну что же, простимся… — вдруг сказал Аскарали.
— Как? — не понял Махмудбек.
— Я уезжаю. До встречи на родной земле. Уезжаю. Надо.
Я должен успеть довести одно дело до конца…. За тебя я теперь спокоен.
Он положил перед Махмудбеком книгу.
— Это тебе… «Бустон» Саади. Одна из редчайших рукописей. Посмотри па работу каллиграфов.
— Такой подарок… — смутился Махмудбек.
— Бери, бери. Читай. У тебя скоро будет на это время.
Махмудбек не мог, да и не имел права спрашивать, куда торопится Аскарали, какие дела и где его ждут.
Прощались скупо, почему-то торопливо. Аскарали обнял Махмудбека, похлопал его по спине, словно успокаивая. — Мы увидимся… там… у себя? — спросил Махмудбек.
— Конечно, конечно… — ответил Аскарали.
Пряча глаза, он зашагал к двери и лишь на пороге обернулся, махнул рукой.
Смутная тревога долго не давала покоя. Обычная фраза: я должен успеть. Но в ней Махмудбек почувствовал совсем другой смысл. Он допил остывший кофе и машинально стал листать рукопись в богатом кожаном переплете. Перевернул несколько страниц. На этих книгах во многих странах Востока люди гадали. Первая строка на открытой странице удивила, даже потрясла своей точностью.
«Ты мудростью войну предотвращай…». Аскарали всю жизнь это делал. Всю свою жизнь.
…Махмудбек узнал о смерти друга через несколько месяцев. Аскарали никогда, никому даже слова не говорил о тяжелой болезни. Продолжал бесконечные дела и поездки до самой последней минуты своей редкой, удивительной жизни.
Шамсутдин не любил эти шикарные комнаты «Тадж-Махала». Он терпеливо ждал, когда Махмудбеку и Фариде надоест разгуливать по мягким дорогим коврам, сидеть на европейских стульях за столом, покрытым белоснежной скатертью.
Но и он понимал: пока Фариде нужно находиться здесь.
Шамсутдин являлся к Махмудбеку с новостями. В город приезжали из Европы узбеки, таджики. Многие из них бросались искать своих соотечественников. Было о чем поговорить, поспорить. Было о чем вспомнить…
Махмудбек еще не бывал в кварталах эмигрантов. Но туркестанцы знали, что он вернулся в город. Расспрашивали Шамсутдина о здоровье господина, передавали пожелания и приветы. Сегодня Шамсутдин сообщил Махмудбеку, что его очень хочет видеть Азими.
— Кто это такой?
— Культурный человек… — коротко ответил Шамсутдин.
— Почему ты так решил? — улыбнулся Махмудбек.
— Он доктор. Был советским доктором, военным. Сдался в плен к немцам. Жил… Говорит, хорошо жил.
— Чего же приехал сюда? Нашим помогать?
— Помогать? — переспросил Шамсутдин и задумался. Потом решительно заключил: — Не будет помогать.
— А об этом как ты догадался?
— Он лечит одного, берет деньги.
— Ясно! — сказал Махмудбек. — Он хочет со мной увидеться?
— Да, господин. Очень… Он хочет вас пригласить на свадьбу.
Свадьба… Это уже интересно. Значит, соберутся люди. Самые разные. Обязательно возникнут разговоры. И о прошлом и о будущем.
— Пусть заходит… — разрешил Махмудбек.
И вдруг какая-то невероятная, совсем неожиданная мысль мелькнула в голове Махмудбека. Он даже испугался этой мысли. Попытался от нее отделаться. Но она беспокоила, заставила его сорваться с места, зашагать вокруг стола.
— Что с вами? — удивился Шамсутдин.
— Ничего, ничего… — ответил Махмудбек. — А ты передай этому доктору, что я очень хочу его увидеть.
«Это свой!» Может, действительно свой. Тот самый, кто должен приехать сюда, в мир еще опасных врагов. Кто должен заменить его, Махмудбека. Свой! Свой!
Нет… Азими действительно сдался в плен при первом удобном случае. До создания Туркестанского легиона он мотался по гитлеровским концлагерям. Узнал голод и холод. Его били… От смерти спасла профессия врача, а затем согласие служить фашистам.
— Звери… — с неприкрытой злостью сказал Азими. — Я к ним пришел с поднятыми руками. А они… Какой-то краснощекий солдат ребром ладони полоснул меня по шее. Как ножом. «Я же доктор… — кричу по-немецки. — Настоящий доктор!» А он, собака, мне в лицо: «Ты азиат. Мы вас уничтожим». — Азими взялся за чашечку, отпил глоток кофе. — Собаки бешеные. Так им и надо.
Рука заметно дрожала. Видно, что это честолюбивый человек. В Красной Армии он занимал обыкновенную должность. Все врачи становились хирургами. В санбате, в полевом госпитале, ему приходилось работать днем и ночью. А он считал, что способен на другие, более почетные дела, на более высокое звание, чем капитанское.
— Так им и надо… Подохнут все, собаки! — заключил Азими.
Ясно… Азими сразу же отошел от немцев. Он бросился в азиатские страны. В Турции нашел невесту. Привез девушку сюда, в чужую страну. Почему же не остался в Турции?
— Как наши живут в Мюнхене? — спросил Махмудбек.
— Научились у немцев… — с прежней злостью ответил Азими.
— Не очень дружно?
Азими усмехнулся.
— Сейчас расскажу. Я заходил к ним в комитет. Видел все… Разрешите закурить? — Азими покосился на закрытую дверь соседней комнаты. — Ваша жена, как я слышал…
— Ничего… — сказал Махмудбек. — Здесь можно. Курите.
— Я только одну сигарету.
А сигареты английские. Азими к ним привык. Он стал рассказывать о работниках Туркестанского комитета, о дрязгах, интригах, скандалах.
— Мы так на них надеемся… — сказал Махмудбек.
— Зря! — почти выкрикнул гость. — Зря! Они подведут.
— Но как же быть одним?
— Почему? — поднял брови Азими. — Вы же чувствуете, что происходит в мире. Вы знаете, с кем надо дружить.
— Знаю…
— И я выбрал свою дорогу. Скажу вам. Уже это не секрет. Со вчерашнего дня я майор. Приглашен в колониальную армию. Разумеется, как врач.