Страница 9 из 15
Не пустовал шинок и сегодня, в очередной раз давая возможность заработать на, не то чтоб безбедную, но вполне безмятежную и сытную жизнь своему нынешнему хозяину — Ицхаку Шмулю. В деревенском обиходе — жиду Изе, два десятка лет тому прибившемуся в Михайловку откуда-то из-под Чернига или Бряниска и женившемуся на осиротевшей дочери покойного внука самого Шмуля. Молодой горбоносый красавец, великолепно выглядевший даже в надетых на нем обносках, так пришелся посердцу толстушке Циле, что свадьбу молодые сыграли сразу же, как только закончился траур по ее отцу. И если Циля заимела себе мужа, то какая польза была от этого брака Ицхаку — жителям Михайловки оставалось только гадать. Поскольку здешний старожил дед Матвей, будучи слегка на подпитку и от этого более словоохотлив, совершенно серьезно утверждал, что корчмарь и по сей день ходит в том же драном лапсердаке, в котором заявился в село. Разве что новых заплат чуток прибавилось…
Сквозь распахнутые настежь, затянутые бычьим пузырем, окна на улицу отчетливо доносился гул множества мужских голосов. А на пристани, возле двух набивных стругов, невесть когда и приплывших — ведь Куница отчетливо помнил, что на рассвете их тут в помине не было — возились несколько молодых мужчин. Все как один при оружии и в пристойных зерцалах. Похожие на охранников весьма богатого купца, либо — на ратников из придворной милиции какого-нибудь очень знатного вельможи…
— Как я погляжу, гешефт не стоит на месте? — вместо приветствия произнес Тарас, увидев прислонившегося к калитке, и о чем-то глубоко задумавшегося хозяина корчмы.
— Гешефт… — недовольно проворчал Ицхак, сердито ворочая глазами. — И где же господин казак в этом рейвахе увидал гешефт? Вы представляете: полная горница людей, маковому зернышку упасть негде, а даже четверти вина на всех не потребовали… Разве ж, при нынешних ценах, на одном горохе, капусте, да птице выторгуешь что-то? Гм, может, сказать им, что омлет из перепелиных яиц сделан? Хотя, нет… не стоит. Пока они трезвые — все равно не поверят… О-хо-хо, одно сплошное разорение. А вы, пан Куница, говорите — гешефт!..
— Да ну, — не поверил в услышанную историю Тарас. — А не преувеличиваете, часом? Быть того не может? И что, ратники сами от вина отказываются, или это купец такой жадный и строгий попался, что своим охранникам даже горло промочить не дает?
— Купец?.. Ха-ха!.. — буркнул шинкарь. — Ой, не смешите мои пейсы, пан Куница! Где ж это вы там купца увидели? Нет, они-то все, как раз обратное утверждают, и даже невзначай обмолвились, будто везут товары аж в саму Варшавянку. Да только я готов съесть собственную ермолку, если во всем сказанном присутствует хоть слово правды. Может, я к старости стал хуже видеть? Тогда, очень вас прошу, покажите мне пальцем, который из них купец? Только не говорите, что негоциантом стал этот тощий, как святые мощи, монах с лицом и повадками отца иезуита? Да чтоб мне никогда больше не увидеть ни гроша честной прибыли, если этот господин не из святой инквизиции… Или, возможно, кто-то станет меня уверять, что торговым человеком может быть вон тот, суровый драгунский ротмистр, несомненно, командир отряда, сопровождающего отца иезуита? С таким доброжелательным взглядом и приятным обхождением гораздо проще, где-нибудь в укромном местечке, поджидать богатый купеческий караван — нежели его охранять. Будь у меня хоть один такой приказчик, я бы даже на дверь хромой тети Сони второй засов не поленился поставить…
— Бог с ними, дядька Ицхак, — резонно заметил Тарас. — Что вы так разволновались? Отобедают путники, отдохнут чуток и поплывут себе дальше. Первый странный караван на своем веку повстречали? А что тайну с собой какую-то увезут, так и слава Создателю. Как говорила моя бабушка: на разгулявшийся смерч лучше смотреть издалека. Так он красивее будет…
— Возможно… — вздохнул растревоженный еврей и даже заговорил немного проще. — Возможно ты и прав, Тарас… Но, как-то неспокойно становится у меня на душе, когда я гляжу на их лица. Вот, помню, также волновался, когда Циля первый раз послала маленького Мордехая к общественному колодцу по воду. И скажи мне откровенно, разве ж я был тогда не прав? Сколько мы его потом искали? Всю деревню переполошили.
— Это вы сейчас вспомнили о том случае, когда ваш шустрый сынишка, средь бела дня, у Горобцов самую лучшую грушу обнес? — улыбнулся Тарас, едва сдерживая смех.
— Да что вы мне, господин казак, в глаза той кислицей тычете? — обидчиво возмутился корчмарь. — Я же о предчувствии толкую. О, жестокосердные люди! Никому нет дела, до душевных переживаний старого, нищего еврея. Кстати, пан Куница… — вопросительно взглянул на парня Ицхак. — Вы ведь тоже не случайно мимо проходили о погоде со мной побеседовать? Или я приятно ошибаюсь?
— Увы, не ошибаетесь, дядька Ицхак, — слушая болтовню корчмаря, Тарас немного отвлекся, и тем неприятнее было ему возвращаться к разговору о похоронах. — Мне нужны ключи от сельской церкви… Отец Василий говорит, что бабушку Аглаю надо как-то по-особому отпевать…
— Почему не сразу от Райских врат?! — привычно съехидничал в ответ Ицхак и, понимая, как это неприглядно звучит, спешно и нервно затараторил, брызгая слюной и размахивая руками.
— Да, Аглая Лукинична была очень, очень достойная женщина! Разве ж я спорю? Но, пан Куница, войдите и вы в мое положение. Если я, сейчас, из глубочайшего уважения к вашей семье уступлю, а завтра умрет или родиться еще один хороший человек, — а ведь других в нашем селении нет, — то потом никто и не вспомнит, что пархатый жид, еще на Рождество уплатил сборщику налогов свои кровные деньги. Заметьте — заплатил сразу за год и за все общество! При этом коронную казну совершенно не волновало — что ни мне самому, ни моей нищей семье для общения с Богом совершенно не нужна православная церковь! — корчмарь перевел дух и продолжил чуть спокойнее, но все так же напористо.
— И я вас очень прошу, господин казак, не надо на меня так страшно сопеть и супить брови… Разве это бедный Мордехаев сын придумал, что за пользование храмами надо платить королю налоги? Или я богаче всего общества? Ну с чего такая несправедливость? Мало того, что нам, по обложному навету, нельзя владеть землями, лесами и скотом, так все вокруг, даже односельчане, и те последнюю кожу с жида содрать норовят. Господин казак, вот хоть побожится, ну, не распинал Ицхак вашего Христа…
— Не сомневайтесь, дядька Ицхак, заплачу сполна, — спокойно заверил корчмаря Тарас, уловив главное и совершенно не прислушиваясь к остальному лопотанию шинкаря. — Сколько общество вам задолжало — отдам все до копейки. Обещаю… Только, после похорон. Хорошо?
Ицхак тут же моментально умолк и с неприкрытым любопытством взглянул на парня.
— Я, пан Куница, конечно, не вправе брать под сомнение данное вами обещание, но позволю себе спросить: откуда вдруг такое богатство? Ведь, насколько мне известно, у вас в хозяйстве даже лошади своей нет. При жизни Тимофея, брехать не стану, деньжата у Куниц водились — но, с тех пор, как ваш батюшка геройски про… погиб, хозяйство только хиреет. Хата и та, вот-вот рухнет. Даже непонятно, на чем до сих пор держится?.. Не иначе — домовой стены подпирает… А как тебя самого товарищество на Низ призовет? Эй, погоди-ка, парень! — прищурился корчмарь. — Да ты, никак, хозяйство продать удумал? Так, что ли?
— Нет, не угадали, дядька Ицхак… — попросту, без обиняков стал объяснять Тарас. — Я цвет папоротника этой ночью нашел. Искал Ривку, когда она от меня убежала, а нашел — вот, взгляните… — с этими словами парень достал из кисета с огнивом уже немного привядшую, слабо мерцающую алую звездочку. — Пойду после похорон клад искать…
— Растишь, кормишь, одеваешь… — грустно вздохнул Ицхак, сын Мордехаев. — А когда чужие дети чар-зелье в лесу находят, некоторые дурехи, сами умудряются от своего счастья домой сбежать. Да, похоже, права была тетя Соня, когда в позапрошлом году поучала Ребекку…
Зная, что причитать и жаловаться на несправедливую судьбу говорливый корчмарь может несколько часов к ряду, а если поддерживать разговор наводящими вопросами — то и гораздо дольше, Куница счел благоразумным промолчать. И был прав…