Страница 14 из 47
Быть может, разнервничавшись из-за молчания Шалье и его непонятного внезапного исчезновения, Саваж заблудился, а еще вернее, пытаясь систематически обыскать местность вблизи Станции и будучи из них двоих более опытным и знающим альпинистом, он ненужно и чрезмерно рисковал, до тех пор пока в ходе этих головоломных поисков не упал, разбив стекло шлема. У него еще хватило сил, чтобы, зажав рукой трещину, добежать до Станции и добраться до люка. Но прежде чем он закрыл его, прежде чем успел впустить в камеру воздух, остаток кислорода ушел из скафандра. Саваж рухнул с последней перекладины лестницы в глубоком обмороке и через несколько секунд умер.
Такое объяснение двойной трагедии не убедило Пиркса. Он внимательно ознакомился с характеристиками обоих канадцев. Особое внимание он обратил на Шалье — невольного виновника смерти своей и своего товарища. Шалье было тридцать пять лет. Он был известным астрофизиком и отличным альпинистом. Обладал великолепным здоровьем, никогда не болел, не знал, что такое головокружения. Раньше он работал на «земном» полушарии Луны и стал там одним из основателей клуба акробатической гимнастики, этого своеобразного вида спорта, любители которого умеют выполнить десять сальто с одного толчка или удержать на своих плечах пирамиду из двадцати пяти человек.
И этот Шалье вдруг без всякой причины почувствовал слабость или какое-то расстройство в ста шагах от Станции и не сумел, даже если с ним что-то подобное случилось, спуститься к ней по широкому откосу, а повернул под прямым углом в ложном направлении, причем должен был, прежде чем выйти на уцелевшую часть дороги, преодолеть в темноте каменный вал, который протянулся позади Станции именно в этом месте.
И еще одна деталь, по мнению Пиркса (но не только по его мнению), пожалуй, уже прямо противоречила версии, принятой в официальном протоколе.
На Станции все было в порядке. Но одна вещь лежала не на месте — тот самый пакет с пластинками на кухонном столе.
Похоже, Шалье действительно вышел, чтобы сменить пластинки. Сменил их. И самым обычным путем вернулся внутрь Станции. Об этом свидетельствовали пластинки. Он положил их на кухонный стол.
Почему туда? И где был в это время Саваж?
Пластинки, лежащие в кухне, заявила комиссия, были засняты раньше, утром. Один из ученых положил их на стол случайно.
Однако никаких пластинок на теле Шалье найдено не было. Комиссия признала, что пачка могла выпасть из кармана скафандра или из рук ученого в пропасть и исчезнуть в одной из тысячи трещин.
Пирксу это казалось подгонкой фактов под принятую гипотезу.
Он спрятал протоколы в ящик стола. Ему больше незачем было заглядывать в них: знал их на память. Он сказал себе, что разгадка тайны не в психике обоих канадцев. Это значит, не было никакого обморока, слабости, помрачения сознания. Причина трагедии иная. Она крылась в самой Станции или вне ее.
Он начал с изучения Станции. Не искал никаких следов, хотел лишь подробно ознакомиться с устройством оборудования. Спешить ему некуда, времени достаточно. Сначала он осмотрел выходную камеру. Меловой контур все еще виднелся у подножия лестницы. Пиркс начал с внутренней двери. Как обычно в маленьких камерах подобного типа, приборы позволяли открыть либо дверь, либо верхний люк. При открытом люке дверь не отпиралась. Это исключало несчастные случаи, вызванные, например, тем, что один открывает люк в тот момент, когда другой открыл дверь. Правда, дверь открывалась внутрь, и давление воздуха в помещении Станции само захлопнуло бы ее с силой почти в восемнадцать тонн, но между створкой двери и фрамугой могла оказаться, например, чья-то рука или какой-нибудь твердый предмет — тогда произошла бы мгновенная утечка воздуха в пустоту.
О положении люка сигнализировал центральный пульт управления, помещающийся на радиостанции. При открытом люке на его панели загоралась красная лампочка. Одновременно автоматически включался приемник «земного сигнала». Это был стеклянный глазок в никелированном кольце, помещенный в центре экрана локатора. Взмахи «мотылька» в глазке показывали, что находящийся вне Станции человек дышит нормально. Кроме того, светящееся пятнышко на экране, разделенном на секторы, показывало, где этот человек находится.
На экране, повторяя движение антенны, укрепленной на куполе, вращалась светящаяся линия, которая в виде фосфорических мерцающих контуров рисовала ближние окрестности Станции. Вслед за бегущим, как стрелка часов, лучом на экране возникало характерное свечение, вызванное отражением радиоволн от всех материальных объектов, а человек, одетый в металлический скафандр, был виден как вспышка большой яркости. Наблюдая за этим изумрудным удлиненным пятном, можно было проследить, как оно перемещалось по менее яркому фону, и тем самым контролировать темп и направление движения человека, находящегося вне Станции. Верхняя часть экрана соответствовала территории под северной вершиной, где находился колодец, нижняя половина обозначала юг, то есть зону, запретную в ночной период, — там проходила дорога к пропасти.
Системы «дышащего мотылька» и радара действовали независимо друг от друга. «Глаз» приводился в действие передатчиком, соединенным с кислородными клапанами скафандра. Передатчик работал на частоте, близкой к зоне инфракрасного излучения, а локатор — на волне длиной в полсантиметра.
В комплект аппаратуры входил один локатор и один «глаз», поскольку по инструкции только один человек мог находиться вне Станции. Другой, внутри Станции, наблюдал за его состоянием и в случае какого-либо происшествия должен был, естественно, поспешить ему на помощь.
Практически при такой короткой и невинной прогулке, какой была замена пластинок в колодце, оставшийся мог, отворив две двери кухни и радиостанции, наблюдать за приборами, не отрываясь от стряпни. Можно было также поддерживать связь голосом, по радио, за исключением нескольких часов перед самым рассветом, так как о приближении терминатора — линии, разделяющей день и ночь, оповещал ливень треска, делавший радиосвязь невозможной.
Пиркс добросовестно изучил игру сигналов. Как только открывался люк, на пульте загоралась красная лампочка. Салатного цвета индикатор освещался, но был неподвижен, а его крылышки были сложены, так как отсутствовали наружные сигналы, которые их раскрывали. Лучик радиолокатора мерно кружился по экрану, вырисовывая на нем фигуры окаменевших духов — неподвижный силуэт скальных окрестностей. Он не становился ярче ни в одной точке своего пути, подтверждая показания индикатора дыхания о том, что ни одного скафандра в радиусе его действия нет.
Пиркс всегда наблюдал за работой приборов, когда Ланье выходил менять пластинки.
Красная лампочка загоралась и почти тотчас же гасла, так как он уже снаружи закрывал люк. Зеленый «мотылек» начинал равномерно пульсировать. Эта пульсация незначительно ускорялась через несколько минут, потому что Ланье шел в гору довольно быстро — ничего удивительного, что его дыхание учащалось. Яркое пятно его скафандра виднелось на экране значительно дольше, чем гаснущие сразу же после того, как проходил луч, контуры скал. Потом «мотылек» складывал крылья, а экран становился пустым — отражение скафандра исчезало. Это происходило в тот момент, когда Ланье спускался в колодец — его стенки, облицованные свинцом, отражали поток сигналов. Одновременно на главном пульте зажигался красный сигнал тревоги, а картина на экране локатора изменялась. Антенна радара, вращаясь с той же скоростью, уменьшала наклон, чтобы последовательно прочесать все более отдаленные от Станции сегменты территории. Приборы действовали так, потому что «не знали», что случилось: человек внезапно исчезал из сферы их электромагнитной власти. Через три-четыре минуты «мотылек» снова начинал взмахивать крылышками, радар находил потерявшегося, оба независимых прибора вновь регистрировали его присутствие. Ланье, покинув колодец, возвращался. Сигнал тревоги, однако, продолжал пылать — его нужно было выключить. Если это не делалось, реле времени через два часа выключало его автоматически для того, чтобы из-за забывчивости людей аппаратура не потребляла напрасно энергию. Ведь в ночное время ее можно черпать только из аккумуляторов, которые днем заряжались солнцем.