Красный буран

— Я, пожалуй, пойду, мэм. Не годится мне здесь показываться. Я…

— Подождите, Сэм. — Конверт был уже открыт, а голос девушки сделался вопрошающим. — Но ведь в нём ничего нет! Просто чистый клочок бумаги. Ни слова. Я не понимаю…

— А я понимаю, мэм. Насчёт письма то есть. — Ленивый голос южанина звучал извинением. — Поуни, он ведь не умел писать. Так и не выучился.

Перес проехал по тропе пять миль, затем повернул к северу, по пересечённой местности. Существовал прямой путь к станции Мьюлшоу, в стороне от безлесной долины Платт, который сокращал обычную дорогу миль на десять. Если он хотел добраться туда, где спрятал своё снаряжение, до наступления темноты, ему следовало поторопиться. Едва он пустился по короткому пути, как нависшая хмарь со стороны Бигхорна сомкнулась вокруг него и первые крупные хлопья застлали глаза.

Всю вторую половину дня он ехал на север, а снегопад всё усиливался, тогда как температура неуклонно падала. К четырём часам дня, приближаясь к своему тайнику, Перес ощутил, что непогода разошлась вовсю и ещё — что он, трясясь и раскачиваясь в седле, совсем болен.

Дважды по пути ему пришлось останавливаться — его рвало; во второй раз из желудка не вышло ничего, кроме тонкого жёлтого с красным сгустка. Уже с час он кашлял — глубоким лающим кашлем, от которого грудь болела, а тело покрывалось испариной. Утирая рот после последнего приступа, захватившего его минут двадцать назад, он обнаружил, что на тыльной стороне руки остался след ярко-красной слизи.

Но не только изнурённое тело скаута было больным. За последние два часа сильно сдали нервы. Каждый естественный предмет на тропе наводил на него ужас. Заснеженный куст можжевельника, нависший у поворота, заставлял его гнать Сози с тропы в чащу леса, коричневый кролик, выскочивший из-под холмика травы, — судорожно хвататься за винчестер под коленом. Начиная с того момента, как Перес сошёл с тракта Платт по пути из форта Лоринг, он никак не мог избавиться от ощущения, что за ним следят. Вновь и вновь он делал петли, возвращаясь назад, залегая в засаде по собственному следу. Но никого не было. Ни хруста ветки, ни крика совы, ни фырканья лошади.

Наконец он понял, что никого и быть не могло. Только ветер, да снег, да одиночество — и нервы.

Так было несколько часов назад, ещё до рвоты и кашля. Тогда он не чувствовал себя больным. Теперь он знал, что болен всерьёз. И знал, что всё то, что ему казалось и слышалось, было лишь отзвуком крепнущей в нём болезни.

Первый раз в жизни Пересу нужно было бороться со страхом — пустым, паническим ужасом — какой приходит к сильному человеку, когда в нервных рудах, прежде всегда выплавлявших чистое железо, иссякает мощная жила. Этот вздох неподалёку справа вовсе не был конским. Этот тошнотворный скрип не был скрипом замёрзшего седла. Этот изменивший очертания силуэт там, впереди, не был конным воином, ожидавшим в неподвижности, за пеленой снега.

Полукровка скрипнул зубами, вынуждая свою руку не браться за винчестер, и коленями направил Сози вперёд, на поляну, по ту сторону которой находился его тайник. Теперь он оказался в открытом месте. На поляне. И этот изменивший очертания силуэт там, впереди, действительно был конным воином, ожидавшим за пеленой снега!

Сози остановился с пылающими ноздрями, прижав уши. Перес сидел на нём неподвижно, наклонив голову вперёд, горбя плечи. В чёрных глазах, помутневших от лихорадки, всё же отразился блеск узнавания при появлении старого знакомца.

— Хохахе, — сказал Американская Лошадь. — Добро пожаловать в наш типи! Мы ждали тебя.

Теперь вокруг себя скаут мог различить уже других, призрачных воинов, восседавших верхами на неосязаемых конях, серых, почти нездешних в нервном свете сумерек: Лосиный Народ, Малый Медведь, Безумный Типи, Большой Горб, Хвостатый Бык; все, все старые друзья. Ему не нужен был быстрый взгляд через сгорбленное плечо, чтобы понять: сзади него ждут другие. Тусклое поблёскивание серебряного креста, попав в поле зрения, проникло в сознание: Маленький Волк, шайен, стоял там вместе с Тонкашей, Малышом, Красной Мышью, что ухмылялся рядом, а с ним и тени дюжины других, толпившихся по краям.

— Уойонихан, — возвратил Перес приветствие Американской Лошади, дотронувшись высохшей рукой до лба. — Уолакота. Хун-хун-хе. Я вернулся домой, к своему народу.

— Хохахе! Добро пожаловать! — рявкнул Маленький Волк и выстрелил ему в спину.

Скаут застыл, полуобернувшись в седле, обращая лицо к шайену. Дюжина вспышек оранжевого цвета по краям поляны. Звук свинца, впивавшегося в тело Переса, всего на полсекунды задержался за звуком выстрелов. Правая рука Переса скользнула за пазуху шубы, поколебалась упала вниз крепко сжатой в кулак.

Сози, не обратив внимания на стрельбу, начал заинтересованно подходить к заржавшему жеребцу Американской Лошади. Тело Переса покачнулось, заваливаясь на холку, сползло по правом боку лошади, проволоклось несколько футов в стремени, освободилось совсем и упало, застыв в снежном сугробе.

Тогда индейцы столпились вокруг него, спешились. Маленький Волк завладел левой рукой полукровки, почти вытащив его тело из-под снега, и широкий охотничий нож блеснул в воздухе. Высокая тень упала между ним и скаутом. Маленький Волк сердито обернулся, когда удерживающая рука поймала его руку.

— Ташунка Витко сказал «нет». — Американская Лошадь был невозмутим. — Ташунка говорит: это была великая скачка. Он сказал — оставь ему руки, чтобы править лошадью на вечной тропе.

— И волосы тоже? — вызывающе потребовал ответа шайен.

— О волосах он ничего не сказал, — пожал плечами сиу.

Нож Маленького Волка нырнул вниз ещё до того, как Американская Лошадь замолчал. Резким толчком вождь шайенов отшвырнул от себя лишённое скальпа тело, послав его прочь ударом ноги. Безвольная фигура полетела в сугроб с такой силой, что сверху, с огромной ели, обрушилась лавина снега, и, когда она осела, на виду осталась лишь безвольная правая рука скаута.

— Рука всё равно никуда не годилась. Вся скрюченная! — заключил Маленький Волк. — Хопо, двинулись.

— Хукахей, — согласился Американская Лошадь. — Двинулись. Холодает.

Копыта исчезающих коней подняли ветер, и прибывающий снег начал своё милосердное дело, скрывая последние очертания тела, лежавшего под елью. Маленький вихрь закурился над распростёртой рукой, капризно дёргая за скомканный клочок бумаги, зажатый в холодеющих пальцах. Секунда-другая — и тот был почти свободен. Ещё секунда — и он покатился по мёрзлому насту поляны, сморщенный, величиной с орех, шарик зелёного цвета. Зацепившись за нижние ветки полыни, он застыл неподвижно.

Вот налетел вороватый снежный вихрь, налетел в последний раз, подхватывая стодолларовую бумажку и погребая её ещё до того, как она прекратила своё движение.