Юго-запад

Весенмайер по проводу военной связи немедленно вызвал к телефону фон Баха.

— Да,— сказал тот,— решение фюрера мне известно. Я уже получил приказ ставки. Операция началась. Все идет по плану.

Поднятые по тревоге войска СС и некоторые армейские части блокировали королевский дворец, парламент, правительственные учреждения, телеграф, центральную телефонную станцию, радиостудию, военные казармы. Венгерские солдаты, дезориентированные фальсифицированным приказом генерал-полковника Дёже Ласло, практически не оказали им никакого сопротивления. Начальником столичного гарнизона и командиром будапештского корпуса самолично провозгласил себя закоренелый нилашист генерал-майор Хинди, арестовавший бывшего начальника гарнизона антинемецки настроенного генерал-лейтенанта Аггтелеки. Вооруженные нилашисты, носясь по городу в легковых машинах и открытых грузовиках, начали расклеивать на стенах зданий и разбрасывать по улицам Будапешта заранее отпечатанные листовки:

«Солдаты! Регент Хорти и премьер-министр Лакатош сложили оружие. Они предали вас, бросили ваши семьи на расправу Советам... По воле парода, ради спасения семей и родины Ференц Салаши взял власть в свои руки. Он решил продолжать борьбу рука об руку с немецкими союзниками... Будем продолжать войну до победного конца! По воле народа наш верховный повелитель Ференц Салаши приказывает: тот, кто сложит оружие или отдаст распоряжение об этом, будет изрублен!»

Эдмунд Весенмайер и премьер-министр Венгрии Лакатош, пытавшиеся уладить дело «мирными средствами», приехали в резиденцию регента перед рассветом 16 октября. Парадные лестницы дворца были освещены по-ночному скупо, и имперский посол не сразу узнал в шедшем им навстречу человеке адмирала Хорти.

— Его высокопревосходительство, — по-немецки шепнул ему на ухо Лакатош.

Весенмайер остановился, почтительно приветствуя регента, чуть склонил голову.

— Ах, это вы, экселенц! — вяло удивился адмирал. — В такое время!..

— Ваше высокопревосходительство! В Будапеште неспокойно. Ваше решение вынудило германское командование принять необходимые меры... Германия не может смириться с предательством. Но фюрер великодушен: мне поручено позаботиться о вашей личной безопасности. — Весенмайер мельком взглянул на часы: — Через двенадцать минут наши войска начнут штурм замка...

— Штурм?

— Увы, ваше высокопревосходительство. Если будет оказано сопротивление, это неизбежно.

— Где моя семья?

— Она в безопасности, ваше высокопревосходительство. Вы скоро увидитесь с ней.

— А куда... куда вы повезете меня сейчас?

— Пока осмелюсь предложить вам дворец Хатвани.

— Но там же штаб СС!

Весенмайер улыбнулся:

— Для вас это самое спокойное место в Будапеште, ваше высокопревосходительство. Истинные венгры, истинные патриоты возмущены вашим решением, и я не могу ручаться...

— Понимаю...

Минуту подумав, Хорти приосанился, натянул перчатки и первым вышел во двор замка.

Предрассветную синь расколол торжественный звук фанфар так было заведено еще со времен Австро-Венгерской империи: фанфары приветствовали появление регента.

Весенмайер с трудом скрыл язвительную усмешку: нашли время! Ну и чванливы эти мадьярские дворяне!..

Отсалютовав шашкой, к Хорти подлетел командир роты телохранителей капитан Кертвельеши.

— Благодарю тебя, сын мой, — устало кивнул ему регент. — Благодарю за верную службу... Но сопротивление бесполезно. Приказываю вам не сопротивляться. Не нужно лишней венгерской крови.

И, не обернувшись, чувствуя на своей спине взгляд Весенмайера, адмирал быстро пошел к черному посольскому лимузину.

В шесть часов утра королевский замок был занят войсками СС. Семь телохранителей регента, не знавших о его приказе прекратить сопротивление, были ранены, один — убит.

В то же время специальный отряд СС ворвался в пользующуюся дипломатической неприкосновенностью папскую нунциатуру и арестовал укрывшуюся там семью Хорти.

Регент остался под охраной эсэсовцев один — его верный и самый любимый адъютант (настоящий венгр! ) подполковник Тост, то ли не вынеся позора, а скорее всего — боясь допросов и пыток в гестапо, застрелился. О том, что происходит в Будапеште, где жена, сын, невестка, внук, Хорти ничего не было известно. Он знал только одно: авантюра не удалась, выход из войны оказался неподготовленным ни в политическом, ни в военном отношении. Немцы все предусмотрели, и теперь на сцену непременно будет выпущен Салаши. Надо было в третий раз засадить его в тюрьму! Действительно: нельзя быть одинаково хорошим и для бывшего союзника и для бывшего врага. Но больше всего негодовал сейчас Хорти на англичан. Близорукие дураки! Гитлеру скоро конец, в Венгрию придут русские, и Венгрия навсегда будет потеряна для западного мира. Просите перемирия у русских! Союзнический долг!.. А в итоге? В итоге он оказался между молотом и наковальней. Он ненавидит русских, боится их, он был готов отдать страну англосаксам — и те не захотели ее взять!..

Охранник-эсэсовец, сидевший в кресле около дверей, вскочил, услышав в соседней комнате шаги. Вошел немецкий офицер в черном мундире, пропустил перед собой человека в зеленой, перетянутой ремнями рубашке, в черных брюках галифе и сверкающих сапогах.

«Салаши? Ну вот и явился! Накрасился и напомадился, как старая шлюха... Такую обезьянью морду не спасет никакая помада и никакая пудра. Что ему нужно? »

Остановившись у порога, Ференц Салаши выбросил в фашистском приветствии правую руку (на ней — нарукавная повязка: в белом круге черные скрещенные стрелы), прищелкнул каблуками:

— Ваше высокопревосходительство! Меня привели к вам интересы нации и родины. Учитывая сложившуюся обстановку, почтительно прошу вас подписать мне полномочия на сформирование нового правительства.

— В-вам? — заикнувшись, спросил Хорти.

— Да, мне — как вождю единственной дееспособной в данное время политической партии.

«Вождь партии! Полусумасшедший, больной манией величия авантюрист, ещё недавно кочевавший по тюрьмам за уголовщину! Маньяк, у которого один бог — Гитлер... »

— Я знаю о вашей личной неприязни ко мне, — продолжал Салаши.— Но сейчас не время вспоминать это, ваше высокопревосходительство! Русские топчут землю нашей мадьярской родины. У нас есть некоторые политические расхождения, но у нас с вами одинаково сильна ненависть к Советам..

— Разве вы не видите, что я пленник? — Хорти надменно кивнул на стоявших у дверей эсэсовцев.— И я лишен возможности выполнять государственные функции...

— Вы отказываете, ваше высокопревосходительство?

— Да, отказываю.

— Очень жаль. Этот необдуманный шаг серьезно обидит фюрера дружественной Германии, всех наших друзей и союзников по борьбе...

— Вот и попросите полномочий у них!

Отвернувшись, дрожа от гнева и бессилия, Хорти отошел к столу: «Какая наглость! У меня еще никогда и никто сам не просил назначения на пост премьер-министра!..»

Салаши несколько секунд остановившимися глазами глядел ему в спину, потом круто повернулся, почти бегом прошел через забитые эсэсовцами комнаты дворца, сел в машину, ждавшую его у подъезда, яростно захлопнул за собой дверцу:

— В немецкое посольство!

Через час к регенту приехал премьер-министр Лакатош. Хорти, усталый и сразу постаревший, небрежным движением пригласил его в кресло.

— Ваше высокопревосходительство,— начал Лакатош, садясь и расстегивая портфель.— Положение очень серьезно обострилось. Гитлер в бешенстве, и доктор Ран, и посол Весенмайер могут оказаться не в состоянии обеспечить вашу безопасность и безопасность вашей семьи... Я вынужден был взять на себя тяжелую миссию. Немцы требуют, чтобы вы подписали новое воззвание к солдатам и к нации.— Он протянул регенту лист бумаги.— Только в этом случае Гитлер гарантирует вам полную безопасность и разрешит покинуть страну...

Почти не слушая его, Хорти прочитал текст воззвания:

«Обращенную к венгерскому народу прокламацию от 15 октября объявляю недействительной. Подтверждаю обращенный к войскам приказ начальника венгерского генерального штаба о решительном продолжении борьбы. Тяжелое поенное положение требует, чтобы армия защищала свою родину достойно своей доблестной славы. Да поможет господь нашей армии и Венгрии в борьбе за лучшее будущее! Хорти».