Подражание королю

Бурцев застыл.

Дыхание стало отчетливым. За дверью раздалось настороженное собачье рычание.

— Степан! — произнес в тамбуре молодой, с легкой хрипотцой мужской голос. — Оставь в покое дверь Махедонова! Ну чего ты разнервничался? Ты, оказывается, чувствительный парень… Мне вот тоже не по себе, как представлю возвращение твоей воскресшей хозяйки. Маленький шок для нашего муравейника…

Эй, кончай! Что ты там унюхал? В этой поганой квартире, кроме нечисти, ничего не водится… Чертов замок двадцать четвертой… Вечно с ним проблемы! Погоди, Степан, не суетись…

Бурцева осенило: в тамбуре стоит и возится с ключами тот самый парень с серьгой в ухе, который выводил собаку Сабины Новак. И пес что-то учуял за чужой дверью.

Раздраженный рык наконец прекратился, раздался щелчок замка, за ним последовал облегченный вздох парня.

Видимо, уже на пороге двадцать четвертой он произнес:

— Милости просим! Уж в понедельник ты точно получишь обратно свою Сабину. А пока, приятель, — за уборку!

Одно к одному… Бурцев опустил веки и расслабился. Значит, Новак все-таки жива. И ей известны какие-то подробности его знакомства с Еленой и его внешность. Так. Понедельник… Все поворачивалось по иному. В выходные необходимо повидаться с Трикозом и крайне осторожно прозондировать почву — как далеко продвинулось следствие. В том, что фоторобот будет составлен не раньше вторника — среды, он не сомневался. Его заказчик чересчур ленив, к тому же не слишком заинтересован в деле. Для него это нудная обязанность, от которой по возможности следует отбояриться.

Ему не привыкать ждать. Вторая профессия. Теперь остается только подняться наверх и не забыть прихватить инструменты, которые оказались ни к чему.

У меня было два неотложных дела в этот день: прежде всего забежать к Сабине в больницу за ключами, чтобы навести порядок в ее доме, а уж затем, покончив с документацией, написать отчет о практике.

Сабина встретила меня умытая, розовая, полная бодрости и сарказма.

Когда я вошел, она объясняла своим соседкам по палате, почему ее элитный Степан не состоит ни в одном из трех собачьих клубов города. Увидев меня, она все-таки закончила свою пламенную речь:

— …И нет никакой нужды объяснять, что порядочному псу нечего делать среди людей, которых интересует только нажива!.. Егор, я вас приветствую.

— Доброе утро, Сабина Георгиевна, — сказал я. — Можно вас на минуточку?

Мы вышли из палаты и уединились в холле, подальше от посторонних глаз.

Я протянул ей пакет с творог-том и кефиром.

— Как поживает Стивен? — спросила она и, упреждая мой ответ, пробормотала:

— О самочувствии моего семейства я не спрашиваю…

— Пес здоров, — бодро провозгласил я, — и в остальном полный порядок.

Ваши вчера вечером погрузились в такси и убыли в неизвестном направлении. — Дальше я коротко изложил Сабине мою беседу с Романовым.

— Ясно, — задумчиво резюмировала она, — Выходит, они все-таки укатили в Штаты.

— А квартира? — удивился я. — Не могли же они ее бросить? Просто так?

— Почему бы и нет? — пожала плечами Сабина. — Павлушу поджимали визы, не выберись он вовремя — сгорела бы его Грин-карта. Да и записана квартира на меня…

— Но вас же уже не существует, Сабина, — перебил я женщину. — Романов мог сделать с ней все что угодно.

— Кто это вам сказал? — Она надменно взглянула на меня. — Я сижу перед вами и, как мне помнится, завещания не оставляла.

— По закону принадлежащее вам недвижимое имущество наследует ваша дочь, — уточнил я. — Она вправе поступить с унаследованной собственностью так, как ей заблагорассудится.

— Между моей, так сказать, кончиной и их отъездом прошло слишком мало времени, — резонно возразила моя собеседница. — Романов сорвался с места, понимая, что вот-вот упустит шанс перебраться в Штаты. Не ломайте над этим голову, мой дорогой. Уехали так уехали, проживу и без них.

Мы постановили, что я возьму ключи от квартиры и немного приберу там перед ее возвращением в родное гнездо, после посижу над отчетом, а вечерком мы снова встретимся.

Дома я натянул старый тренировочный костюм и, свистнув Степана, поднялся на шестой.

Дверь тамбура открылась легко, но с замком двадцать четвертой пришлось-таки повозиться — еще во времена Зои Оглоблиной, моей несостоявшейся пастушки, этот замок казался мне слишком мудреным и в то же время ненадежным.

Пес, похоже, тоже нервничал и, вместо того чтобы спокойно ждать, взялся грозно рычать на опечатанную дверь Македонова.

Наконец мы вошли, я включил в прихожей свет, а Степан принялся обследовать помещение, как бы заново признавая его своим.

В квартире остался, как и ожидалось, беспорядок, и я подумал о правоте Сабины, высказавшей предположение, что Павлуша безумно спешил. Что-то удержало меня от того, чтобы пройти прямо в комнату пожилой дамы, и я начал с кухни.

Там было заметно чище. Вся посуда оказалась на месте. В ванной болтались несвежие полотенца, в плетеной корзине под раковиной громоздилось грязное белье. Отсутствовали все туалетные принадлежности, даже туалетная бумага, расчески и комнатные тапочки.

Я выдраил стиральным порошком ванну и раковину, подмел кухню, вымыл пол и двинулся со шваброй в прихожую, на ходу удовлетворенно оглядывая результаты своих усилий.

Сначала Степан ходил за мной по пятам, но вскоре ему это надоело, и он скрылся в комнате Сабины, оставив дверь открытой.

Я не без усилий привел в порядок большую комнату, которая носила явственно следы бесчинств Романова-младшего, а за ней и спальню, мимоходом фиксируя, какие вещи в наличии, — для доклада Сабине. Не зная, что там имелось до отъезда Романовых, я смог сделать единственный вывод из увиденного — взято лишь самое необходимое, иначе как было расценить наличие новых постельных принадлежностей в стенном шкафу, бухарского ковра на полу и живописи: не худшей копии натюрморта Сезанна. Не говоря уже о том, что мебель была на местах.

Ковер я пропылесосил, полы вымыл и, наконец собравшись с духом, двинулся в комнату Сабины. Там я сел на ее аккуратно покрытую потертым пледом узкую постель и закурил.

Во время моего единственного визита в ее жилище пледа этого я не приметил, зато сразу же понял, что книги и лучшие вещи Сабины полностью отсутствуют, будто не Романовы, а именно она отсюда выехала; на письменном столе в простенькой стеклянной вазе стояли увядшие гвоздики, тарелка с яблоком и засохшим ломтиком черного хлеба, а рядом — рюмка с бесцветной жидкостью. Я понюхал. Это была выдохшаяся водка.

Я встал и, жуя окурок, отнес цветы и поминальный харч в мусорное ведро.

Водку я выплеснул в унитаз, посуду вымыл, письменный стол протер сначала мокрой, затем сухой тряпкой. Степан умиротворенно посапывал под креслом.

Однако едва я принялся махать веником, как он вдруг с лаем сорвался с места и понесся к входной двери. Бросив веник, я пошел вслед за ним, решив, что прозвенел звонок. На этот счет на Степана можно было положиться. Распахнув дверь, я миновал тамбур и открыл вторую.

Коридор оказался пуст. Я повернулся в сердцах, чтобы обругать Степана, и мой взгляд скользнул по двери двадцать третьей. Пересохшая бумажная лента с печатью прокуратуры, символически заграждавшая вход в жилище Македонова, была разорвана, коврик перед дверью сдвинут, а по тому, как напряженно пес начал исследовать дверь соседней квартиры, я понял, что там до сих пор кто-то находится.

Загнав Степана обратно в двадцать четвертую, я бросился к себе на пятый и врубил приемник. «Клоп» оказался на высоте: я сразу узнал голос, не утративший за полгода в СИЗО характерных барственных интонаций. Правда, Македонов изредка сухо покашливал и, когда останавливался у окна, была явственно слышна специфическая одышка — как у людей, долгое время не выходивших на воздух. Вторым, несомненно, был Бакс — хозяин кафе «Вероника», кривозубая паршивая акула капитализма, с бандитскими наклонностями которой мне пришлось познакомиться довольно близко. К тому моменту, когда я включился, Македонов уламывал Бакса не торопиться с делом, так как ему жизненно необходима небольшая передышка.