Страница 38 из 69
— Может, вам нельзя? — робко предположил я, на что она резонно ответила:
— Теперь мне все можно! С минуту мы молча курили.
— Эх, — мстительно произнесла Сабина, — если бы я знала, что мне предстоит так бесславно умереть, я бы такой фейерверк устроила напоследок!..
— Вы думаете, это Павлушина идея? — перебил я Сабину.
— А чья же еще? Павел Николаевич всегда предпочитал выдавать желаемое за действительное. Я, конечно же, мешала его грандиозным планам… Кого же все-таки он кремировал вместо меня? Скажите, Егор, у нас в городе легко купить труп?
— В принципе, сейчас такое время, что все возможно… Но ведь мы запросто можем вывести вашего зятя на чистую воду. Прямо сейчас.
— Представляю его физиономию, когда я появлюсь на пороге, — усмехнулась она. — Нет, дорогой мой, этого никак не следует делать. Женечка сойдет с ума.
Как бы она, дурочка, ни была рабски привязана к своему мужу, ей, вероятно, было больно хоронить мать. Надеюсь, это так и было. Давайте лучше спокойно посмотрим, что он предпримет дальше. У меня есть еще несколько дней.
Она неожиданно легко поднялась, сбросила куртку, вывернула ее и на подкладке ногтем поддела какую-то нитку. Я не удивился, увидев в руках Сабины плотную пачку долларов.
— Лагерная школа, — сказала она. — Возьмите эти деньги и спрячьте у себя. Так как вы не сможете проникнуть в мою комнату, купите мне из них пару футболок, теплые носки, комнатные тапочки, полдюжины носовых платков и новый спортивный костюм пятидесятого размера. Все принесете вечером. Обменяйте сорок долларов на рубли и оставьте мне. Далее. Принесите книг. Возьмите деньги на еду… Да, и купите бутылочку вина, не сухого. Какой-нибудь там мадеры.
Копченую курицу и сыру. Торт «Делис».
— Зачем? — изумился я.
— У меня возникла мысль сегодня вечером вместе с моими однопалатницами устроить поминки. Отличный обычай.
— И кого же вы собираетесь поминать? — ехидно осведомился я.
— Делайте что ведено, — произнесла Сабина, застегивая куртку. — И вот что: купите Степану мяса. По утрам он привык получать хоть немного свежей говядины.
— Уже сделано.
— Прекрасно! — воскликнула Сабина. — А теперь идите. Да, Ежи!
— Что?
— Вы знаете, дорогой, убийца всегда унижает свою потенциальную жертву.
— Догадываюсь.
— Когда появляется примитивный ужас перед насилием, исчезает другой таинственный страх — перед самим бытием… Ладно, проводите меня. — Сабина зябко повела плечами под своей курткой и, грустно усмехнувшись, взяла меня под руку. — Всегда ненавидела это беспомощное бессилие в себе, — проговорила она. — И кого, спрашивается, я так боялась?
Мы возвратились в корпус, а уже через десять минут я несся по городу, скупая подряд все по Сабининому списку. Добравшись домой, я соорудил себе бутерброд, снова заварил крепкого чаю, и мы со Степаном перекусили, прежде чем выйти погулять.
Я заметил, что настроение у пса заметно упало. Пришлось объяснить ему ситуацию и заверить, что он непременно получит обратно свою хозяйку через несколько дней.
На улице сеялся дождь, и мне пришлось снова мыть страдальца. Затем для поднятия настроения я предложил ему кусок «Делиса», от которого Степан высокомерно отказался и ушел под кресло в комнату.
Я позвонил в прокуратуру и фальшивым голосом попросил позвать к телефону Людмилу Цимбалюк.
— Ну как?
— Работы много, — пожаловалась она. — О тебе и не вспоминали, приехал из Москвы какой-то генерал.
— Неужто поймали?
— Куда им… Бедная девочка, я видела снимки и набирала заключение судмедэксперта. Он ее даже пальцем не тронул. Просто отделил голову и поставил на видное место.
— Люся! Приходи ко мне, только попозже. Степан тоскует. Я оставлю ключ на вахте.
— Нет, Егорушка. Меня отвезут домой.
— Жаль, — вздохнул я. — Тогда пока, детка.
— Привет Степану, — сказала моя однокурсница и повесила трубку.
Я решил вздремнуть под дождик. Затем в третий раз вывести пса и уж тогда отправиться к Сабине. Все, чего я хотел, — дождаться, чтобы больные угомонились и Сабина не затевала намеченный сабантуй. Потому что, помимо нас двоих, о том, что учудил ее зять, никто знать не должен.
Спал я будто оглушенный кувалдой, но проснулся от собственного вопля.
Мне снилось, что я держу Степана за задние лапы и раскручиваю, а затем отпускаю и пес летит в открытое окно, планируя, будто растрепанная метла. На морде его написан самый настоящий ужас.
Я вскочил как ужаленный, озираясь в панике. Степан спал на моем кресле, свернувшись клубком. Нос его выпевал нечто меланхолическое. На мой вопль он даже ухом не повел.
Я сунулся к нему, чтобы заключить в объятия, но пес недовольно зарычал.
Тогда я перенес его на диван — при этом скотч тут же перевернулся на спину, задрав конечности, — и отправился на кухню. Пока варилась овсянка, я уложил сумку и влил в себя стакан молока.
Гуляли мы сносно, но возвратились домой совершенно мокрые, потому что дождь лил не переставая. Я досуха вытер Степана старым банным полотенцем, поставил ему миску и переоделся сам. Когда я уходил, он уже валялся на брюхе, вытянув задние лапы, как тюленьи ласты, — излюбленная поза такс и скотч-терьеров. Книги для Сабины я, конечно, оставил дома…
Больница меня встретила безмолвием. Непогода скосила всех подчистую, включая старичка инвалида в гардеробной. Он спал на клеенчатой кушетке в углу, рядом стояла его палка. Я накинул халат прямо на мокрую куртку и побежал к Сабине, надеясь, что сестры и санитарки все-таки не вышвырнут меня вон в первые же пять минут.
Ничего подобного не случилось. Коридор был пуст, на посту сестер одиноко горела настольная лампа, лишь из дальней ординаторской доносился приглушенный звук телевизора, который на ночь переносили туда из холла. Палата Сабины была темна. Я остановился у двери, раздумывая, как бы мне извлечь ее оттуда, не потревожив больных, как кто-то тронул меня за плечо.
— Спасибо, что пришли, Егор, — прошептала Сабина мне в ухо. — Я поняла, что вы в пути, когда позвонила.
— Степан взял трубку? — спросил я, опуская тяжелую сумку на линолеум.
— Да. Пришлось ему, лентяю, потрясти боками.
— Овсянка творит чудеса, — заметил я.
— Что бы я без вас делала, — вздохнула Сабина.
— Есть хотите? — тут же спросил я.
Она была голодна, и я предложил ей поужинать прямо на подоконнике в холле, где имелся закуток, именовавшийся здесь «аппендикс». Там мы были бы практически невидимы. Сабина рассталась с костылем, так что добрались мы туда бесшумно, как тренированная группа захвата.
Я снял куртку и повесил на спинку кресла — сушиться, снова натянул халат, установил два стула в укрытии и, пригладив волосы, оказался готов к ужину. Сабина тем временем колдовала над сервировкой: разложила хлеб, разорвала курицу, почистила апельсин. Я открыл вино перочинным ножом, снял обертку с шоколадки и не поленился нарезать сыр. Мы сели лицом к окну — при этом подоконник, где стояла еда, оказался выше наших голов, — бутылку мадеры поставили на пол, а торт я предусмотрительно спрятал в холодильнике. Сабина уже обгладывала крылышко, закусывая бананом.
— Сначала о делах, — сказал я. Она кивнула. — Вот вам деньги на мелкие расходы. Еды у вас больше чем достаточно; завтра я не смогу прийти, но завтра же к вам придут из прокуратуры и вы, Сабина Георгиевна, дадите показания. О своем знакомстве с покойной Еленой Ивановной и о ее друге. Как его звали-то?
— Лерочка. Фамилию она при мне не называла.
— Это тонкая, но ниточка… Документы у вас при себе? Понадобятся паспортные данные свидетеля.
— Я все помню наизусть. Советская школа.
— Отлично, — проговорил я, наклоняясь к бутылке. — Вы не передумаете?
— Это совершенно необходимо?
— Сабина! — шепотом воскликнул я. — Мы не знаем, что у него на уме.
Погибли четыре женщины, последняя — вчерашняя девчонка. Нужно хвататься за любой шанс.
— Дорогой мой, — пробормотала она виновато. — Я сделаю все, как вы скажете, и ничего не утаю от следствия. Но мне было бы легче, если бы вы также присутствовали при допросе…