Ловушка горше смерти

— Да, — произнес Марк. — Ты совершенно права. Он подумал о том, как бесконечно далека эта спокойная, молодая и красивая женщина от нелепых мыслей, вроде пришедшей ему сейчас: что было бы, если б когда-то, очень давно, искуситель в Эдемском саду не прошептал невинной деве на ушко то, что он прошептал? Что это было, о чем? О вечности позади, об опрокинутом времени, о дереве жизни, растущем корнями вверх, о кукольном театре любви, о неутоленном желании и одиночестве обоих? Если бы змей все-таки промолчал?

Мысль мелькнула и пропала бесследно. Марк, усмехнувшись, встал, взял картину Сорокина, повернул ее лицом к стене и отправился звонить генералу Супруну, чтобы сообщить, что они с женой будут счастливы засвидетельствовать свое глубокое уважение юбиляру в день шестидесятилетия Петра Алексеевича…

Невысокий и крепкий, как молодой редис, генерал, приняв из рук Марка громоздкий пакет, тут же передал его бойкому парнишке лет девятнадцати, улыбнулся широким, докрасна выбритым лицом и уткнулся вислым носом в руку Лины.

Ей показалось, что он вовек не разогнется, что пауза до неприличия затянулась — его круглая, обтянутая тонким английским свитером спина уже более минуты маячила перед ее глазами, — но Петр Алексеевич резко выпрямился, руки Лины, впрочем, не выпуская. Поняв, что генерал валяет дурака, Лина слегка раздраженно выдернула ладонь.

— Вы прячете от нас, Марк Борисович, истинное сокровище, — проворковал с придыханием генерал, поднимая к Лине совиные глаза.

— Петр Алексеевич, вы шутите, — сказал Марк, приветливо кивая хозяйке дома, хрупкой даме с голубоватым ореолом легких волос над замкнутым узкогубым лицом, — от вас ничего не спрячешь. Белла Яковлевна, с юбиляром вас!

— Благодарю, Марик, — дама коротко блеснула фарфоровыми зубами, — слава Богу, что вы зашли, а то этот юбиляр назвал полон дом своих коллег, райотделом несет… Это ваша жена? Чрезвычайно приятно. Идемте, дорогая, я представлю вас нашим орлам.

Марк пропустил женщин вперед и повернулся к Петру Алексеевичу, который уже рассматривал картину, распеленатую ловкой рукой враз исчезнувшего после этого молодца.

— Васильковский? — проговорил генерал. — Багет хорош… Спасибо. Ценю.

Час назад Марк снял картину со стены своей квартиры, широким и мягким сухим флейцем обмахнул завитки багета и холст, а затем тщательно запаковал.

— Прекрасный подарок… — проговорил Петр Алексеевич, аккуратно перемещая картину в кабинет и кивком призывая Марка следовать за собой, — однако я в курсе, что у вас имеется и кое-что получше.

— Это уж я вручу вам, с вашего позволения, в ваш следующий юбилей.

Спасибо. — Марк принял протянутый бокал, на треть наполненный янтарной жидкостью. — Ваше здоровье.

— За наше многолетнее и плодотворное знакомство. — Супрун одним махом выплеснул коньяк в щербатый круглый рот и произнес на выдохе:

— Как знать, что с нами будет через год. Времена нынче землепотрясительные.

Марк засмеялся:

— Сколько знаю вас, Петр Алексеевич, вы не устаете повторять эту сентенцию. Правда, с разными эпитетами.

— Насчет эпитетов и прочего — это к моей супруге. Это по ее профессорской части, она охотница потолковать о чистоте российской речи. А мы с вами люди простые. Вы, значит, так и не созрели, чтобы продать мне эту свою досочку?

— Какую такую досочку?

— Не притворяйтесь, Марк Борисович, шила в мешке не утаишь. Дирка Боутса, кенигсбергскую версию «Испытания огнем».

— И не совестно вам, Петр Алексеевич, слуге почтенного ведомства, — сказал Марк с улыбкой, — доверять пустым слухам и досужей болтовне?

— Так-так, — заметил Супрун, — слухи, значит. Вы в самом деле на этом настаиваете?

Марк сделал недоуменное лицо и слегка покосился на приоткрывшуюся дверь, откуда, сощурив близорукие глаза, в кабинет заглянула Белла Яковлевна.

Он приветливо помахал ей ладошкой и пропустил супругу к генералу.

— Петя, — проговорила она, — ступай уйми свою братию. И довольно тебе пить… А вы, голубчик, на секунду задержитесь со мной.

— Что там Лина? — рассеянно спросил Марк. — Не следовало бы ей оставаться одной.

— Не беспокойтесь. Я бы и не допустила этого, но она встретила там какую-то знакомую. Они очень уютно беседуют. Вы не возражаете, если я с вами выкурю папиросу? Где тут генеральские запасы? Вот так, — сказала Белла Яковлевна, жадно затягиваясь, — изредка, но позволяю себе это баловство. Хотя раньше, еще в Киеве, помню, на кафедре, когда начинались все эти споры — дым, шум, крик до ночи, одним словом — молодость… Марик, вы, кажется, меня не слушаете!

— Извините, — сказал Марк, — все-таки моя жена…

— Ваша Лина способна за себя постоять, — грустно улыбнулась генеральша, глядя на Марка сухо блестящими, подкрашенными глазами. — Ей, быть может, скучновато, но такая красавица им не по зубам; привыкли довольствоваться товаром попроще.

— Беллочка, что вы такое говорите? Что это за настроение? — Марк шагнул к женщине, взял из ее рук погасшую папиросу и аккуратно опустил в пепельницу. — Впервые вижу вас такой, мягко говоря, ироничной…

— К черту, Марик! — воскликнула дама. — Могу я хоть кому-нибудь сказать, что мне осточертели Петр Алексеевич с его пустыми амбициями, страхом и жадностью, мои дети — тупые карьеристы, весь этот город и даже моя кошка, которая всех сводит с ума своей мартовской одержимостью раз в две недели? Вам я могу это сказать?

— Можете.

— Сказала. — Белла Яковлевна взяла Марка под руку. — Стало легче.

Пойдемте, мой дорогой, к гостям. — Уже у двери она, на мгновение задержавшись, прошептала:

— Будьте осторожны, Марик. Сегодня утром мой муж говорил о вас в своем кабинете с одним человеком.

— С кем? — одними губами спросил Марк.

— Не знаю. — Она покачала головой. — Никогда не видела. Пришел и ушел.

Я ловила кошку, чтоб ей…

— Как он выглядит?

— Худой, в темных очках, похож на ощипанного страуса. Говорит с едва заметным акцентом… Петр Алексеевич, звонят в дверь! Неужели тебе не слышно?

Извините, Марк Борисович, я вынуждена вас покинуть…

Марк прошел к Лине, обменивающейся фразами с полноватой блондинкой в парчовом коротком платье, и, погасив в себе возникшее было чувство тревоги, шутливо наклонил голову. Блондинка тотчас отплыла, а Лина спросила:

— Где ты был?

— Пил коньяк с генералом. Как он тебе?

— Шут гороховый, — сказала Лина.

— Пожалуй, мне следует извиниться перед тобой за то, что я притащил тебя сюда.

— Чего уж там, — усмехнулась Лина, — все-таки соседи. Хотя его гости мне не в диковинку — я таких навидалась.

— А с кем ты разговаривала?

— Ее зовут Светлана. Сценическое имя Лана. Бывшая певица. Мы как-то работали вместе, но недолго. Она пришла вон с тем пожилым грузином.

Марк проследил взглядом кивок Лины и обнаружил блондинку рядом с человеком, которого тотчас узнал. Это был директор комиссионного на Старом Арбате, специализировавшегося на антиквариате. Марк и не подозревал, что генерал водит знакомство с Князем — таково было кодовое обозначение директора у перекупщиков. Князь упорно делал вид, что не замечает Марка.

— Надеюсь, она тебя с ним не знакомила?

— Нет, — удивилась Лина. — Просто сообщила, что он ее сюда привел.

Спрашивала, где ты, когда я сказала, почему оказалась в этом доме.

— А что она еще спрашивала?

— Ничего. Мы просто поболтали об общих знакомых… Впрочем, она спросила еще, не висит ли у тебя в кабинете работа… Боже, забыла фамилию художника… Я сказала, что У нас нет кабинетов. Что мы ведем скромную жизнь, у нас спартанская обстановка, а ты заставляешь меня делать зарядку по утрам — это по поводу моей фигуры. Как бы с намеком на то, что ей не повредило бы немного сбросить вес…

Лина замолчала, потому что к ним приближался генерал под руку со своей невесомой и сияющей супругой.

— Все, — сказал он, — дети мои! Гости в сборе. Пожалуйте откушать чем Бог послал. Марк Борисович, проводите мою дражайшую половиночку, а вы, несравненная наша, утешьте старика в его день — обопритесь о его вполне дружескую руку.