Страница 36 из 41
— По логике ракеты с экипажем должны стартовать после сигнала с самой ракеты. В ней тоже должна быть стартовая кнопка.
— Иди проверь, — усмехнулся Сенцов.
— Может, ты сам сходишь проверишь? — сказал Раин. — Я устал…
— Это куда же? — спросил Сенцов. — В кибернетический центр?
— Зачем в центр? В рубку…
— Куда? — прошептал Сенцов.
— Я говорю — в рубку, — сказал Раин.
— Он говорит — в рубку, — подтвердил Калве.
Сенцов минуту недоверчиво смотрел на них, затем яростно пробормотал что-то и выскочил из каюты. Коробов и Азаров кинулись за ним. Раин и Калве неторопливо пошли следом.
Приближаясь к проклятой прозрачной перегородке, Сенцов невольно замедлил шаг и протянул руку. Но обогнавший его Коробов как ни в чем не бывало прошел дальше…
Перегородка исчезла.
— Как? — спросил коротко Сенцов.
— Переключатель… — ответил подоспевший Раин.
Дверь в рубку открылась легко. Все пятеро, теснясь в дверях, заглянули в нее.
Как и в центральном посту звездолета, здесь вдоль стен тянулись диваны, а посредине стоял пульт — такой же, как в кибернетическом центре, только гораздо меньше. Очень мало приборов, и никаких органов управления, только круглый экран со стрелкой и две большие, выпуклые кнопки — красная и белая.
— Что за черт, — сказал Сенцов. — Ни одного рычага…
Раин между тем осмотрел экран.
— Да, — сказал он Калве. — Нет сомнения — они связаны. Огоньки здесь точно так же расположены, как и на экране кибернетического поста.
— И стрелка в таком же положении, — кивнул Калве.
— Тебе ясно? — спросил Раин, обращаясь к Сенцо-ву. — Перегородка блокировала рубку, пока поворотом переключателя мы не назначили ракету к вылету. Теперь остальное ваше дело, товарищи пилоты.
Сенцов все еще растерянно осматривался вокруг: может, это совсем не космический корабль? Как мог кто-то лететь в ракете, где нет ни одного органа управления?
— Нет, — сказал он, — на таком корабле далеко не улетишь. Я, во всяком случае, не рискну. Переключатель выключить, а то что-нибудь еще стрясется…
— Но мы же проверили схемы… — умоляюще сказал Калве.
— Нет, — сказал Сенцов. — Нет.
Наступило молчание. Все смотрели на командира.
— Категорически? — хмуро спросил Азаров.
— Категорически. Я доверяю автоматике, но не до такой степени… Раз нельзя управлять или хотя бы задать программу — значит, нельзя и лететь. Если мы даже вылетим, то неизбежно затеряемся в пространстве. Ну, кто мне объяснит, как тут рули-то включаются? А двигатель?!
— Ну что ж, — спокойно сказал Раин. — Выключим…
И опять — какую же ночь? — Сенцову не спалось. Завтра предстояло покинуть ракету — так он решил, а он ведь при любых условиях оставался командиром.
Будь эта ракета построена людьми, он бы рискнул. Один человек всегда в конце концов разберется в том, что придумал другой. Но эту ракету строили не люди, а существа иного порядка. А тут все имело огромное значение: быстрота их реакции, физические возможности… Кто его знает — может быть, у них управление кораблем на биотоках? Вылететь и болтаться в пустоте до конца дней — нет, уж лучше ждать здесь.
Но ждать здесь — значит не предупредить Землю, товарищей. Но Калве так и не дал обещанных доказательств того, что пришельцы были подобны людям. Внешнего сходства мало. На Земле все люди в общем похожи друг на друга, а в то же время… Слишком много неизвестных в этой задаче…
…Все-таки он незаметно уснул, забылся. Сквозь сон Сенцову показалось, будто кто-то зовет его. С трудом он приподнял голову, но, сколько ни вслушивался, ни одного шороха не слышалось в каюте. Во всей ракете царила мертвая, космическая тишина.
И все-таки было такое ощущение, что зов ему не почудился.
Сенцов поднялся и вышел из каюты, чтобы походить по коридору, успокоиться. Длинный, ровно освещенный, пустынный коридор уже несколько раз помогал ему сосредоточиться, прийти в себя, овладеть мыслями.
Правильно ли решает он, командир? Не рано ли сдается?
Правильно, решил он еще раз. И больше об этом думать не стоит. Завтра перейти в оранжерею, где есть кислород, может быть, даже и растения удастся использовать для еды. Все.
Он снова вернулся в каюту, улегся на диван. Дремота все ближе подступала к нему, и вдруг он снова услышал чей-то голос.
Да, это был тот же самый голос… Женский — низкий, чуть вибрирующий, полный какой-то мягкой теплоты… Он легко и мелодично произносил непонятные слова, и казалось — женщина чем-то взволнована, настойчиво просит о чем-то дорогом, очень важном… Или же она что-то объясняет ему? Голос иногда повышался, дрожал и снова ласкал слух бодрыми, радостными переливами…
И тогда Сенцов сразу вспомнил, что в тот момент, когда впервые он услышал голос, ему снился сон. Женщина снилась ему, стройная и красивая. Он не мог сейчас припомнить ее лица, но голос ее он узнал, и интонацию тоже. И так же, как во сне, он не понимал ее слов, но чувствовал теплоту и нежность, которыми этот голос был пропитан.
Голос умолк, оборвавшись на полуслове, и тогда Сенцов, окончательно понявший, что слышит его вовсе не во сне, стал лихорадочно соображать — откуда же он мог возникнуть? Это не галлюцинация: женщина действительно говорила где-то совсем рядом, здесь, в каюте…
Вскочив, он начал тщательно обыскивать каюту. Открывал стенные шкафы, исследовал весь, до последнего дециметра, пол — и ничего не нашел. И только в самом углу, над ложем, на уровне головы лежавшего человека обнаружил маленькую дверцу, не замеченную им раньше.
За ней оказался миниатюрный аппарат, из него торчала пластинка, покрытая сложным, неправильной формы узором. Очевидно, здесь было записано последнее пожелание женщины уходящему вдаль любимому человеку, и бывший хозяин каюты слушал его перед сном…
Почему, уходя, он не взял письма? Таких вещей не забывают. Просто потому, что они торопились, или была и другая причина?
Возможно, командир корабля — каюта эта, ближайшая к рубке, принадлежала, наверное, ему — погиб еще раньше. Не случайно ведь ракета осталась в спутнике.
Сенцов от души пожалел женщину с удивительным голосом, которая никогда не дождется обратно любимого. Да и сама она, наверное, давно ушла из жизни — сколько времени утекло… Впрочем, может быть, там, на их планете, живут долго?
И вдруг — впервые с такой отчетливостью — его охватило чувство, что построившие этот звездолет и ракету были такими же, как люди. Они так же любили, а значит, так же ненавидели, так же страдали, так же радовались и так же мыслили, и поэтому никакого бессознательного зла не могло быть скрыто в их технике…
И еще он понял, что возможность выбраться отсюда все же существует и они ее со временем обязательно найдут!
— Спасибо, милая, — сказал он женщине и поклонился в ту сторону, где стоял аппарат. Он сказал это так сердечно, словно его благодарность могла долететь до нее. Но — кто знает? — может, каждое, даже самое тихое слово благодарности и любви не теряется в пространстве и всегда достигает того, кому оно послано, летя со скоростью, о какой еще ничего не знает теория относительности?
Потом он вынул пластинку из аппарата, чтобы голос не звучал зря: только в трудные минуты следовало слушать его… Он подумал, что непременно возьмет ее с собой на Землю.
Затем он вышел из ракеты. Уровень радиации продолжал возрастать. Медлить было нельзя.
Он пошел будить остальных. Вскоре все были в сборе, Сенцову не пришлось долго объяснять положение.
— Ну что ж, присядем как полагается… — сказал Сенцов, — и все сели на минуту. Все уже было собрано, все готово к уходу наверх, в оранжерею.
Сенцов оглядел друзей.
Они уже принадлежали истории — пять человек, сидевшие в чужой каюте.
Они принадлежали истории, как первые люди, встретившиеся с иной цивилизацией. Но даже если бы этого не было — а на Земле ведь об этом пока ничего не знали, — они равно принадлежали истории, как люди, погибшие вне Земли, при штурме Пространства. Еще живые, они были погребены под невообразимой толщей отделявших их от родной планеты просторов, которые когда-нибудь покажутся совсем не страшными.