У подножия Мтацминды

— Они у меня всегда были открыты, но сегодня раскрылись во всю ширь.

— Ну, мне уже пора, — сказал Смагин.

— А мне тем более…

— Как! Вы не останетесь до конца лекции?

— Нет, я уже сделал должный для себя вывод, больше делать мне здесь нечего. Прощайте, не поминайте лихом.

После лекции Куридзе, Мзия и Гоги простились со Смагиным у выхода из консерватории, возле которого стоял Вершадский.

— Завтра прошу к нам, — сказал на прощание Куридзе, — программа: сациви и напареули, на большее не надейтесь.

— Папа, — укоризненно прервала его Мзия, — ты забыл о чурчхелах и гозинаки.

— Это уже ваше, женское дело, Я говорю об основном.

Смагин остался с Вершадским.

— Николай Андреевич, не вздумайте меня провожать. Завтра встретимся и поговорим.

— А вам в какую сторону? — спросил Вершадский. — Если не ошибаюсь, к Земмелю.

— Да, мне на Белинскую. — В таком случае мы друг друга не провожаем, ибо нам все равно по дороге.

— Я даже не спросил вас, где вы остановились.

— У знакомых в Арагвинском переулке. — Так это же рядом со мной. Я живу в Кирпичном. — Тем лучше. Идемте.

Погода испортилась как–то сразу. Пошел мелкий, частый дождь, смешанный со снегом.

Они спустились по Крузенштернской на Руставели и пошли пешком по направлению к Земмелю.

— Как же это все с вами произошло? — спросил Смагин.

— На следующий день после вашего отъезда я срочно выехал из Баку, так как получил сведения, что меня могут схватить. В Батуме я погостил у брата и вот сегодня утром приехал сюда. Мне сразу бросились в глаза красные афиши, извещавшие о вашей лекции. Я очень обрадовался, что приехал как раз в этот день. Остальное вам известно.

— А как в Батуме? — спросил Смагин.

— Англичане распоясались вовсю. Вокзал под охраной сипаев. Насаждают европейские порядки. Очередь у билетной кассы должна быть вытянута в струнку. Если кто–нибудь — мужчина или женщина, это безразлично, — нарушит строгость линии, то плетка полисмена–сипая молниеносно выправляет ее.

— Значит, все по–старому. Эта картина мне знакома, я тоже стоял в этой строгой линии и задыхался от гнева, а теперь я смеюсь над ними. Поговаривают, что под влиянием английских рабочих Великобритания отзывает войска, — сказал Смагин и, указывая на двухэтажный дом с большим угловым балконом во втором этаже, закончил: — Вот мы и пришли.

— Здесь? — переспросил Вершадский.

— Вот мой балкон. А вот и дверь, — сказал Смагин, пытаясь переложить в другую руку портфель и большой букет хризантем, полученный им после лекции.

— Дайте я вам помогу, — сказал Вершадский.

— Я куда–то запихал ключ. Не беспокойтесь, я лучше позвоню.

Он нажал кнопку звонка, которым никогда не пользовался.

Послышались торопливые шаги по скрипучей деревянной лестнице, дверь слегка приоткрылась, и четырнадцатилетний мальчик Коля, сын хозяйки дома, громко проговорил:

— Вам Смагина? Его нет дома.

Смагин в первую секунду подумал, что Коля сошел с ума. Он стоял перед дверью, изумленно смотря на мальчика.

— У вас три типа из Особого отряда… — взволнованно прошептал тот.

Смагин и Вершадский быстро поднялись по Арагвинскому переулку и верхами, путаясь в закоулках, выбрались на улицу Петра Великого.

— На ваше счастье, я приехал вовремя. У меня здесь, недалеко, в здании бывшего института для благородных девиц, живет знакомая учительница Анна Георгиевна Навлишвили, — свой человек, она вас пока приютит, а там видно будет.

— Мне не совсем удобно, ведь она меня не знает. Может быть лучше к Гоги?

— Что вы! Во–первых, его квартира, очевидно, под наблюдением, а потом мне говорил сам Гоги еще в Баку, что сестра этой генеральши, которая живет над ними, такая яростная меньшевичка, что уж не пропустит случая выдать «преступника».

— Да, это верно.

Они поднялись наверх мимо здания бывшего женского учебного заведения святой Нины, пересекли улицу и вошли в здание бывшего института для благородных девиц.

— Могло ли когда–нибудь прийти в голову этим девицам, чинно шествовавшим здесь в белоснежных передниках под наблюдением своих чинных наставниц, что через несколько лет их «святая святых» превратится в убежище для политических преступников? — сказал Вершадский, подымаясь вместе со Смагиным по широкой лестнице на четвертый этаж.

Анна Георгиевна встретила их так, как будто не было ничего особенного в их неожиданном появлении.

Вершадский рассказал, в чем дело. Она быстро приготовила ужин, почти насильно заставила их подкрепиться, вышла на несколько минут и, вернувшись, сказала, что все улажено. Она перейдет к своей соседке, а ее комната — в полное распоряжение Смагина.

— У нас здесь, как на подбор, такая публика живет, что если даже узнает, кто вы, то никому об этом не скажет.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что Анна Георгиевна и ее соседка были вместе на лекции Смагина.

После минутного раздумья Анна Георгиевна сказала с мягкой улыбкой, осветившей ее добродушное лицо:

— Теперь я вас оставлю, вы должны хорошенько отдохнуть от стольких волнений. Николай Андреевич, вы тоже останьтесь. Хотя вам пока ничто не угрожает, но зачем тащиться в такую слякоть? Посмотрите, что делается на улице.

— Правда, Николай Андреевич, оставайтесь. Завтра вместе обсудим, что предпринять.

Глава XI

Везников, изменив привычке проводить вечера в «Химериони», «Дарбази» или «Мефисто» и забыв о «золотой комнате» клуба «Новое искусство», сейчас же после разговора со Смагиным помчался домой. Его юный камердинер, привыкший к поздним возвращениям хозяина, спал крепким сном. Везников с трудом его разбудил и, когда Вано, тараща на него удивленные глаза, пришел наконец в себя и обрел способность слушать, сердито пробурчал:

— Судки вычищены?

— А почему они должны быть не вычищены? — зевая во весь рот, спросил Вано.

— Не проглоти канделябра. Слушай: вот тебе деньги, беги во всю прыть в ресторан и принеси две порции бифштекса по–гамбургски и на сладкое компот из персиков. Ежели ваша светлость желает мороженого, то может присовокупить к заказу и оное.

— Мороженое и компот я не забуду, а этот бишез вы лучше на бумажке напишите.

— О Юпитер, — всплеснул руками Везников, — когда же ты возьмешь к себе этого оболтуса! Ничего не буду писать!

— Но я не могу.

— Нет, можешь. Скажи: бифштекс.

— Бишез, — нехотя повторил Вано.

— Ну ладно, так и скажи: «бишез и добавь: «с яйцом», раз не можешь выговорить: «по–гамбургски».

Везников облачился в теплый халат, подкинул несколько полен в камин и, присев к письменному столу, начал заниматься подсчетом сумм, которыми он сможет располагать в случае ликвидации всех своих предприятий. Он продолжил свои подсчеты и после ужина и пришел к печальному выводу, что в лучшем случае сможет вывезти заграницу не больше десяти тысяч долларов. Это была слишком мизерная сумма.

Он взглянул на часы, было половина первого.

«В клубе как раз разгар игры, — подумал он, — к черту эти вычисления! Что будет, то будет».

Он быстро переоделся в свой вечерний костюм. В это время вернулся Вано. Везников взял ключи от дверей и пробурчал: «Ну, теперь спи хоть до утра».

В вестибюле клуба «Новое искусство» он столкнулся лицом к лицу с Абуладзе.

— Вы слышали новость? Везников вздрогнул.

— Нет, а что?

— Наше правительство наконец потеряло терпение, и ваш Смагин арестован.

Везников облегченно вздохнул. А он–то думал, что уже началось восстание и он не успел уехать!

— «Мой Смагин»! — захохотал он. — Ловко это вы придумали. Расскажите лучше подробности. Что же он, уже в Метехском замке? «Как смешно, — подумал он, — час тому назад Смагин напугал меня, а сейчас сам, должно быть, перепуган».

— Нет, ему удалось убежать…

— Убежать? Как же это могло случиться?