Страница 48 из 69
— Понимаю, понимаю… Так, значит, вы взяли в руки власть? — улыбаясь, переспросил Гоги.
Смагин ответил ему многозначительной улыбкой н с горячностью добавил:
— Гоги! И ты должен взять себя в руки! Ведь сила воли много значит… Мы хотим, чтобы ты скорее окреп по–настоящему.
— Да я уже окреп, — не совсем уверенно проговорил Гоги, пытаясь посильнее пожать своей исхудавшей рукой руку Смагина.
Смагин опустил глаза.
— Вы мне ничего не сказали о главном, — продолжал Гоги. — Ведь я оторван от всего мира.
Смагин оглядел соседние койки. Один больной крепко спал, другой лежал с закрытыми глазами и стонал. Третий оживленно разговаривал с посетительницей.
— Гоги, будь спокоен, — сказал Смагин, — все идет хорошо. Понимаешь, сейчас вопрос только во времени…
Легкий румянец выступил на бледных щеках Гоги.
— Вы это говорите не только для того, чтобы ободрить меня?
— Нет, Гоги, такими вещами не шутят. Я говорю сущую правду. Что касается бодрости духа, то я уверен, что ты…
— Буду победителем! — закончил за него Гоги.
— Вот именно, — засмеялся Смагин. — А чтобы ты был действительно победителем, я ухожу, ибо не хочу тебя утомлять своими разговорами.
— Да что вы! — запротестовал Гоги. — Наоборот, я…
— Нет, Гоги, тебе пока нельзя волноваться.
— Ну ладно, покоряюсь воле члена семейного совета, — улыбнулся Гоги и протянул ему руку. Смагин опять почувствовал боль.
— Но в следующий раз, — добавил Гоги, — если маме станет хоть немного лучше, приведите ее с собой, дорогой Александр Александрович. Хорошо?
— Разумеется. Мы придем вместе.
Смагин не помнил, как он вышел из палаты, как спустился вниз, как снимал с себя халат. Он опомнился только тогда, когда услышал чей–то мягкий голос, обращенный к нему. Он оглянулся. Перед ним в белоснежном халате стоял один из работников этой больницы, видимо врач.
— Можно вас на минуту? — спросил доктор и, взяв под руку Смагина, провел его в кабинет.
— Обиташвили не безнадежен. Это я вам говорю не только как главный врач, но как человек, имеющий опыт. Если вы добьетесь… если вы сумеете выкроить один месяц домашнего ухода, и не в Тифлисе, а где–нибудь… ну хотя бы в Боржоми, то я ручаюсь, что Георгий дождется лучших времен.
Глава II
Смагину при помощи Елизаветы Несторовны Джамираджиби удалось получить свидетельство о болезни Гоги, подписанное доктором Асатиани. Немного позже Домбадзе вручил ему разрешение министерства внутренних дел взять Георгия Обиташвили на поруки матери для лечения. Когда Смагин приехал в больницу, чтобы взять Гоги, главный врач Куридзе отозвал его в сторону и спросил:
— Где вы решили поместить больного?
— Как вы советовали, — ответил Смагин, — в Боржоми или в его окрестностях.
— Кто с ним поедет?
— Его мать.
— А у них или у вас есть знакомые в этих местах?
— Никого.
— Видите ли, я рекомендовал больному не столько климатическое лечение, сколько полный отдых в домашних условиях. Поэтому вот что я предлагаю, — пусть они поедут ко мне в Гурию.
— К вам? — удивился Смагин.
— Да, ко мне. Туда как раз завтра выезжают моя жена и дочь. Место хорошее, тихое, у нас удобный дом, большой сад, Георгий там быстро поправится. Приезжайте и вы.
— Я не знаю, как вас благодарить, доктор. Сегодня же поговорю с его матерью. Думаю, что она примет с большой радостью ваше предложение. А я приеду позже.
— Вы будете их провожать на вокзал?
— Да, конечно.
— В таком случае вот вам мой адрес, приезжайте все вместе прямо к нам на Плехановский, и от нас поедем на вокзал. Билеты возьмите до Самтреди, а оттуда на лошадях до нашего селения не так далеко…
Таким образом неожиданно разрешился вопрос о поездке, Гоги.
Смагин не мог поехать вместе с ними, так как у него было заранее назначено несколько лекций. Он навестил их только через месяц.
Приехав в Самтреди в 11 часов утра, еще из окна вагона он увидел на перроне Гоги, около которого стояла миловидная девушка. Когда Смагин вышел из вагона, они подбежали к нему, радостно улыбаясь.
Гоги не успел еще познакомить его со своей спутницей, как она обняла и поцеловала Смагина, как будто знала его с детства.
— Это Мзия, дочь Теймураза Арчиловича Куридзе, — сказал Гоги. — Она у нас особенная…
— Это у кого это «у нас»? — шутливо переспросила его Мзия, делая попытку взять из рук Смагина маленький чемодан.
— Ни за что, — запротестовал Смагин, — ведь я пока еще не дедушка…
— Все равно вы гость, и вы с дороги. Гоги тоже взялся за ручку чемодана.
— Этого еще недоставало, — рассердился Смагин.
— Да я уже поправился, Александр Александрович!
— Все равно, — заупрямился Смагин.
К ним подошел молодой парень в гурийской шапочке.
— Ну, вот и наш Бичико, — радостно воскликнула Мзия, — он–то уж не позволит вам ломать наши обычаи… Скорее едем. Варвара Вахтанговна с таким трудом отпустила Гоги. Она будет волноваться.
Бичико выхватил из рук Смагина чемодан, и все направились к фаэтону.
Вскоре они уже мчались по извилистой горной дороге, весело болтая и смеясь. Бичико высвистывал какие–то арии и ожесточенно щелкал кнутом.
Отдельные картины — то какое–нибудь дерево, то изумрудно–зеленая лужайка, на которой шумная ватага молодежи располагалась на отдых, — переносили Смагина в далекое детство, казалось, что когда–то, давным–давно, он уже видел их. У него сейчас было такое ощущение, будто он едет на пикник.
Смагин не узнавал Гоги и изумлялся, как мог преобразиться человек за один месяц. Мзия оказалась необыкновенной девушкой. Она не блистала красотой, но от нее исходило обаяние, которое с первой секунды встречи располагало к ней и влекло. Гоги не сводил с нее глаз, хотя все время старался сделать вид, что не обращает на нее внимания. Это очень забавляло Смагина.
Когда они проезжали мимо широко разлившегося Риони, с горы казалось, что перед ними сверкает море.
— Вы в этих местах в первый фаз? — спросила его Мзия.
— К сожалению, да.
— Почему «к сожалению»? Скорее — к счастью, потому что нет большего счастья, чем видеть впервые новые места, особенно те, которые вы можете встретить только в Гурии.
— А для меня высшее счастье — видеть новых людей, — сказал Гоги.
— Ну, смотря каких, — засмеялась Мзия.
— Таких, которые мне нравятся, — с лукавой улыбкой произнес Гоги.
Смагин смотрел на деревья, усыпанные золотыми листьями, на отвесные скалы, на вьющуюся лентой дорогу, и ему казалось, что он не едет, а плывет среди разорванных облаков, сквозь которые ему протягивали свои ветви гигантские деревья, корнями уходящие в недра неподвижных гор.
Около покосившегося деревянного моста работали крестьяне, заменяя подгнившие бревна новыми.
Глубокий старик, не принимавший участия в работе, стоял в стороне, опираясь на суковатую палку. Слезящимися глазами он внимательно окинул проезжавший мимо фаэтон.
— А когда же Чохатаури? — спросил Смагин у Гоги.
— Да мы уже подъезжаем, вот за этим поворотом, — ответил тот, — а там рукой подать до нашего… то есть до этого самого селения, в котором мы гостим.
— Разве оно не ваше? — тихо проговорила Мзия. Гоги покраснел. Смагин сделал вид, что не слышал слов Мзии.
В Чохатаури передохнули, после чего свернули на другую, более узкую дорогу и минут через двадцать приехали в селение. У калитки дома их уже ждала Варвара Вахтанговна. Она обняла Смагина. Не успел он опомниться, как к ним подбежала Мзия:
— Мама требует, чтобы вы сейчас же шли обедать.
— Мзия была бы замечательной переводчицей, — засмеялась Ольга Соломоновна, выходя вслед за дочерью и здороваясь со Смагиным. — Я сказала «прошу», а она перевела «требую».
Обед прошел оживленно. Ольга Соломоновна была прекрасной хозяйкой, обладавшей к тому же большим тактом, сказывавшимся в искусстве угощать гостей. Ей было около пятидесяти, но выглядела она гораздо моложе. Лицо ее освещала приятная, добрая улыбка, в которой иногда проскальзывала грусть.