Свидание с умыслом

Стало быть, отпечаток принадлежал не мне.

Мой пульс участился и я начала лихорадочно соображать. Парадная дверь была заперта, и на нижнем этаже все стояло на своих местах. Занавески в гостиной были открыты, но окна — на запоре. Я пока не проверила, заперта ли задняя дверь, но заметила, что она закрыта. Мой дом не велик: если бы видеомагнитофон, проигрыватель или телевизор исчезли, если бы были открыты ящики шкафов — это было бы заметно сразу. Прямо под верхней спальней были еще две спальные комнаты и ванная. Их двери тоже были закрыты. Я предполагала приспособить одну комнату под офис, а другую отдавать гостям. Сейчас в них не было ничего, кроме коробок.

Внезапно острейший материнский страх, который все еще жил во мне, погнал меня в ту комнату, где стояли две коробки, в которых я хранила вещи Шеффи. Открыв дверь, я увидела, что обе коробки, все еще запечатанные с дороги, стоят на своих местах возле стены. Выглядели они очень сиротливо, но, очевидно, их никто не трогал.

Я осмотрела спальню и новую ванную, открыла бельевой шкаф, но нигде не обнаружила никаких изменений. Я встала ногами на нижнюю полку и с верхней достала свой пистолет, который был спрятан под полотенцами. Когда я дома, он всегда лежит у меня в тумбочке возле кровати, под розовым ангорским свитером. Уезжая, я убираю его подальше: не хотелось бы, чтобы у грабителя, если он вдруг заберется в дом, было под рукой оружие. Это небольшой, очень удобный пистолет, отделанный серебром и всегда заряженный. Мне никогда не приходилось прибегать к его помощи — в моей практике было всего два более или менее опасных клиента. Но, думаю, я смогла бы воспользоваться им при необходимости. Женщины столь беззащитны в этом мире — может быть, поэтому я и занялась семейным правом… Я взяла пистолет и спустилась вниз.

Осмотрев все помещения и закрыв жалюзи, я села и зарыдала с пистолетом на коленях. Понять мое настроение может только мать, потерявшая своего ребенка. Отпечаток на постели выбил меня из колеи, я не знала, что мне делать. А тут еще этот страх за коробки с вещами Шеффи — школьными фотографиями, рисунками, милыми безделушками… Я должна была сохранить эти вещи, но я вовсе не собиралась в них копаться. Острый страх за эти вещи был таким знакомым — так же, бывало, схватит сердце, когда ребенок играет во дворе и вдруг вы слышите визг тормозов. Или когда вдруг воцаряется гробовая тишина в ванной, в которой он только что весело напевал.

Волнения, однако, нисколько не помогали мне понять, что делать. Он меня покинул, но всегда был со мной.

Когда снова зазвонил телефон, я вскрикнула. Выждав три звонка, я подняла трубку.

— Ха, вы вернулись, — уютно проворковал Том.

— Том, это вы… — выдохнула я, пытаясь преодолеть бешеное сердцебиение.

— Как вы повеселились?

— О… — начала я. — Подождите секундочку, — я не знала, что делать. Набрав побольше воздуха, я сказала: — Том, спасибо. Я хорошо повеселилась.

— Ну и славно. А я не знал, куда себя деть в выходные — привык уже работать у вас.

— Послушайте, Том, давайте переговорим завтра. Я немного устала…

— О, Джеки, простите меня. С вами все в порядке? Вам было грустно расставаться с друзьями?

— Нет… не то чтобы, но… Короче, я…

— Понимаю, я позвоню вам завтра. Если вы уверены, что у вас все в порядке…

— У меня не все в порядке, — выговорила я дрожащим голосом. Я решила ничего не скрывать от него. Я задумалась только над тем, как лучше сообщить ему, что случилось. Я была выбита из колеи, Роберты рядом не было, а больше мне не с кем было посоветоваться. — Я подозреваю, что кто-то побывал у меня в доме, пока меня не было.

— Вас ограбили?

— Нет, кажется, все на месте, — я снова огляделась. — Но… Вы, наверное, подумаете, что я спятила, но я уверена, что кто-то лежал на моей кровати.

— Что?

Я быстро овладела собой:

— Конечно, может быть, я просто забыла… Какое-то объяснение, наверное, есть… Возможно, перед отъездом я сама прилегла ненадолго… — Если не принимать во внимание, что отпечаток был не на той стороне, на которой я обычно лежу — ближе к телефону и будильнику.

— Вы не хотите позвонить шерифу?

— И что я скажу ему? Что кто-то…

— Да. Да, Джеки. Если все обстоит так, как вы говорите, позвоните шерифу, и пусть он пришлет кого-нибудь для осмотра всего дома.

— Но я…

— Послушайте, вы взволнованы, и я сейчас к вам приеду. Но все-таки позвоните шерифу. Это их дело — осмотреть дом и прочее, это не доставит вам ни малейшего беспокойства. А я приеду немного поддержать вас.

— Я чувствую себя идиоткой, — проговорила я, и крупная слеза скатилась по моей щеке.

— Вы уверены, что ничего не пропало?

— Вроде бы нет, хотя особенно тщательно я не проверяла…

Минуту он помолчал, раздумывая.

— Все равно позвоните в полицию. Иначе вам покоя не будет. А я скоро приеду — хотя и не очень скоро, мне до вас сорок километров.

— Может быть, не стоит?

— Стоит. Я долго не пробуду — убедимся, что все в порядке, вы в безопасности, и я уеду.

Мне, безусловно, нужно было с кем-то поговорить о случившемся. Я знаю, что не выдумала все это. Я представила, что могут решить Том или полиция. Меня беспокоило, что кому-то есть дело до меня, моих коробок с вещами Шеффи и прочего, и что до тех пор, пока я не уезжала из города, это никак не проявлялось. Мне снова захотелось подняться наверх и взглянуть, в порядке ли мой ящик с нижним бельем. Но, с другой стороны, я понимала, что этот ящик у меня всегда в беспорядке. В конце концов, в доме никого не было. И не похоже было, чтобы мой приезд потревожил грабителя. Прошел добрый час, пока я говорила по телефону и пила вино. Если кто-то и нарушил неприкосновенность моего жилища, во всем штате не было более неподходящего для этого объекта.

Мой звонок в полицию прозвучал, наверное, несколько вызывающе.

— Это говорит Джеки Шеппард, проживающая по аллее Апачей, 449. Я вернулась домой после небольшой отлучки и обнаружила, что кто-то побывал в доме в мое отсутствие. Пожалуйста, пришлите патрульную машину. — И я стала объяснять, что ничего не разбито, не похищено или испорчено, за исключением одного единственного отпечатка на моей постели. Я попросила их обыскать дом, чтобы я могла чувствовать себя спокойно. Мне казалось, что я словно извиняюсь за что-то. Диспетчер ответил, что машина приедет.

Повесив трубку, я снова осмотрелась. Затем, с пистолетом в руке, я открыла дверь, отделяющую кухню от столовой. Все было на своих местах. Открыла дверь в кладовую. Тоже ничего. С другой стороны от кухни было закрытое крыльцо, которое тоже использовалось как кладовая. Я собиралась переделать эту кладовку, чтобы в доме появилась еще одна солнечная комната. Тем более, что ее дверь вела в сад. Я увидела, что засов на ней не задвинут. Именно так и было. Хотя я точно помнила, что заперла эту чертову дверь. Помню, я подумала, что действую, как типичный житель большого города — мне казалось, что в Коульмене мало кто запирает двери на засов. Тем не менее я самодовольно совершила этот ритуал. И в мое отсутствие дверь кто-то открыл. Очевидно, что тот, кто проник в мой дом и лежал на моей постели, именно этой дверью и воспользовался.

Но все-таки, что это, черт побери, означало? С какой целью нужно было подвергать себя опасности? Найдя то, что искала, я решила отложить дальнейшее исследование до прибытия полиции. Оставался еще погреб с печью, в котором не должно было быть ничего, кроме мышиных испражнений. Туда вела дверь из кладовой, которую я запирала на висячий замок. Я решила больше ничего не предпринимать в одиночку.

Когда в дверь позвонили, я быстро прошла в кухню и спрятала пистолет в холодильнике. Я всего только двум людям говорила о том, что он у меня есть. Я показала его Шеффи и я говорила о нем Челси, которая передала Майку. Пистолет был зарегистрирован, но никто не знал о нем. Я не хотела, чтобы вокруг него разводили разные шуточки — вроде маленькой, вооруженной до зубов мамочки и прочего. Я уверена, что и преступления чаще всего совершаются по отношению к более или менее знакомым людям…