Корона клинков

Бургомистр чисто механически кивнул. Его внимание сосредоточилось на серебряном легатском перстне, что блеснул на пальце незнакомого мужчины. С этого момента откровения Кемара перестали существовать. Савостия занимал только один вопрос: что изображено на печатке, хотя он не сомневался, из столицы прислали проверяющего.

Зато предполагаемого проверяющего болтовня Кемара, напротив, очень даже заинтересовала. Он подался вперёд и буквально ловил каждое слово.

— Я не понимаю, — проговорил бургомистр, когда, наконец, смог взять себя в руки и отделаться от омерзительного ощущения сжимающейся на горле петли, — чем ты не доволен? За собаку тебе потери возместили сполна, обидчика ты проучил. Чего ж ещё?

Кемар задумался. С его слов выходило, будто он остался полнейшим победителем по всем статьям, а, стало быть, и требовать от городских властей ему нечего.

— А увечье? — воскликнул он.

— Какое ещё увечье, — поморщился Савостий, — ты здоров, как боров.

— Имеется увечье, а то как же! Его мне изменник нанёс. Вот пощупай, коли не веришь.

Кемар нагнул бычью шею и показал на загривок.

— Со всей силы саданул. Кабы не его чёртова палка, он у меня не то что зубов, головы бы не досчитался. Хромал, хромал, а опосля дал по башке. Так что я справедливости требую! Справедливости и защиты. Что получится, ежели кто ни попадя ветеранов войны станет калечить!

— Позвольте полюбопытствовать, — Осокорь (а на стуле для посетителей сидел именно он) поднялся и подошёл поближе, — как именно выглядела палка, которой, как вы выразились, вас саданули по голове?

— Как выглядела, так и выглядела, — зло огрызнулся Кемар, — не вашего ума дело. Не вмешивайтесь, сядьте и ждите, пока люди поважнее вас разговор закончат.

— Это, в смысле, вы? Соотечественник и сподвижник покойного императора?

— Хотя бы, — Кемар развернулся вместе со стулом и смерил незнакомца презрительным взглядом от поношенных дорожных сапог до лысеющей макушки. Савостий разевал рот, как выброшенная на берег рыба, и вяло указывал на правую руку Осокоря. — А вот кто вы такой, нам неведомо.

— Это легко исправить. Мне, конечно, далеко до того, чтобы я мог отрекомендоваться соотечественником и сподвижником императора или регента. Я всего лишь легат Первого Безымянного легиона, — он показал перстень-печатку с переплетёнными змеями. А особые полномочия мои подтверждаются также бумагами, кои я вам с удовольствием покажу.

Лицо бургомистра покинули последние краски жизни. Он поднялся и на ватных ногах вышел из-за стола.

— Прошу вас, господин…

— Марин Туллий, — представился легат, — но я предпочитаю называться Осокорем.

Кемар ошарашено глядел на незнакомца, весьма уютно разместившегося за столом бургомистра, и в голове его всплывали десятки ужасных вещей, среди коих не последние — накладные, с его, Кемара, личной подписью, списанные (и украденные) стройматериалы, а над всем этим нависали жалкие полтора этажа недостроенного храма. Единственным желанием Кемара было неотвязное желание уменьшиться до размеров мыши и шмыгнуть в ближайшую щель.

— И так, каким именно посохом вы получили по голове? — вернул его к действительности вопрос мужчины за столом.

— Чёрным.

— Отлично, — казалось, ответ порадовал высокого гостя, — чёрный с украшениями?

Кемар закивал головой в знак согласия.

— И где это произошло?

— «У Лысого».

— Где? — не понял легат.

— Это гостиницу у нас так называют, — пояснил бургомистр, — вообще-то правильно будет «Приют ветерана».

Осокорь кивнул, выглянул в коридор, и очень скоро кабинет бургомистра пополнился ещё одним посетителем. Савостий посмотрел на разворот плеч вошедшего и безошибочно угадал в нём военного. Для этого не нужно даже было обращать внимание на выправку и армейские ботинки.

— До моего возвращения никого в помещение не впускать и не выпускать, — коротко приказал Осокорь, — если рыпнутся, вреж, как следует, но не калечь.

— Слушаюсь, экселенц!

Молодой солдат широко расставил ноги и загородил собой дверь.

Отыскать «Приют ветерана» не составило труда. Осокорь расставил людей вокруг, а сам отправился поговорить с опрятной женщиной средних лет, отрекомендовавшейся хозяйкой.

— Так они ж съехали, — пожала плечами вдова лысого ветерана, — уже часа три назад. Точно. Я всегда обед накрываю, когда часы на ратуше два отобьют. А эльфы ещё до того отбыли, я им ещё обед с собой завернула.

— И что о них вы можете сказать?

— Да что о них скажешь? Постояльцы, как постояльцы: не шумели, заплатили за неделю вперёд, комнату поле себя в аккуратности оставили. Почаще бы другие так. — Вдова вздохнула, — вам-то они зачем?

— Если я скажу, будто я приятель вашего постояльца, вы мне, конечно не поверите? — Осокорь поставил на стол опустевшую кружку и утёр губы тыльной стороной ладони.

— Не поверю, — согласилась женщина, — у вас во всём облике значительность сквозит, хоть и одеты вы по-простому.

— Я всегда говорю, что женщины бывают гораздо наблюдательнее мужчин, — Осокорь одарил собеседницу широкой восхищённой улыбкой. — Дело-то у меня обыкновенное, разводное. Наш красавец бессовестно покинул жену и скрылся в неизвестном направлении. Мало того, он прихватил с собой нечто, ему не принадлежащее.

При этих словах он выразительно вскинул брови. Можно было подумать как о ларце с драгоценностями, так и о сыне.

— Вот почтенная матрона, оскорблённая в лучших чувствах, страшась позора огласки, наняла вашего покорного слугу, дабы разыскать беглого супруга, поговорить с ним и убедить возвратиться к семейному очагу.

Хозяйка гостиницы покачала головой.

— Разминулись вы, тут уж ничего не поделаешь.

— А они не говорили случайно, куда направляются?

— Нет. Сели на лошадей и уехали, а уж куда, мне не ведомо.

— Ну что ж, — Осокорь встал, взял шляпу, — спасибо за помощь, — да, вот ещё что, чуть не забыл.

Он возвратился от самой двери и снова уселся на то же место.

— Это для отчёта. Моя нанимательница — дама весьма щепетильного нрава и въедлива бывает до колик. — Он обречённо махнул рукой, словно пытался показать, насколько он устал от мелочных придирок богатой и своенравной клиентки. — Она непременно стребует с меня подробный доклад, кто приходил к ейному супружнику, к кому он ходил. Ведь мы с вами люди взрослые, понимаем, небось, что просто так мужья не сбегают. Тут какая-никакая бабёнка замешана. Припомните, может, с ними ещё кто был?

— Нет, никого не было, — ответила вдова, поставив перед Осокорем новую порцию пива, — вдвоём приехали, вдвоём уехали. А знакомцу вашему вообще не любовных свиданий было. Хворал он, — пояснила женщина ещё до того, как Осокорь открыл рот для вопроса, — хворал основательно. Все три дня из номера не выходил. А вот сын его молодец, заботливый малый и воспитанный такой. Хотя я сразу догадалась, что они не из простых. — Добавила она с гордостью.

— Получается, никто к ним не приходил, — задумчиво проговорил Осокорь, — совсем никто. А осёл у них был?

— Осёл? — не поняла вдова.

— Да, осёл, ишак или ещё что-нибудь в таком роде?

— Нет, скотины у них не было. Сегодня с утра лошадей купили, на них и уехали.

— Что за лошади, не припомните?

— Нешто у меня других дел нет, кроме как чужих лошадей разглядывать, — хозяйка махнула рукой, — вот муж мой покойный, тот мимо красивой лошадки спокойно пройти не мог. Обязательно порасспросил бы владельца, откуда и как зовут. А для меня все лошади одинаковые.

— Скольких лошадей, вы говорите, купили ваши постояльцы? — Осокорь расправился со второй кружкой пива.

— Естественно, двух. Сколько же нужно лошадей для пары седоков?

— Это, как посмотреть, достопочтенная хозяюшка, — Осокорь полез за деньгами, — кому вьючная лошадь надобна, кому и подменная. Спасибо, не дали мне умереть от жажды.

Когда легат почти вышел, вдова вновь окликнула его.

— Была одна странность, — сказала она, — только не знаю, поможет вам это или нет. После отъезда в их номере один мужчина обнаружился.