Страница 22 из 96
— Нет. Какие курсы? До войны никто не занимался этим в базе. Я сам дошел. Кто же еще будет? Минеру все-таки это дело сподручнее.
Признаться, мне стало немного не по себе. Одно дело — когда человек знает основы опасного дела, и другое — когда каждый раз он вступает в неизведанную страну, полную смертельных неожиданностей. Но кто мог выполнить это лучше его? Я узнал главстаршину достаточно хорошо за эти сутки.
Старшина завернул части взрывателя в газету, сверток взял с собой, и мы, погасив ночник, вышли на улицу. Перед нами лежала тихая, освещенная голубым светом луны бухта. В городе не было слышно ни звука.
— До завтра, товарищ старший лейтенант.
— До завтра, главстаршина.
Но завтра нам встретиться не удалось. Нет, никто из нас не погиб и не был ранен. Просто меня срочно перебросили в другую базу. Рассказывали мне, что главстаршина часто разряжал бомбы незнакомой конструкции. Потом сказали, что он взорвался не то на тридцать пятой, не то на сороковой. А может быть, это был не он — ведь я называл его только по званию. А фамилии его я не знал.
Много еще на своем веку я встречал людей. Но чем дольше живу, тем чаще встает он перед моими глазами — скромный кладовщик минного склада Н-ской военно-морской базы. Погиб ли он, исполнив свой долг до конца, или живет где-либо в нашей стране мирной жизнью, но, я думаю, он достоин того, чтобы стоять на берегу родного моря отлитым в бронзе.
И. Олейников
РЕЙСЫ 1942 ГОДА
С. Чумаков
ВОСТОЧНЕЕ ХОККАЙДО
Повесть
I
Пароход «Ангара» возвращался во Владивосток из американского порта Сиэтл с грузом сахара, канадской пшеницы, а также свиной тушенки в банках, которую наши солдаты прозвали «второй фронт». Это были поставки по ленд-лизу — так называлась помощь заокеанского союзника нашей стране, сражавшейся с гитлеровцами. Правда, помощь эта была не бескорыстной, а в долг. Расчет после победы.
На черных бортах парохода выбелены большие белые прямоугольники, в которых нарисованы красный флаг и буквы «USSR». Крышки трюмов укрыты брезентами. На них надписи «СССР» латинскими буквами и иероглифами.
На Дальнем Востоке война началась позже, чем в Европе. 7 декабря 1941 года японская авиация напала на базу американского флота в Пёрл-Харборе. С тех пор бесконечные водные пространства, бесчисленные острова Северного и Южного полушарий стали именоваться Тихоокеанским театром военных действий. Японцы пока жестоко били своих противников — американцев и англичан.
На этом театре лишь наша страна была нейтральной, лишь наши торговые суда совершали рейсы в США и обратно. Американцы не хотели рисковать своими судами. Вот почему «Ангара» несла опознавательные знаки — «охранную грамоту» — всем воюющим напоказ, а ночью зажигала на мачтах сигнальные огни. С кораблей, самолетов, через перископы подводных лодок знаки эти видны ясно с большого расстояния.
В команде было тридцать два человека. Еще на «Ангаре» плыли два пассажира: вдова работника советской закупочной комиссии, скоропостижно скончавшегося в Сиэтле, и ее сын Игорь. Анна Лукинична добиралась пока до Владивостока, потому что родина ее — Смоленск — была «под немцем». Она попросила у капитана какую-нибудь работу, не хотела быть нахлебницей в такое время, да и от безделья, от тоски известись можно. Капитан придумал для нее должность «дублер кока». С того дня в штурманской рубке к началу каждой вахты, даже в четыре часа утра, появлялся поднос с бутербродами и термос с горячим кофе. В Акутане, на Алеутских островах, Анна Лукинична купила бочонок соленых огурчиков у потомков русских переселенцев. Ежедневно к утреннему чаю пекла пирожки с картошкой, мясом. Все делалось тихо и незаметно: и есть Анна Лукинична на судне, и как бы нет ее… А Игорь был вездесущ. Его видели, казалось, одновременно в машинном отделении, в штурманской, в радиорубке. Быстро сориентировался в жаргоне. Капитана за глаза, как и все, называл «мастер», старшего механика — «дед», а помполита — «помпа».
Свою каюту пассажирам отдал помполит Олег Константинович Соколов, а сам по решению капитана переселился к «деду» на диванчик. «Дед», тридцатилетний холостяк, был недоволен вторжением. Свое недовольство он прямо в присутствии помполита и высказал капитану.
— Совесть имей, Иван Иванович, — не глядя на него, сказал тогда капитан. — Твоя каюта после моей самая просторная, вот у тебя и будет коммуналка до конца рейса. Все!
Иван Иванович смирился:
— Нехай вселяется. Пойду освобожу диванчик да барахло свое в шкафчике потесню.
— Так бы сразу…
«Дед» ушел, а капитан продолжал:
— Вот кулацкая натура! Ты политический воспитатель, а не видишь, что он под себя все гребет. Будто забыл, что война, что, кроме кают, еще окопы есть, где глина с водой пополам по брюхо…
Соколов вскоре убедился в правоте капитана. «Дед» и впрямь оказался мужичком запасливым. Еще в Америке ухитрился раздобыть четыре пары ленд-лизовского шерстяного белья, хотя положено было по две пары на брата. Надевал по два комплекта сразу. В машине жарища, а он и там в робе и двух парах нательного белья.
Диванчик размещался вдоль борта, под иллюминатором, наглухо задраенным с осени. Когда начиналась килевая качка, спать было сносно: то пятками, то затылком Соколов упирался в поперечные переборки — вот и все неудобства. Но при бортовой качке сон был таким же приблизительным, как, наверное, у пехотинца на ходу во время долгого марша. Кроме того, Иван Иванович могуче храпел, заглушая порой стук машины. Это тоже мало способствовало отдыху. «Но ничего, — успокаивал себя помполит, — доживем до Владивостока, а там, на прочной земле, на железной койке, да под теплым одеялом… Храп не будет мешать, машина не будет стучать, и бортовая качка не будет вытаскивать из-под тебя матрац…»
За окном видны розовые облака. Олег Константинович никак не мог это квадратное окно называть иллюминатором… «Дед» спал сегодня на удивление беззвучно. Одеяло сбросил на пол — жарко. В ногах у него лежали, как обычно, кожаная канадка на «молниях» и теплый свитер. В случае аврала стармех мог одеться мгновенно. У Соколова с одеждой ералаш: на рубашке брюки, на брюках сверху китель, хотя привык он надевать сперва рубашку, потом брюки.
Качки не было, стармех лежал тихо, как мышка, тут после жестоких штормов в районе Алеутских островов поспать бы всласть, а вот проснулся на рассвете. Стараясь не шуметь, Олег Константинович встал, переворошив обмундирование, оделся и пошел на мостик.
Был штиль, редкий для этих широт полный штиль. Легкий ветерок рождало само движение судна, рассекавшего застывший океан и замерзший над ним воздух. «Ангара» вошла в полосу тумана, сразу исчезло все: и ртутная, тяжелая гладь воды, и розовые облака, и труба, извергающая черный шлейф дыма. Белая холодная испарина океана была так густа, а сам океан так спокоен, что казалось, медлительный, перегруженный пароход, не касаясь воды, парит в облаках. Но вот туман стал серовато-розовым… рассеялся. Солнце в розовый цвет окрасило надстройки, а на облаках засияли яркие краски.