Страница 20 из 96
Д. Кулинич
СУТКИ ИЗ ЖИЗНИ ГЛАВСТАРШИНЫ
Рассказ
Я вижу его, главстаршину, как сейчас: в потертом кителе с тремя узенькими нашивками на рукавах, в брюках, заправленных в сапоги с короткими голенищами.
— Товарищ капитан второго ранга, — четко, по-уставному, подошел он к моему начальнику. — Разрешите обратиться!
А мы — три инженера базы — подчиняясь воинской дисциплине, встали перед ним.
До этого было так…
Бумажная черная штора на единственном окне отделяла кабинет моего начальника от всего остального мира, а неожиданная вечерняя тишина настраивала меня на философский лад. Как-то сразу вычеркнулось тогда из памяти, что всего час-полтора назад захлебывались от частых выстрелов зенитки, ухали взрывы бомб, вспыхивали пожары, носились с истошными гудками машины и сам этот дом, расположенный всего в двух десятках метров от причала, качался подобно кораблю.
Я задержался в кабинете начальника, чтобы окончательно определить, что же можно было сделать для ремонта эсминца. Листая дефектные ведомости, я безжалостно вычеркивал такие пункты, как выпрямление бортовых листов или установка новых плафонов для кают-компании. Не до жиру… Я улыбался про себя, слушая, как обстоятельно и долго докладывал начальнику о каком-то пустяковом ремонте инженер, самый старший из нас по возрасту и по званию. Мы — молодежь — с начальником осмеливались говорить только тогда, когда получали от него задание и когда докладывали о его выполнении. Да еще когда приходилось оправдываться. На нас жаловались ежедневно и ежечасно: командиры и комиссары кораблей за то, что мы отвергали их сверхъестественные, на наш взгляд, требования; прорабы судоремонтного завода за то, что мы им выдвигали, на их взгляд, чрезмерные требования; коменданты — когда на кого-либо из нас падало их недремлющее око.
В остальных случаях мы обходились без нашего начальства. Это было уже наше дело, как заменить легированную сталь на обыкновенную, как без дока залатать пробоину в днище корабля или поставить новый гребной винт, как переоборудовать водяные цистерны на бензиновые танки, как без справочников произвести сложные расчеты, как договориться с заводской кладовщицей, чтобы она выдала на корабль дефицитные материалы.
Итак, в тот вечер идиллия в кабинете начальника была разрушена.
— Командир базы приказал вам, товарищ капитан второго ранга, идти со мной, — докладывал главстаршина.
— Куда это с вами? — в недоумении поднял брови мой начальник.
— Разряжать авиабомбу, товарищ капитан второго ранга.
— Какую авиабомбу? — еще более удивился мой начальник.
— На танкере. Она не взорвалась.
— Во-первых, я ничего не понимаю в авиабомбах, а во-вторых, товарищ главстаршина, вы… что-то, видимо, напутали. Командир базы мог мне и позвонить…
— Я сейчас. — Главстаршина скрылся в дверях.
Мы еще не успели обменяться мнениями о происшедшем, как он возвратился, ведя за собой капитан-лейтенанта, дежурного по штабу.
— Да, — подтвердил тот. — В танкер во время последней бомбежки попала и не взорвалась тонная бомба. Адмирал приказал минерам ее разрядить, а механикам — обеспечивать разряжание.
— Но я же действительно ничего не понимаю в авиабомбах! — настаивал мой начальник. — И что мы там должны обеспечивать?
— Не знаю, такой приказ, — пожав плечами, сказал капитан-лейтенант.
— Но при чем здесь мы? — опять спросил инженер-капитан второго ранга.
Он был прав, он был инженер-механиком и ничего не понимал ни в минах, ни в авиабомбах. И вообще не дело было руководителю технического обслуживания кораблей почти всего флота заниматься разрядкой бомбы, но… Внешне все это выглядело так, что я не мог подавить улыбку. Взгляд моего начальника упал на меня.
— Вот вы смеетесь, товарищ старший инженер-лейтенант. Ну и идите вместе со старшиной!
— Есть! — отчеканил я, еще улыбаясь.
Мы вышли в коридор — главстаршина, я и дежурный.
— Зайдите, запишите адреса родственников, — как само собой разумеющееся, сказал капитан-лейтенант.
Мы зашли в дежурную комнату и записали в вахтенный журнал: я — адрес родителей, находящихся в эвакуации; старшина, поколебавшись, адрес какой-то женщины.
— Жена? — спросил я.
— Не совсем, — помялся он.
— Пошли, — сказал я.
— Адмирал пообещал минеру — «знамя», механику — «звездочку», — доверительно сообщил мне дежурный.
Мы махнули руками — ладно, мол, — и вышли в затемненный порт.
Громада танкера растянулась чуть ли не на всю длину бухты. Стоявшие вдоль причалов эскадренные миноносцы, тральщики, не говоря уже о морских охотниках, казались маленькими и незначительными по сравнению с танкером. Если он взорвется и выльется нефть, она наверняка вспыхнет на воде — и на других кораблях могут начаться пожары. Да и для вражеской авиации лучшего ориентира не придумать…
— Где? — спросили мы командира танкера, который встретил нас у трапа.
— Пойдемте.
Он провел нас к большой овальной дыре в палубе, затем мы вместе с ним спустились в машинное отделение. На первый взгляд здесь вроде бы ничего и не произошло. Никаких разрушений. Блестели надраенные поручни, внизу отливали рифленым металлом паёлы машинного зала.
— Вот, — показал командир корабля на чуть ли не в рост человека отверстие в переборке. — Там лежит.
Мы заглянули в пробоину. Ничего не было видно.
— Дайте лампочку, — распорядился я.
Матрос подал переносную лампу. Мы со старшиной заглянули в пробоину.
— Ничего кабанчик… — процедил главстаршина.
Сравнение было точное. Как спина огромного дикого кабана, разлегшегося в жаркий день в иле, блестела поверхность металлического цилиндра, на две трети диаметра утопленного в соляре.
— Да-а… — протянул я.
— Что будем делать? — спросил командир, когда мы отошли от пробоины.
— Пойдемте обсудим, — сказал я.
Поднимаясь по трапу, я все думал: почему она не взорвалась? Если она замедленного действия, то может рвануть в любое мгновение. Что произойдет, если она взорвется? Я припомнил еще свежие в памяти лекции профессора Иванова о разрушениях при взрывах снарядов по опыту первой мировой войны. Конечно, здесь сила взрыва будет больше, чем у двенадцатидюймового фугасного снаряда. Во всяком случае, не меньше. Значит… Я подсчитал в уме примерный радиус разрушения и его масштабы. Танкер может переломиться, перевернуться, загореться… Люди… Жизни…
— Чертеж корабля у вас есть? — спросил я командира, когда мы, то есть командир и комиссар корабля, начальник ПВО базы, механик корабля, главстаршина и я, собрались в каюте, отстоящей метров на сорок от бомбы.
Принесли чертеж. Я отметил на нем место, где лежала бомба.
— Аварийные партии и всех людей отвести сюда. — Я указал отсеки, которые, на мой взгляд, находились в сравнительной безопасности. — Вызвать два спасательных буксира. Провести в машину полевой телефон… Аварийное освещение… Какой вам необходим инструмент? — спросил я под конец главстаршину.
— Мне бы разводной ключ, — ответил тот. — Да ладно, там в машине найду что-нибудь…
— Тогда, как только проведут телефон, начинайте.
— Ну, я пошел, — сказал главстаршина.
Он вышел как-то совсем обыденно, просто исчез в дверях каюты, и все. А я и сейчас еще краснею, когда вспоминаю, что при нас так просто человек ушел на почти верную смерть. Никто с ним не попрощался, ничего не пожелали, не ободрили. Но может быть, это было лучше прежде всего для него самого?
Через несколько минут запищал полевой телефон, и в трубке послышался спокойный голос старшины:
— Начинаю разрядку…
Мы сидели в бездействии в каюте, и каждый из нас ждал. Ждали не только мы, но и все люди на корабле, стоящие у механизмов, на боевых постах. В любое мгновение это могло случиться. Во всяком случае, я представлял себе это очень ярко. Нас подбросит вверх, в подволок, швырнет на палубу. Иллюминатор заволокет дымом, потом в нем замелькают отблески пламени. Пол в каюте полезет вверх или набок; скорее всего, нам придется подниматься не с него, а с переборки. Затем мы будем ждать доклады боевых постов. Они придут. Должны прийти. А может быть, телефоны не будут звонить совсем, так как линии будут перебиты. Вместо их гудков в командный пункт будут вбегать окровавленные рассыльные с докладами о разрушениях и потерях. Фантазия услужливо подсовывала картины одну страшнее другой.