Страница 26 из 28
Бегун положил на стол зеленую тысячную пачку:
— В расчете?
— Не-ет, так не договоримся, — обиделся старшина.
— А так? — добавил Бегун еще тысячу.
— Ну-ка, посмотрим, что там еще имеется?.. — старшина придвинул к себе сумку. — О-о!.. — вытащил он парабеллум. — Это дорогого стоит! Пушка-то с биографией небось, а? — подмигнул он.
— Нашел только что.
— Ага, в лесу за путями… — понимающе кивнул старшина. Он выложил еще две пачки: — Это за пушку, — И еще одну: — Это жене на колготки…
— А это — детишкам на леденцы! — Бегун с размаху, как костяшку домино, припечатал к столу еще тысячу и встал.
— Приятно поговорить с умным человеком, — улыбнулся старшина. — А теперь вали отсюда, гнида, чтоб я тебя через пять секунд на станции не видел!
— Счастливо, мужики! — Бегун взял со стола тяжелую сумку и направился к двери.
Под сумкой открылась на столе его фотография с надписью «Розыск!». Старшина уставился на нее, разинув рот.
— Э-э… э-э… — проблеял он, выронил деньги, будто обжегся, и заорал: — Назад!!
Второй перехватил Бегуна в дверях и снова усадил на стул, придавив рукой плечо. Они сверили фотографию с оригиналом и растерянно переглянулись:
— Он?
— Он.
— Майору надо звонить… — сказал старшина.
— Чего майору — в Москву звони!
— Может, договоримся, ребята? — спросил Бегун. — Там еще столько же, — кивнул он на сумку.
— Нет, — криво усмехнулся старшина. — С ними не договоришься… — Он набрал номер и встал по стойке «смирно», подняв трубку к уху.
С протяжным гудком налетел, загрохотал мимо станции товарняк, пол заходил под ногами, тонко задребезжал графин на столе. Тотчас раздался звонкий щелчок по стеклу, в окне между прутьями решетки возникла маленькая ровная дырочка, и перебитый пулей шнур сильно хлестнул старшину по щеке. Еще не поняв, в чем дело, он потянулся за дубинкой, но та, как живая, спрыгнула со стола. Он метнулся было в сторону — тут же пуля выбила штукатурку на его пути. Еще одна сорвала с него фуражку, следующие пошли одна за другой — ниже, ниже, пока старшина не сел на пол. Выстрелов не было слышно за грохотом колес, только новые пробоины возникали на стекле.
Второй мент замер с поднятыми руками, завороженно глядя в глубину подступающего к самому окну леса. Пуля ударила ему в носок сапога, он покорно отступил в угол.
— Ну так я пошел, ребята? — весело спросил Бегун. — Жалко, что не договорились…
Он сунул деньги и пистолет в сумку и не торопясь вышел.
На горке за станцией лязгала сцепка, истошно, выматывая душу, визжали тормозные башмаки под колесами, из хриплых динамиков матерились диспетчеры и составители поездов. Маневровый тепловоз сталкивал цистерны, платформы и вагоны под горку, они катились по лабиринту стрелок, одному Богу известно как находя свой состав. Составители в желтых накидках, как матадоры, сновали среди вагонов, проскальзывая между стопудовых стальных кулаков сцепки. Все были заняты делом, на Бегуна здесь никто не обращал внимания. Он нашел на дальнем пути почтовик, постучал кулаком в железную стену. Из окна выглянула мятая похмельная морда.
— На Восток? — крикнул снизу Бегун.
— Предположим, — нехотя ответила морда.
Бегун, как коробейник, поднял в руках пару «смирновской»:
— До Байкала доедем?
— До Урала не хватит, — лениво откликнулась морда.
— А так? — Бегун открыл сумку.
— Садись, дорогой. До Находки довезу! — расцвела морда в улыбке.
Весело стучали колеса, мелькали в распахнутой двери смазанные скоростью желто-багровые краски осеннего леса. Бегун, Еремей и Павлик стояли в тамбуре, подставив лица свежему ветру, пахнущему дымом и прелым листом.
Когда загудел под колесами мост и загрохотало эхо от скрещенных стальных балок, Бегун достал парабеллум и отсалютовал в серое небо. Размахнулся и бросил пистолет в Волгу.
«Кукурузник» трещал стареньким мотором, ледяной ветер за иллюминатором тонко свистел в растяжках крыльев. Иногда самолет проваливался в воздушную яму и тут же, гулко хлопнув крыльями от перегрузки, задирал нос и карабкался наверх; мотор завывал надсадней, и жестяной корпус дрожал и скрипел всеми швами.
Внизу плыла тайга, сквозь снег темнела сосновая хвоя. Тень самолета скользила по верхушкам, комкалась в оврагах и просеках.
Пассажиры дремали на жестких скамьях вдоль бортов, плечом к плечу, покачиваясь все разом на воздушных ухабах. Рюкзаки и сумки свалены были в хвосте, только Еремей прижимал к груди бесценную поклажу, с растерянной улыбкой смотрел вниз, на знакомые уже места. Павлик спал, свесив голову на грудь. Бегун боролся со сном, таращил в пространство слипающиеся глаза, то незаметно для себя отключался, то вскидывался на очередном вираже.
Дверь в кабину была открыта. Летчики курили, второй рассказывал что-то, возбужденно размахивая руками, Петрович, спустив резиновые лопухи наушников, посмеивался. Вдруг напрягся, вернул наушники на место, прислушиваясь к рации. Обернулся в салон, пробежал глазами по лицам пассажиров, задержался на Бегуне, глянул на мальчишку и Еремея. Ответил по рации, прикрывая микрофон рукой, хотя за грохотом мотора и так не было слышно ни слова, и автоматически провел ладонью по карману, где, очевидно, лежал пистолет. Через минуту второй спустился в салон по лесенке, прошел в хвост, посуетился там для виду и вернулся, мимоходом прощупав взглядом всех троих.
Бегун сидел, прикрыв глаза, наблюдая за ними сквозь ресницы. Сон как рукой сняло, он лихорадочно соображал, что делать. Значит, их опять засекли. Информация о поимке «особо опасных» уже пошла в Рысий. ЧК в поселке нет, но есть участковый и десяток добровольцев с карабинами в помощь властям.
Петрович краем глаза сторожил каждое его движение. Бегун будто бы дремал, расслабленно покачиваясь в такт с другими пассажирами. Внизу видны были уже крыши поселка, расчищенная от снега полоса на просеке, рядом вездеход и с десяток ярких «Буранов».
Самолет описал широкий вираж и стал снижаться, прицелившись на просеку. Петрович прочно взялся за штурвал, готовясь к посадке. Второй начал отсчет высоты:
— Сорок метров… тридцать… пятнадцать…
Бегун метнулся вперед, одним прыжком вскочил в кабину, обхватил локтем Петровича за горло, пытаясь вытащить у него пистолет из кармана. Тот судорожно дернул штурвал на себя, чтобы не врезаться в землю, и тут же завалил самолет на крыло. Пассажиры левого борта, не успев проснуться и открыть глаза, слетели со скамьи в объятия к правым. Бегун повалился спиной на второго пилота, тот заломил ему сзади руки. Бегун затылком ударил его в лицо, освободился и добавил ребром ладони.
Люди на земле растерянно смотрели на взбесившийся «кукурузник», который выписывал крутые восьмерки над просекой, едва не задевая крыльями за верхушки.
Пассажиры в салоне катались друг через друга вперемешку с рюкзаками и сумками.
Второй пилот безвольно обмяк в кресле, зато Петрович успел вытащить пистолет. Бегун перехватил его за кисть, сжимая изо всех сил, выкручивая пушку из ладони. Положение было неравное, летчику надо было еще управлять самолетом, несущимся над самыми кронами. Он наконец разжал пальцы — и вдруг рванул штурвал на себя. Самолет свечой пошел вверх. Бегун улетел бы в дальний конец салона следом за остальными пассажирами, но в последнее мгновение раскинул руки и повис на локтях, наполовину провалившись в дверной проем.
«Кукурузник» шел вертикально вверх, содрогаясь всем телом от перегрузки, теряя скорость. Почти остановился в воздухе, завис, надсадно завывая мотором, — и Петрович отжал штурвал, выровнял.
Бегун передернул затвор и приставил ствол ему к затылку под форменной черной ушанкой.
— Все, Петрович… — сказал он, переводя дыхание. — Поехали… Без высшего пилотажа… — он махнул наугад, в сторону от поселка.
— Куда? — криво усмехнулся тот. — В Америку? Через полюс ближе всего выйдет…
Бегун оглянулся в салон. Пассажиры поднимались, потирая ушибленные локти и колени, настороженно косились на пистолет. Кто-то лежал на полу, держась руками за голову. Бегун подозвал Еремея.