Спас Ярое Око

Старик терпеливо слушал, кивая.

— Взаперти мы вас держать не будем, — сказал он, когда Левка выдохся. — А только пока вы в лихорадке лежали — болота разошлись на все четыре стороны. Теперь, пока снова не станут той зимой, — ни для кого хода нет, ни сюда, ни отсюда. А там — идите, коли хотите. Вот только провожать некому. Погибать будете — себя вините…

Ребятишки, дожидавшиеся у крыльца, с восторгом наблюдали, как Бегун тащит обратно пьяного Рубля.

— Во влипли, е-мое! — причитал Лева, озираясь. — Это что, до конца жизни тут под елочкой куковать? Твоя была идея — думай теперь, как отсюда выбираться…

— Сказали же тебе, до осени нет дороги. Спасибо, что живыми остались.

— Воздушный шар сошьем, улетим к едрене матери… Или запалим деревню — может, пожарники прилетят? Там футбол в июле, чемпионат мира — четыре года ждал, а тут на сто верст ни одного телевизора… Девушка, у вас случайно телевизора нету в горнице?.. Да что телевизор — сортира нет, не изобрели еще, жопу еловой веточкой подтирать будем!.. Дурят вас, братва! — заорал он. — Там цивилизация, там люди в космос летают, в кабаках сидят, а вы тут при лучине тухнете!.. — Он врубил приемник и поднял над головой как доказательство.

Селяне с радостным смехом сбегались посмотреть на них.

— Кончай дурака валять! — Бегун с досадой тянул его с глаз долой.

— Я вам правду открою! — упирался Рубль. — Я тут революцию подниму!

Проснувшись утром, Бегун вышел на крыльцо и встал, блаженно щурясь на первые солнечные лучи, пробившие хвою. Покой и тишина царили в этом мире, в чистом утреннем воздухе каждая травинка, самая дальняя веточка были очерчены удивительно ясно и объемно, будто упала с глаз мутноватая, съедающая краски пелена. В гулкой глубине леса перекликались птицы.

Между избами бродила домашняя живность, необычная, как само село: поджарые клыкастые свиньи и длинноногие резвые козы — должно быть, дальние предки их прибыли сюда с Белого Озера и нагуливали потомство в лесу, с дикими собратьями. Вместо кур копошились в земле и сидели на нижних ветвях сосен черные хвостатые глухарки. Дремали на солнышке мирные эвенкийские лайки. Одна подошла и села у ног Бегуна — чужих людей здесь не бывало, любой человек был свой, хозяин.

Появился Рубль, отпил ледяной воды из бочки у крыльца, плеснул в лицо и бодро крякнул:

— Хороша можжевеловка! Экологически чистый продукт: ни тебе абстиненции, и жить хочется, как никогда… А где пейзане? — огляделся он.

— В церкви, наверное. Пойдем…

В тесном храме собралось все село, яблоку негде было упасть. Когда Бегун отворил дверь, огоньки свечей вздрогнули и заметались. В толпе пронесся шепот, озерчане раздались в обе стороны от них. Бегун трижды перекрестился, отбил поклон и прошел ближе к алтарю.

Стены храма были на века сложены из мощных бревен, иконостас обвивала затейливая резьба. По центру над царскими вратами висел оплечный Спас. Это была удивительная, суровая икона. Это был Иисус, пришедший не с миром, но с мечом, не прощать, а судить. Бескровные губы его были жестко сжаты, а огромные, яростные глаза встречали каждого входящёго и следовали за ним, в какой бы угол ни пытался забиться человек, они проникали прямо в душу, прожигали насквозь — этот лик явился не из глубины веков, а из будущего, чтобы напомнить о скором и неизбежном судном дне, когда живые будут завидовать мертвым.

— Спас Ярое Око! — сдавленным голосом прошептал Рубль. — Бегун, скажи, что я не сплю!

— Тихо… — не оборачиваясь, прошептал Бегун.

— Господи, верю в тебя! — истово перекрестился Рубль. — Это же миллион гринов на «Сотбисе»! Я плюну в рожу тому, кто даст на доллар меньше!

— Заткнись! — прошипел Бегун.

Священник, стоявший на амвоне, дождался, пока стихнет в толпе прихожан шепот и прекратятся оглядки на чужаков, и продолжил проповедь:

— …И пришли в тот черный год на Белое Озеро воины Антихристовы, восставшие из ада, в черном одеянии, с мертвыми глазами и страшные ликом, и пошли по селам, глумясь над народом нашим, над верой нашей. Посшибали кресты с храмов наших, а в самые храмы ввели коней своих, а огонь в печи разводили Святым Писанием, и собрали иконы и иные святыни наши на продажу и посмеяние иноверцам. И поселились в домах наших, и надругались над женами нашими, и истребили отцов на глазах у детей, а самих нас согнали в овин со скотиной вместе. И в ночной молитве возопил я: «Господи Иисусе Христе, ты учил нас смирению, но доколе терпеть нам?» И спустился ко мне ангел небесный, скорбен ликом, в окровавленных ризах, и сказал: «Идите и возьмите святыни ваши». И явил Господь чудо: мертвый сон скрепил глаза и уши стражникам, и запоры отпали сами собой, как струпья с раны…

— Красиво излагает, — прошептал Рубль. — Чекисты, видно, ужрались на халяву, а они доски под мышку — и чесанули в глухомань…

— И сказал мне скорбный ангел: «Уведи паству свою из земли, поруганной Антихристом». «Куда идти? — спросил я. — Ведь топи кругом». «Идите, — сказал ангел. — Ярое Око укажет вам путь». И явил Господь второе чудо, и прошли мы с молитвой по топи блат, ако посуху, а когда воины Антихристовы, восстав ото сна, кинулись по следу нашему, как собачья свора, — разверзлись под ними смрадные топи и поглотили их без следа…

— Запетляли, бедных, как нас с тобой, а сами по охотничьим тропам… — комментировал Рубль.

— А когда на седьмой день, ослабшие силами и гладные забылись мы сном, в третий раз спустился ко мне ангел и сказал: «Останьтесь здесь и срубите храм во имя Спасителя вашего, и срубите село и назовите его Белоозеро взамен покинутого, и живите в мире. За терпение ваше, за веру вашу отметил вас Господь особой милостью, и продлите вы род человеческий». И сказал ангел: «Не на время, а на долгие годы пришло воинство Антихриста на многострадальную землю русскую. Забудут люди веру свою, а если и вспомнят Господа, то будет эта вера слаба, как древо с отсеченными корнями — хоть и зеленеет по весне, но умирает с первым утренником. Забудут люди предков своих, перестанут чтить отца своего и мать, а тако же дети их самих оставят в старости. Забудут люди землю свою и станет земля отравлена и будет родить отравленный хлеб. Забудут люди язык свой и песни свои и не смогут сказать ни о печали, ни о радости своей. Забудут люди труд свой и оставят свой труд машинам, и станет машина сильнее человека»…

— Ангел-то как в воду смотрел, — усмехнулся Рубль.

— «И станут люди злы без веры своей, без предков своих, без земли своей, без языка своего, без труда своего. И тогда уже явится на Русь сам Антихрист, и начнут люди истреблять друг друга и истребят без остатка, а последние задохнутся в смраде отравленной земли. И тогда вострубят трубы, и поднимет Господь мертвых для Страшного суда». И сказал ангел: «Храните веру свою, и предков своих, землю свою, язык свой, трудитесь своим трудом, и когда очистится земля от Антихриста и изойдет смрад его, явлюсь я снова — не вам, и не детям вашим, а детям детей ваших или их детям — и поведу заселять землю и продолжать род человеческий. Аминь». Вознесем же молитву Господу нашему Иисусу Христу за великую милость его!..

В толпе прихожан Бегун увидел Неждану в низко повязанном платке. В полумраке церкви светились ее глаза, огромные, восторженные, она не замечала его взгляда, ничего вокруг, она разговаривала с Богом и слышала ответ на свою молитву. Бегун невольно засмотрелся на ее лицо, не лицо — лик, лучащийся мягким, чистым сиянием, какое видел он только на досках великих безвестных иконописцев…

Он обратил глаза к Спасителю и начал повторять слова молитвы, но ответом ему был только немой яростный взгляд, под которым хотелось потупиться, укрыться за спинами, бежать прочь.

Голый по пояс, в лаптях под короткими портами, Бегун мотыжил землю на опушке. Земля здесь возделывалась давно, была освобождена от мха и корней, удобрялась золой от сжигаемых тут же дровин, и все же оставалась таежной, иной, чем в центре России, в тех областях, которые прочесал Бегун вдоль и поперек, непривычной к репе, моркови и другим овощам — будто мужику с задубевшими, негнущимися пальцами поручили тонкую работу, вставить нить в игольное ушко.