Страница 23 из 61
Но что, если… если Рейтер кого-то упустило из виду 16 октября? В таком случае возможность уменьшилась до одной к четырем или пяти. Или шести. Или к десяти.
Но не думай об этом, сохраняй бодрое расположение духа.
- Он зашел туда в проход, чтобы облегчиться, - с носовым северо-германским акцентом сказал инспектор Хаас. - Ему не повезло: он оказался в неподходящем месте в неподходящее время.
Инспектору было под пятьдесят лет и он производил впечатление исправного грубоватого служаки: красноватое лицо с рябинками оспинок, близко посаженные голубые глаза, короткий ежик седоватых волос. Мундир его был аккуратно выглажен, на столе был полный порядок, как и в кабинете. С Либерманом он был сдержан и вежлив.
- На него с третьего этажа свалилась целая стена. Прораб, что ведет разборку, сказал потом, что кто-то там основательно поработал рычагом, но, конечно же, он должен был выдвинуть такое предположение, верно? Проверить это, увы, не удастся, потому что первое, чем мы занялись, вытащив Дюрнинга из-под обломков, это пустили в ход рычаги, чтобы обвалить все, что еще может рухнуть. Мы пришли к выводу, что тут был самый настоящий несчастный случай. На этом мы и остановились; это же написали и в свидетельстве о смерти. Страховая компания уже договорилась со вдовой; если бы тут был хоть малейший намек на убийство, будьте уверены, они бы так не торопились.
- Но тем не менее, - сказал Либерман, - это могло быть убийством, если предположить такой вариант.
- Зависит от того, что вы под этим подразумеваете, - сказал Хаас. - В этом полуразрушенном здании могли обитать какие-то бродяги или хулиганы, да. Они увидели человека, который зашел за стенку облегчиться, и решили устроить себе гнусное развлечение. Да, это допустимо. В некоторой мере. Но убийство, имеющее под собой какие-то реальные мотивы, убийство, нацеленное специально на герра Дюрнинга? Нет, вот это уж недопустимо. Каким образом некто, кто, допустим, следил за ним, успел забраться на третий этаж и обрушить на него стену за то короткое время, что он находился под ней? В момент смерти он и мочился, а выпил он всего две кружки пива, а не двести.
Хаас усмехнулся.
- Его могли уже заранее выследить, - сказал Либерман. - Один человек ждал наготове, готовый к решительному усилию, а второй, который был вместе с Дюрнингом… мог завлечь его в заранее обговоренное место.
- Как? «Почему бы вам не остановиться и не отлить, друг мой? Как раз вот здесь, где намалеван крест» - так, что ли? И к тому же из бара он вышел один. Нет, герр Либерман, - завершая разговор, сказал Хаас, - я сам тщательнейшим образом все проверил; можете быть уверены, что там был несчастный случай. Убийца не прибегал бы к таким ухищрениям. Они предпочитают действовать более простыми способами: выстрел, удар ножа, удавка. Вы это знаете.
- Разве что им приходится совершать много убийств, - задумчиво сказал Либерман, - и они стараются, чтобы все они… не походили друг на друга…
Прищурившись, Хаас уставился на него близко посаженными глазами.
- Много убийств? - переспросил он.
- Что вы имеете в виду, сказав, что вы тщательнейшим образом все проверили? - спросил Либерман.
- На следующий же день тут оказалась сестра Дюрнинга и она прямо орала на меня, требуя, чтобы я арестовал фрау Дюрнинг и некого человека по фамилии Шпрингер. Не он ли… из тех, кем вы интересуетесь? Вильгельм Шпрингер?
- Возможно, - сказал Либерман. - Кто он такой?
- Музыкант. Если верить словам сестры, любовник фрау Дюрнинг. Жена была гораздо моложе Дюрнинга. И симпатичная к тому же.
- Сколько лет Шпрингеру?
- Лет тридцать восемь, тридцать девять. В ночь, когда произошел несчастный случай, он играл с оркестром в эссенской опере. Я думаю, что это избавляет его от подозрений, не так ли?
- Не можете ли вы мне что-нибудь рассказать о Дюрнинге? - попросил Либерман. - Кто был у него в друзьях здесь? В какие организации он входил?
Хаас покачал головой.
- У меня есть только самые обыкновенные данные о его облике, - он порылся в бумагах, лежащих на письменном столе. - Видел я его несколько раз, но никогда не общался с ним; они обосновались тут всего год назад. Вот они, данные: шестьдесят пять лет, сто семьдесят семь сантиметров роста, восемьдесят шесть килограммов. - Он глянул на Либермана. - О, вот одна вещь, которая может вас заинтересовать: у него был с собой револьвер.
- Неужто?
Хаас улыбнулся.
- Музейный экспонат, маузер «Боло». Его не чистили, не смазывали и из него не стреляли Бог знает, сколько лет.
- Был ли он заряжен?
- Да, но, скорее всего, ему оторвало бы руку, решись он стрелять из него.
- Не могли бы вы сообщить мне номер телефона фрау Дюрнинг и ее адрес? - попросил Либерман. - И сестры покойного? А также адрес бара? И я двинусь.
Хаас написал все, что он просил, сверяясь с данными из папки.
- Могу ли я осведомиться, - спросил он, - почему вы заинтересовались этим происшествием? Ведь Дюрнинг не «военный преступник», не так ли?
Либерман глянул на старательно писавшего Хааса и, помолчав, сказал:
- Нет, насколько я знаю, он не имеет отношения к военным преступникам. Но он мог быть в контактах с кем-то из них. Я проверяю слухи. Может, ничего в них и нет.
Бармену в «Лорелее» он сказал:
- Я ищу тут его приятеля, который считал, что происшествие не было несчастным случаем.
У бармена расширились глаза.
- Не может быть! Вы хотите сказать, что кто-то сознательно?.. О, Господи!
Он был маленьким лысым человеком с усами с навощенными кончиками. На красном лацкане сюртука красовался большой значок с улыбающейся физиономией. Он не спросил у Либермана фамилии, и тот не стал представляться.
- Часто ли он посещал вас?
Нахмурившись, бармен пригладил усы.
- Мм-м… как сказать. Не каждый вечер, но раз-два в неделю. Порой и днем заходил.
- Насколько я знаю, в тот вечер он был тут не один.
- Это верно.
- Был ли он с кем-то до того, как ушел?
- Он был один. Вот точно, как вы сейчас. Он ушел в большой спешке.
- Да?
- Ему еще и сдача причиталась, восемь с половиной марок, но он не стал даже дожидаться ее. Он всегда хорошо оставлял на чай, но не столько же. Так что я собирался вернуть их ему, когда он снова появится.
- Он о чем-нибудь говорил с вами, когда сидел тут и пил?
Бармен покачал головой.
- По вечерам я не могу позволить себе прохлаждаться за болтовней. Школа бизнеса устроила вечеринку, - он показал из-за плеча Либермана на зал, - и с восьми часов мы тут носимся как угорелые.
- Он тут ждал кого-то, - сказал с другого конца стойки бара круглолицый пожилой мужчина в жокейской шапочке и потрепанном плаще, застегнутом до самого горла. - Он то и дело посматривал на дверь, словно ждал появления кого-то.
- Вы знали герра Дюрнинга? - спросил Либерман.
- И очень хорошо, - сказал старик. - Я был на похоронах. Там было так мало народа! Я был просто удивлен.
И обращаясь к бармену, он сказал:
- Знаете, кого там не было? Оксенвальдера. Что меня удивило. Чем же таким важным он был занят?
Он обеими руками поднес ко рту пивную кружку и опустошил ее.
- Прошу прощения, - сказал бармен Либерману и двинулся к другому концу стойки, где сидели несколько человек.
Встав, Либерман прихватил с собой свой томатный сок и портфель и пересел поближе к старику.
- Обычно он располагался с нами, - старик вытер рот тыльной стороной ладони, - но в этот вечер он сидел один, вот тут, посередке, и все время посматривал на дверь. Кого-то ждал, все время сверялся со временем. Апфель говорит, что, наверное, ждал того коммивояжера, который был тут предыдущим вечером. Он же любил поговорить, наш Дюрнинг. Честно говоря, мы не особенно жалеем, что его тут нет. Поймите меня правильно, мы, конечно, любили его и не потому, что порой он всем ставил выпивку. Но он бесконечно рассказывал одни и те же истории, снова и снова. Хорошие истории, но сколько же можно их слушать? Снова и снова, и все то же: как он обдуривал самых разных людей.