Страница 9 из 23
Павел пожал плечами:
– Потому что собака может укусить.
– Поверхностный ответ… Представь – маленькая собачка кружит вокруг человека, наскакивает яростно, лает с надрывом, хрипит от ярости, скаля зубы. И человек предпочитает с ней не связываться. Он отступает, повернувшись к ней лицом, хотя мог бы пинком отшвырнуть ее на несколько метров, сломав ей ребра. Почему?
– Почему, сэр?
– Потому что собака может вернуться, разъярившись еще больше. Собака не знает страха. Она не понимает, что человек сильней. Для нее это не имеет значения. Она вцепится мертвой хваткой – и ей все равно куда вцепиться – она повиснет на человеке и будет держаться, пока не околеет. Человек это чувствует, он понимает, что с разъяренной собакой лучше не связываться, какой бы маленькой она ни была. Ведь неизвестно, что у нее на уме.
– Но человек может взять камень или палку, – возразил Павел. – Он может намотать на руку одежду, дать собаке вцепиться в нее, а потом сломать ей шею или задушить.
– Видимо, ты не понимаешь, о чем я говорю, – вздохнул лейтенант. – Подумай о моих словах. – Он встал, одернул форму, поправил портупею. Павел, блюдя субординацию, также поднялся.
– Это все, что я хотел тебе сказать… – Лейтенант не торопился уходить, он осматривал библиотечный зал. – Стань псом… – медленно проговорил он, не глядя на Павла. – Стань разъяренным псом, и тогда победа будет твоя.
2
Личное время солдата всегда коротко. И потому опытный солдат ценит каждую свободную минуту. И, как умеет, с пользой ее использует: кто-то спит, кто-то играет в карты или в кости, кто-то мастерит что-нибудь, чинит.
Личное время солдата неприкосновенно. Даже сержант не может отнять его у своих подчиненных. Разве только в качестве наказания…
– Скажи, Писатель… – Зверь одной рукой отжимался от пола. Было видно, что это занятие доставляет ему немалое удовольствие. – Ты кем был до того, как попал сюда?
– Я учился. – Павел только что вернулся из библиотеки. Убрав дневник глубоко под матрац, он решил немного размяться, и направился в спортивный уголок казармы, где и встретил упражняющегося Зверя.
– И на кого ты учился?
– На журналиста.
Зверь хмыкнул. Поинтересовался:
– А зачем пошел служить?
Павлу уже не раз приходилось слышать этот вопрос, и ответ был заготовлен:
– Из-за денег, – просто сказал он. Неправдой это не было. Но это была лишь часть правды.
Зверь хмыкнул снова.
– На учебу не хватило?
– Да, – кивнул Павел и, подпрыгнув, повис на турнике. Медленно подтянулся, коснулся перекладины подбородком, застыл.
– Контракт у тебя на пять лет? Или на десять? – Зверь разговаривал спокойно, ровно, словно не отжимался сейчас, а в шахматы играл.
– На пять, – пропыхтел Павел.
– Потом думаешь вернуться и продолжить обучение?
– Не знаю. Как получится.
– Из твоих записей может выйти что-нибудь действительно неплохое. Если там будет правда.
– Я пишу для себя, – Павел спрыгнул с турника, подошел к набивному мешку, несильно ударил его раскрытой ладонью. – Только для себя.
– А мы все делаем для себя. Но если что-то получается хорошо, значит этим надо делиться с другими людьми.
– У тебя хорошо получается отжиматься.
– Не могу того же сказать о тебе.
Павел подумал, что Зверь совсем не глуп. Подумал с уважением, и даже с некоторым удивлением. Не ожидал он такой рассудительной речи от накачанного здоровяка.
– Что сказал лейтенант? – поинтересовался Зверь, закончив отжиматься и взяв штангу.
– Советовал стать псом.
– Псом войны?
– Скорей бойцовым псом… – Павел, уклонившись от воображаемой атаки, провел серию стремительных коротких ударов. Тяжелый мешок дрогнул, звякнув цепью.
– Слабо бьешь, – сказал Зверь. Он опустил штангу, шагнул к боксерскому мешку, долго примеривался, раскачиваясь корпусом из стороны в сторону, перебирая ногами мелко и неторопливо, словно пританцовывая. Потом подался вперед, выбросив перед собой угловатый, похожий на обломок бетонного блока, кулак. Мешок всхлипнул, отпрыгнув назад. Загремела звеньями цепь.
– Вот так надо, – довольно сказал Зверь, поймав в ладони раскачивающийся, крутящийся мешок. – Все тело в удар надо вкладывать, весь вес.
– Сравнил тоже, – хмыкнул Павел, – свой вес и мой…
Стоя спиной к неприкрытой двери, они не заметили, как та открылась еще шире, и как в нее, пригнувшись, протиснулся боком еще один человек. Он встал, едва перешагнув порог, загородил широченной спиной дверной проем. Окинул взглядом тесное помещение, заставленное спортивными снарядами и тренажерами. Прищурясь, словно прицелясь, осмотрел беседующих товарищей. И сказал сипло, глядя на Зверя:
– Это ты чемпион? – в голосе здоровяка слышались угроза и неприязнь.
Павел обернулся, выглянул из-за набивного мешка. Зверь словно не услышал обращенного к нему вопроса, но плечи его напряглись, и кулаки сжались.
– Ты чемпион, спрашиваю? – Сиплый здоровяк шагнул вперед, привалился боком к стене.
– Ты ко мне обращаешься? – нахмурившийся Зверь наконец-то чуть повернул голову.
– А к кому же еще?
– Ты кто, горилла? Откуда здесь? Я тебя не знаю.
– Это Некко, – негромко сказал Павел. – Из четвертой роты.
– И что ему надо? – Зверь смотрел сквозь чужака.
Павел пожал плечами:
– Наверное, пришел посмотреть на меня.
– А говорит со мной, – без тени улыбки хмыкнул Зверь.
– Так который из вас? – Некко с сомнением глянул на Павла. – Кто чемпион?
– Ты чемпион, Писатель? – спросил Зверь.
– Да вроде бы нет еще.
– Я тоже.
– Не валяйте дурака! – Некко хмурил брови. – Я все равно узнаю, который из вас!
– Вроде бы, он нам угрожает, – Зверь задумчиво потер переносицу. – Или мне это кажется?
Дверь широко распахнулась, ударившись о стену. Один за одним в тренажерную вошли Гнутый, Цеце, Ухо и Рыжий. Разошлись, встали возле спортивных снарядов, скучающе уставились на незваного гостя, лениво позевывая, почесывая кулаки. Через секунду в дверной проем заглянул Шайтан – он сегодня дежурил в казарме. Именно он заметил чужака из четвертой роты, догадался, зачем тот пришел, кликнул товарищей…
– Что? – Некко стушевался под перекрестными взглядами.
Шайтан, не входя в комнату, тихо прикрыл дверь, щелкнул замком. И гость, вздрогнув, обернулся, почувствовал себя в ловушке. Спросил еще раз, тише:
– Что?
– Ты кто? – Ухо повернул голову так, что стал виден его жуткий шрам.
– Кажется, неопытный боец заблудился в незнакомом месте, – рассудительно сказал Гнутый.
– Зашел не туда, – продолжил Цеце.
– И не знает, как теперь отсюда выйти, – добавил Рыжий.
– Может стоит показать ему прямую дорогу? – спросил у товарищей Зверь, поигрывая десятикилограммовой гантелью.
– А это как? – спросил Гнутый.
– Через окно, – ответил Зверь.
– Здесь же нет окна.
– Так будет.
– Ребята, послушайте… – здоровяк Некко слегка побледнел. – Я же ничего… Никого…
– Так и мы никого ничего, – усмехнулся Зверь.
Павел не знал, как себя вести. На него не обращали внимания, и он, стоя в стороне, остро чувствовал свою ненужность и чуждость. Зверь, Гнутый, Рыжий, Ухо, Цеце – они были старыми боевыми товарищами, все из одного отделения, они, наверное, не раз спасали друг другу жизни, и вот сейчас они сплотились, встали единой командой – один за всех, все за одного. А он? Зеленый салага, неумеха-новичок. Чужой человек во взводе сержанта Хэллера.
Писатель!
Совсем некстати вспомнилось наставление лейтенанта: «Стань разъяренным псом!»
Сейчас, глядя на перетрусившего Некко, становиться псом как-то не хотелось.
Да если бы и хотелось, все равно бы не вышло.
– Вот что, переросток, – надвинулся Зверь на чужака. – Слушай сюда… Внимательно слушай. Если ты еще раз покажешься здесь без разрешения, я лично проломлю тебе череп, и скажу, что так и было. А мои друзья это подтвердят. Если ты когда-нибудь подойдешь ко мне без моего позволения ближе чем на три шага, то, клянусь, я сломаю твой кривой нос. А если когда-нибудь мне доведется прикрывать твою задницу в бою, то можешь быть уверен, я отвернусь совсем в другую сторону, когда оголодавшие в космосе экстерры будут жрать тебя живьем. Ты все понял?