Страница 74 из 75
— Вот, слышишь. Ну-ка пойдем-ка… Ну-ка…
Он побежал. Шар тянул вперед, мелькал перед лицом, пел.
На очередном витке Сашка со всего маху врезался в хлипкий сетчатый заборчик с табличкой «Строительные рабо… Просим проще…..бства». Стая жирных голубей недовольно вспорхнула с лесов и полетела вниз, их тени метнулись по стене, словно чудовища из детских кошмаров.
— Смотри!
— Что это? Мяч?.. и сумка!..
Зажав в зубах цепочку, Сашка подтянулся, перебросил ногу через заборчик.
Шар вдруг рванул кверху.
Во рту остался солоноватый привкус, Сашка приложил ладонь к рассеченной губе и запрокинул голову.
Шар летел в небо. Какое-то мгновение он плясал в воздушных потоках, словно медуза, наконец-то вырвавшаяся на волю, а потом резко метнулся вбок и намертво пристал к лепному узору на балконе этажом выше.
— Эй, молодой человек! Что вы там забыли? Немедленно слазьте.
Сашка так и сделал. И побежал к лестнице, ведущей на леса.
Вся конструкция казалась прочной: металлические трубки, толстенные доски. Но едва он забрался на пролет выше — почувствовал, как ходит под ногами настил, услышал вкрадчивый скрежет.
Внизу кричали кому-то, чтобы принесли наконец чертовы ключи и открыли замок.
Сашка поднялся до уровня следующего балкона, обошел привязанный к стойке обычный деревянный стул, весь в пятнах краски. На стуле лежал старый дайджест, вяло махал страницей. Дальше настил подходил к нижнему краю балкона. Часть лепнины сняли, под ней были видны похожие на жилы толстые провода. Красные с серебристой искоркой. В одном месте провода сливались в мощный узел, дедов шар прилип прямо к нему.
Сашка опустился на колени, одной рукой ухватился за стойку, другой за шар — и потянул на себя.
Без толку.
Снизу уже громыхали ключами. Кто-то, картавя, сообщал по рации, что нарушитель найден.
Сашка дернул сильнее, отпустил стойку и взялся двумя руками. Хотя уже знал, каким будет результат.
Сетчатая дверца со скрежетом распахнулась, фигуры в бело-алой форме метнулись к лестнице.
Дед пел — так, что, казалось, слышно на самом верху башни. Или даже выше.
— Прости, — сказал Сашка. — Но иначе… Сам видишь.
Он уперся ладонью в край помоста, другой рукой схватился за цепочку и потянул. Пальцы соскальзывали, им не за что было зацепиться. Один ноготь сломался.
«Сейчас, — подумал Сашка, — дедов ножик ох как пригодился бы; но ничего, справлюсь и без него. Лишь бы успеть».
Вцепился в узел зубами и потянул изо всех сил. Звенья царапали нёбо, во рту снова появился соленый привкус.
Не обращал внимания.
«Может, — думал он, чувствуя, как поддаются наконец слипшиеся складки, — может, все вовсе не так страшно? Не крупинкой сахара в кипятке — а каплей, которая падает в море и становится всем морем сразу? Ведь может же быть и такое?! Даже если забудешь, что ты был каплей, даже если забудешь себя… ведь здорово — быть целым морем? Просто капле сложно представить, каково это. Вот и все, вот и…»
Узел вдруг разошелся. Наружу выплеснулась теплая волна, как будто кто-то облегченно выдохнул Сашке прямо в лицо. От неожиданности он хватанул пересохшими губами воздух и отшатнулся.
Песня оборвалась. Стало слышно, как где-то далеко внизу пищит сирена.
— Вот и все, — сказал он тихо. — Все.
Кто-то карабкался по лестнице, тяжело отдуваясь. Били крыльями возмущенные голуби.
Он отряхнул колени и пошел навстречу этому, с одышкой. Насвистывая дедов гимн.
Внутри пульсировало, распускалось хрупкое живое понимание. Как второе сердце. Как воздушный шар.
Как солнце.
Он запрокинул голову: где-то высоко-высоко в небе плыл серебристый самолетик — подводил черту.
Иногда наступает момент — и ты четко понимаешь, что пора писать по-другому. Точнее — о другом. Вдруг перестают быть интересны стилистические игры, которые являются лишь вещью в себе; бесконечно детализированное конструирование миров; надуманные проблемы. (Самое ужасное при этом — подозрение, что еще лет через сколько-то у тебя случится очередной «момент» и уже нынешние твои тексты окажутся тебе ну совсем не интересными.)
В общем, так или иначе, «Душница» — это, по моим внутренним ощущениям, некий новый Аренев. Там получилось что-то, чего сделать прежде не удавалось.
Вслед за некоторыми другими свежими и наиболее важными для меня текстами «Душница» сперва отправилась в стол. Точнее — полтора года пролежала в редакции журнала, где утверждали, что приняли ее к печати. Затем в журнале передумали, и я — уже особо ни на что не надеясь — отправил повесть на конкурс детской и подростковой литературы «Книгуру», где она внезапно прошла в шорт-лист. (Хотя писалась она не как повесть для подростков.)
Тексты шорт-листа выкладываются в Интернет, там их читают и оценивают сами дети. Но прежде сам факт электронной публикации заметили посетители сайта «Лаборатория фантастики» — и там в конкурсе «Книга года» номинировали «Душницу» в категории «Электронная публикация. Малая и средняя форма». Где она и победила.
Я за всем этим наблюдаю примерно с теми же чувствами, с какими, наверное, отец наблюдает за успехами своего ребенка. Радуюсь даже небольшим прорывам и не особо претендую на причастность к происходящему. Повесть живет своей жизнью.
Чем закончится история с «Книгуру», я сейчас, сдавая сборник редактору, не знаю. Но знаю, что уже одно попадание в шорт-лист — это чудо, потому что дети оставляют на сайте потрясающие, невероятно трогательные комментарии. И анализируют повесть — куда там иным профессиональным критикам!.. И вот эти отзывы с аналитикой — лично меня они очень обнадеживают. Потому что ясно видно: вопреки всем стонам о «смерти» умного, неравнодушного читателя, такой читатель есть. А нам всем, соответственно, есть для кого и ради кого писать дальше.
Домовой (вместо послесловия)
Святославу Логинову
— Вот только врать-то не надо, — сказал папа.
— Да, Антош, нехорошо это. — Мама поставила пустую банку из-под варенья обратно на полку. — Съел и съел, и на здоровье. Домовой-то тут при чем? Нет его, не бывает. Ты же взрослый парень…
— Ну как «на здоровье», — отец упреждающе глянул на маму. — Столько за раз-то… Кишки слипнутся, перепутаются. — Он для наглядности кивнул на клубок, с которым играл соседский котенок. Мама ахнула и кинулась отбирать.
В окна веял легкий ветерок, светило послеполуденное солнышко. Димка с Иваном, наверное, не дождались и сами пошли за малиной. «Пусть их, — подумал Тоша. — Тоже ведь будут дразниться».
— Но это правда домовой, — сказал он. — Я ж вишневое не очень…
— И антенну на телевизоре сломал — домовой! И с утра мокрые следы по всему дому — домовой! И все номера маминой «Лизы» утащил и сжег во дворе — домовой! И Оксанкину Барби спрятал — домовой!
— Следы — это я, — тихо сказал Тошка. — Мы с ребятами купаться бегали, а полотенце я забыл…
К вечеру он слег с простудой. Был жар, горло болело адски, не глотнуть. В Тошку впихнули пол-аптечки, укутали и велели не вставать.
Он слышал, как в соседней комнате отец горячился: «Вот в кого он такой растет? Чуть что — я не я, корова не моя!» Мать устало успокаивала.
Оксанка заглянула в комнату, показала язык:
— Дурак ты, Тошка! Хоть бы чего поинтересней выдумал. А то насмотрелся мультиков…
Фыркнула, убежала играть с бабушкиной куклой, добытой откуда-то с антресолей.
За полночь стало совсем худо. Тошка метался в бреду, шептал: «Ну как, как же не бывает?!.»
Чуть полегчало только от травяных компрессов. Он заснул, во сне вздрагивал и, облизывая губы, бормотал: «Ну хоть ты им скажи!»
Невысокий, размером с котенка старичок на это улыбался, менял компресс и шептал:
— А и что ж? Ну не бывает и не бывает. Не бывает — и пусть; мне не жалко.