Судьба боится храбрых

На очередном уроке по «Внушению» Тим сидел за спиной Шанака, очередного подающего большие надежды ученика. Все-то у этого Шанака получалось, чтоб он треснул. Тим с ненавистью уставился в бритый затылок. Чтоб ты треснул. Вот сейчас по его затылку побежит трещина, потом она начнет ветвиться, начнут отваливаться мелкие крошки. Потом его череп разлетится с сухим треском, как раскаленный камень, на который плеснули ледяной водой.

Едва слышные шаги сзади быстро вернули Тима к действительности — учителя, возможно, и не умели читать мысли, но то, что ученик халявит, это они просекали моментально. Бывало больно. Тим уткнулся носом в лист бумаги, не стилом — всем своим существом вырисовывая очередную фигуру — а здесь вот такая за-го-гу-у-лина. Сай Ашан постоял рядом, явственно излучая недовольство, но прошел дальше.

Глубоко-глубоко внутри Тим облегченно вздохнул, но внешне этого не заметил бы самый искушенный физиономист — плавали, знаем. Кинул взгляд на Шанака. Разумеется, его синеватый затылок был цел-целехонек. И уж совершенно разумеется, широколицый даун в соседней комнате рисует не ту фигуру, что лежит у Тима перед носом. Неожиданно на него накатила жуткая ненависть на этого гребаного Хозяина, на эту гребаную школу, на этих… на всех этих долбанутых придурков, занимающихся всякими уродскими делами и заставляющих Тима делать то, что он не может и никогда (мать вашу так, вы слышите — НИ-КОГ-ДА!) не сможет сделать. Ненависть была столь сильна, что Тим явственно ощущал, как она распространяется в стороны, как волны от брошенного в воду камня. Наверняка Сай Ашан это махом отследит — вон даже Шанак слегка вздрогнул, явно что-то почувствовал. Здравый смысл вопил во всю глотку, чтобы Тим немедленно перестал, но Тим только стиснул зубы так, что начала крошиться эмаль — «Идите на…!».

Что-то щелкнуло внутри Тима, и голос здравого смысла пропал, как выключенный. Он поднял голову резким движением, уже за одно только это движение его должны были лишить воды на сутки, а столкнувшись с его взглядом, учитель наверняка повалит его на пол и станет топтать ногами, пока не превратит в кровавые ошметки.

Ну и пусть!

Но вид Сай Ашана, быстро приближающегося, почти бегущего (никогда еще такого не было!), моментально выбил из Тима всю его самоубийственную смелость и заменил ненависть таким же по силе ужасом. Тим немедленно уткнулся обратно в лист. За-го-гули-на. «Мама, нет! Я больше не буду! Никогда, клянусь, мамочка». (Но тоже — глубоко-глубоко.) А внешне — еще за-го-гули-на. Не слышать шагов, никто сюда не идет, незачем идти — примернейший ученик рисует загогулины. Не идет, нет.

Не идет? Тим, как бы задумавшись, поднял взгляд и забыл опустить его обратно: учитель двумя руками поддерживал сползающего с лавки Шанака, а тот что-то невнятно бормотал и качал головой. По проходу бежали двое неизвестно откуда взявшихся слуг.

Пьяно шатающегося Шанака увели, еще один слуга собрал Шанаковские письменные принадлежности, а Тим все сидел, уставившись в пространство, и в мыслях его была совершеннейшая пустота — он мельком увидел лист, на котором Шанак должен был рисовать свои загогулины. Крупным почерком в несколько рядов там было написано: «Идите на…! Идите на…! Идите на…! Идите на…!» По-русски написано.

Впрочем, кроме Тима, никто и внимания не обратил на происходящее — все так же продолжали сидеть, уставившись в свои листки и с усердием водя по ним стилами. Хотя нет, один человек внимание обратил — Сай Ашан очистил стену, на которой было написано задание на сегодня, и, не торопясь, вывел: «Тимоэ, концентрируйся на медиуме, а не на соседях». Тим прочитал написанное, кивнул, склонил голову над листком и задумался. «То с медиумом ничего не получалось, то вон чего. А почему? Ну разозлился я чего-то здорово, это да. Может, разозлиться надо?» Попробовал возненавидеть сидящего в задней комнате медиума, но выходило плохо. Сегодняшний медиум не был знаком Тиму, но он тоже явно не родился таким. Уж больно натруженные были у него руки: шишковатые, мозолистые — руки крестьянина… или какого другого работяги, короче. Провинился, видимо, в чем-то перед хозяином, а то и просто — понадобилось учебное пособие, а виноватых под рукой не оказалось, вот и взяли первого попавшегося. И как такого ненавидеть, спрашивается? Вот если бы в той комнате сидел, скажем, Руша Хем — это другое дело. Может, представить себе, будто там сидит Хозяин? Нет, не стоит — вдруг усилия Тима как раз на Руша Хема и пойдут? А он-то — не ученик, он небось в обморок падать не станет, а сразу поймет, что к чему. Тим вздохнул, поднял глаза и обнаружил на стене новую надпись: «Эмоции излишни, любая эмоция снижает эффективность внушения. Направляй чистую волю». Тим только плечами пожал — легко ему написать «чистую волю». А как, спрашивается, найти эту волю? С ненавистью проще — ее хоть как-то ощутить можно, понять, кого ненавидишь и насколько. Сам того не заметив, Тим сформулировал главную причину своих неуспехов — он просто не мог найти в себе эту пресловутую «волю», отделить ее от эмоций и прочих ощущений. Но проще от этого не стало, и повторить свой успех ему не удалось, хотя он не халявил, а опять, впервые за последние дни, честно старался делать то, что велено. «Ладно хоть разобрался, в чем дело», — подумал Тим с некоторым огорчением, кладя стило и укладывая ровной стопкой исчерченные листки — на стене красовалась надпись «Урок окончен».

«Надо будет куратору рассказать, может, он что-нибудь посоветует. Или пусть ихний маг какое-нибудь заклинание на мне применит, чтобы я эту волю чувствовать смог, — рассеянно думал Тим, двигаясь по направлению к своей комнате, — …это если они меня до смерти плеткой не исхлещут за этого Шанака». Почему-то он был уверен, что Ашер Камо уже поджидает его, сидя на топчане. Поднявшись на второй этаж, Тим постоял пару минут в коридоре, набираясь смелости, и, только услышав чьи-то шаги по лестнице, пошел к себе. Против ожидания, комната была пуста. Тим подождал минут пятнадцать, потом еще столько же, но куратор не появлялся. Тим совершенно извелся и, не зная, куда себя деть, принялся терзать обломком меча осточертевший брусок девственного железа.

Он увлеченно возился с бруском часа два-три, проковыряв его где-то на четверть глубины с обеих сторон. Первое время он прислушивался к доносящимся снаружи звуками, пряча брусок при малейшем шуме, но куратор все не приходил, а людей по коридору ходило все меньше и меньше — школа волинов готовилась ко сну. Поэтому Тим расслабился и последний час работал практически без перерывов. Солнце уже клонилось к закату, когда Тим прервался, отложил обломок и в очередной раз попробовал согнуть брусок. В прошлый раз ему показалось, что чертова железка начала немного подаваться, но на этот раз ему это уже не казалось — брусок определенно гнулся. Тим возбужденно выдохнул, вскочил, упер брусок серединой в угол топчана и налег сверху обеими руками. Сначала ничего не происходило, потом брусок начал изгибаться, а потом прозвучало негромкое «хруп», и Тим едва успел дернуться в сторону, чтобы не влететь лбом в топчан. Поднялся с пола и, не веря своим глазам, уставился на свои руки — в каждом кулаке было зажато по обломку бруска.

— Йес! — сказал Тим, потрясая обломком. — Вот вам!

И тут же услышал шаги в коридоре. Почему-то стало очень страшно. Тим огляделся, заметил лежащий на топчане обломок меча, выронил железки из рук, схватил обломок и запульнул его в окно. С улицы донеслось негромкое «дзинь», и почти тут же за спиной прозвучал голос:

— Я вижу, ты стал достигать результатов.

Тим осторожно повернулся. Ашер Камо прошел мимо замершего Тима, нагнулся к топчану и подобрал один из обломков.

— Уверен, что теперь, когда ты поверил в свои силы, ты быстро… — начал куратор, вертя в руках кусок бруска, потом всмотрелся в торец и закончил невпопад: — Ты сам его сломал?

— Да, — уверенно ответил Тим и внутренне улыбнулся: — «А что, мне никто не помогал».

— Своими руками? — уточнил куратор. — Не используя инструменты?