Судьба боится храбрых

— Да, — сказал Тим, — у…

Он пытался сказать «уроды», но рот оказался наполнен какой-то жидкостью, Тим попытался ее сплюнуть и прочистить горло, но это тут же вызвало приступ разнообразных болей в груди. Тим закашлялся вперемешку со стонами. Физрук присел и положил руку ему на грудь — боль вспыхнула последний раз и ушла. Тим обмяк.

— Поднимайся, — сказал учитель. — Поменяйтесь оружием.

«Твою мать», — подумал Тим, закрывая глаза. Известие о том, что он будет биться мечом, его совсем не порадовала. Какая разница? Можно подумать, он мечом сражаться умеет. Может, не вставать? Не будут же они его силком поднимать?

— Вставай! — рявкнул физрук, и Тим, тяжело вздохнув, открыл глаза, встал на четвереньки и выпрямился.

— Он же меня убьет, — сказал он безнадежным тоном, беря из протянутой руки меч.

— Если будешь спать, а не защищаться — убьет, — подтвердил учитель. — Начали!

Тим взял меч обеими руками и приготовился отбить удар шеста, но учитель повел бровями и сказал:

— Не так. За лезвие возьми.

Тим удивленно хлопнул глазами и, недоумевая, осторожно, стараясь не порезаться, взял меч правой рукой чуть выше гарды.

— Так и держи, — сказал учитель, — начали.

Тим просто замер, оглушенный. Захотелось завыть, кинуть меч в рожу этому уроду-садисту, броситься на него с кулаками — и будь что будет. Но он не успел — противник легко махнул шестом, целясь в меч. Меч, разумеется, вылетел из руки Тима и усвистел куда-то метров за двадцать вдоль линии сражающихся, непонятно еще, как ни в кого не попал. Из глубокого пореза в ладони потекла кровь, но Тим не чувствовал боли.

— Почему? — спросил он непослушными губами, понимая, что учитель просто хочет его доконать и ничего больше.

— Эмоции в бою — это лезвие в твоей руке. Они ранят в первую очередь тебя самого и не дают нанести хороший удар по противнику. Принеси меч и возьми его правильно.

Тим посмотрел на рассеченную ладонь и показал ее учителю.

— Я не смогу… вот… видите, — сказал он с укоризной.

Физрук выглядел озадаченным. Он хмурил брови, шмыгал и шевелил губами. Потом, видимо приняв решение, окинул взглядом сражающиеся пары и зычно гаркнул:

— Сая!

Через полминуты рядом появилась Сая — подбежала и замерла в двух метрах. Теперь Тим ясно видел, что Сая — девушка. Одежда была на ней такая же, как на всех остальных учениках, то есть одна тряпочка на бедрах — и все. Поэтому подростковые, некрупные, но вполне сформировавшиеся груди уже не были скрыты тканью. В другое время Тим бы немало заинтересовался таким зрелищем, но сейчас вид обнаженных грудей только вызвал у него злость. Сумасшедшие они все в этом мире — козлы, уроды и садисты. Как, спрашивается, нормальному человеку среди таких выжить?

— Принеси меч, — сказал физрук, — и занимайся с Маром.

Сая молча сбегала за лежащим в стороне мечом, вернулась и встала на изготовку, держа меч вертикально перед собой.

— Начинайте, — сказал учитель безразлично и повернулся к Тиму. — Иди к себе, на сегодня для тебя уроки закончены, — бросил он и зашагал в сторону.

Тим хлопнул глазами.

— Э… — сказал он растерянно, — учитель! А рана… а залечить?

Физрук обернулся, посмотрел, хмуря брови, на Тима, покачал головой и вернулся к нему. Тим с готовностью протянул руку. Физрук приложил ладонь к ране, убрал, развернулся и пошел прочь. Тим проверил кожу, пару раз сжал-разжал кулак, потом вздохнул с облегчением. Поглядел с полминуты на Саю, сражающуюся с Маром, загрустил и поплелся в сторону своей одежды. Не одеваясь, прошел к себе в комнату, упал на кровать и закрыл глаза.

Проснулся Тим от ощущения чужого присутствия. Комната была залита вечерним полумраком, но стоящую у кровати фигуру Тим узнал сразу.

— Ашер Камо, — сказал он, садясь, — у меня есть вопросы.

— У меня тоже есть, — откликнулся куратор. — Ты совсем не умеешь владеть оружием?

— Я умею! — вскинулся Тим обиженно и в общем-то не врал: Андрей Андреич, военрук, к которому он в стрелковую секцию ходил, говорил, что Тим уже вполне для соревнований созрел. — У нас оружие другое, — сказал Тим грустно. — Мечами у нас уже двести лет никто не дерется, я же не виноват, что вы такие отсталые.

— А какое у вас оружие? — спросил после непродолжительного молчания Ашер Камо.

— Метательное, — сказал Тим, тут же сообразив, что куратор его может неправильно понять и заставить, например, ножи кидать, — но не простое. Не когда сам рукой кидаешь… а такой механизм, который кидает такую… штучку, типа маленького ножа.

Фигура куратора пошевелилась в сгущающемся полумраке.

— И ты называешь нас отсталыми? — спросил он. — Метательное, ха! Оружие волина — меч! Так было, и так будет. Потому что в то, что ты держишь в руке, волю вложить проще, чем в то, что летит само по себе. Ты можешь весь день метать в меня свои ножи, из них не попадет ни один, а мне даже никаких усилий к этому прилагать не придется — это ты зовешь оружием?

— Воля… — Тим пожал плечами. — Зачем вам тогда вообще оружие? Раз вы голыми руками можете разрубить что угодно? И зачем надо тренироваться, я не понимаю.

— Потому что, когда воля сражающихся равна, победа зависит от оружия и от умения им владеть. Да, когда мне потребуется разрубить дерево, я могу сделать это рукой или даже просто мыслью. Но я не буду этого делать, потому что, разрубая дерево мечом, я трачу куда меньше сил и вкладываю куда меньше воли. Пусть даже этот меч тупой и ржавый — все равно всем известно, что мечом рубят, а рукой — нет. И силы убеждения в этих двух случаях разнятся несравнимо.

— Ну ладно, — сказал Тим, — примерно понял. То есть если два волина равны по силе, то они становятся как бы обычными людьми друг для друга. Ну а что мешает тогда одному из них запульнуть в другого ножом?

Этот мир действительно не знал никакого метательного оружия, кроме ножей, да и то, как догадывался Тим, совсем не в качестве оружия. Словосочетание «метательное оружие» на местном языке вызывало у него в голове какой-то дискомфорт, вроде как «горячий лед» или «жидкий кирпич». Ни «стрел», ни «дротиков», ни уж тем более «пуль» в этом языке, разумеется, не было.

— Нет, ты не понял. Они не становятся обычными людьми друг для друга. Волю проще всего вкладывать в себя, чуть сложнее — в предметы, которые держишь в руках, намного сложнее — в удаленные предметы и очень трудно — в другое существо, наделенное собственной волей. Даже Хозяин, если вдруг ему захочется убить тебя, сделает это мечом, а не остановит твое сердце на расстоянии. И не потому, что остановить сердце труднее, а потому что остановить твое сердце у него, скорее всего, не получится — не хватит воли. Хотя он — сильный и опытный волин, а ты сейчас слабее любого ученика. То же и с метанием ножей. Очень сильный волин может вложить в метаемый нож волю, которая поддержит его полет и не даст отклониться от цели, несмотря на противостоящую волю слабого волина. Но разница сил этих волинов должна быть очень велика. Большинство учеников этой школы смогут отклонить полет брошенного мной ножа, сколь бы я ни старался, чтобы он достиг цели. Я думаю, некоторые из наиболее продвинувшихся учеников смогут отклонить и нож Хозяина. Но в бою на мечах ни один из них не выстоит против Хозяина и четверти эрма. Теперь понял?

— Мм… да.

— Только отсутствие умения управлять своей волей сделало метательное оружие возможным в вашем мире. И я не вижу, каким образом твое умение кидать ножи может тебе здесь помочь.

— Это не ножи, — пробурчал Тим под нос, но спорить не стал — с этих джедаев станется и пули отклонять… хотя… не факт. Чтобы вложить волю в объект, его для начала надо хотя бы заметить… и как они собираются пули замечать? Хотя была еще воля в бездействии, которая вроде как не на видимый конкретный объект нацеливается, а на собственную безопасность. Но тут тоже были варианты: пуля — не нож, ее не так просто отбить. Вполне возможно, и не хватило бы у них силенок от нее защититься. Особенно если пуля не одна… да еще и крупнокалиберная. Тим размечтался, представляя, что бы он сделал, попади ему в руки хороший пулемет, но Ашер Камо прервал его радужные видения: