Страница 46 из 52
Она заплакала. Комиссар неумело попытался ее утешить, потом жестко сказал:
— Отставить хныканье! Приказываю: уезжай домой! Все!
А вечером он увидел ее опять. Она молча смотрела на него умоляющими, просящими глазами. И он не выдержал этого взгляда — послал ее к связистам, попросил научить, чему можно научить за несколько дней, и пристроить к делу.
«Значит, ты жива, Валя Винокурова… Сколько ж тебе пришлось перенести! Молодец, с характером… И одного только хочу тебе пожелать: дожить до победы».
От автора
Она дожила до Победы. Она прошла с нашей дивизией (и потом — с мехкорпусом) всю войну. После победы растила сына Володю — он сейчас подполковник, преподаватель военной академии, у нее появились две внучки и внук… С кем бы ни доводилось мне говорить о Валентине Евгеньевне Винокуровой, я слышал только уважительное и доброе, только то, что она никогда не жалела себя для друзей. Ее московская квартира (сначала в старом доме, потом — маленькая однокомнатная в новом) всегда была открыта для фронтовых однополчан. И всю жизнь она работала. Работала даже уже будучи на пенсии. Потому что не мыслила своей жизни без труда, без друзей, без повседневного дела во имя добра и мира… Последняя моя встреча с Валентиной Евгеньевной Винокуровой — верным товарищем, великой жизнелюбицей и оптимисткой — состоялась осенью 1984 года, когда она приезжала в Минск по приглашению Белорусского телевидения, готовившего передачу о нашем бессменном фронтовом командире Герое Советского Союза гвардии генерал-лейтенанте в отставке Иване Никитиче Руссиянове. А в 1986-м, в июньский день, в тот самый июньский день, когда семнадцатилетняя Валя Винокурова пришла на сборный пункт Сотой сорок пять лет назад, из Москвы позвонил мне старый однополчанин — Герой Советского Союза Павел Иванович Ребенок. Голоса его я не узнал; «Нашей Вали больше нет…»
2
Совещание в политотделе дивизии длилось не больше получаса. Из стрелковых и артиллерийских полков комиссаров решили не вызывать — все части дивизии продолжали вгрызаться во вражескую оборону на северном фланге Ельнинского выступа, и место политработников было сейчас там. Туда же, в части первого эшелона, предстояло выехать теперь и всем работникам политотдела — выехать с радостной вестью.
Старший батальонный комиссар Филяшкин хитровато оглядел собравшихся, поднялся над столом, выдержал паузу.
— Дорогие товарищи сотовцы! Мне выпала большая честь первым сообщить всем вам приятную новость. Вчера Указом Президиума Верховного Совета СССР наш триста пятьдесят пятый стрелковый полк за образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками, мужество, храбрость и воинское мастерство личного состава награжден Орденом Ленина…
Зааплодировали непроизвольно, и комиссар дивизии сам с радостью поддержал вспыхнувшие в землянке аплодисменты.
— Это не все. Орденом Красного Знамени награжден сорок шестой артиллерийский гаубичный полк дивизии. Далее: нашему боевому товарищу комсомольцу старшему сержанту Якову Дмитриевичу Беляеву, геройски павшему на поле боя в начале июля, посмертно присвоено звание Героя Советского Союза, — комиссар дивизии взял со стола исписанный на машинке листок. — Орденами Ленина награждены полковник Бушуев Иван Владимирович, красноармеец Кавун Иван Павлович, некоторые другие наши товарищи. Другими боевыми орденами — я говорю не о всех, на выборку-награждены наш командир генерал-майор Руссиянов, политработники Гутник, Мищук, Шеврыгин, командиры частей и спецподразделений Фролов, Шварев, Помельников, Солошенко, Коган, Бартош, старшина Гилевич, многие другие товарищи… И многие, к великому нашему сожалению, — посмертно. Мы уже все расписали по частям, и списки будут вручены вам.
— А вас, товарищ комиссар? Вас наградили?
— Спасибо. Мой скромный боевой труд тоже отмечен правительством и партией — я награжден орденом Красного Знамени. Хочу сказать вам, дорогие товарищи, что награждение двух частей дивизии, многих ее бойцов, командиров и политработников — событие чрезвычайной важности, огромного политического и воспитательного значения. Вы понимаете, в каком тяжелом положении находится сейчас наша страна, наша армия. Но партия и правительство даже в этих труднейших условиях нашли время и возможность достойно отметить подвиги защитников Родины… Перед политсоставом дивизии сегодня одна задача — идти на передовую, в сражающиеся части, познакомить с Указом личный состав, поздравить награжденных — тех из них, кому посчастливилось дожить до этого радостного дня, мобилизовать бойцов и командиров на новые успехи в разгроме врага.
Боевые донесения, доклады по телефону и по радио с полной определенностью подтверждали: в полосе действия 85-го стрелкового полка, наступавшего на Гурьево, наметился успех. А слева, где к деревне Радутино пытались пробиться батальоны 355-го, дело явно застопорилось. Старшего батальонного комиссара Гутника по телефону разыскать было невозможно, и командир дивизии решил поехать в полк.
На КП Гутника не оказалось, доложили, что он на наблюдательном пункте. Проехать туда было невозможно, и генерал Руссиянов пошел пешком. Адъютант старший лейтенант Василий Лясковский следовал за ним, как тень.
Добрались благополучно. Старший батальонный комиссар Гутник вместе с начальником артиллерии полка капитаном Левченко действительно был на своем наблюдательном пункте. Увидев идущего по узкой траншее командира дивизии, подбежал, доложил, что полк атакует позиции противника, но успеха пока не имеет из-за сильного пулеметного огня и артобстрела.
— Ну-ка покажите, что тут у вас.
Гутник, высокий, подвижный, в низко надвинутой каске, первым прошел в тесный окоп НП, подвел генерала к брустверу.
Да — роты залегли, и продвижения вперед не было. Понять причину такого положения было нетрудно — батальон, шедший на острие наступления, попал под фланкирующий огонь немецких пулеметов, огневые позиции которых находились в дотах. Стоило пехоте поднять голову — ее поливал жестокий шквал трассирующих очередей. Артиллерийским огнем пулеметы подавить не удалось… Все объяснимо, и все понятно. Но сколько же можно было лежать под огнем на выгоревшем, развороченном снарядами поле? Если этот полк не начнет сейчас продвижения, под угрозой окажется правый фланг 85-го, немцы получат хорошую возможность рассечь части дивизии, ударив в брешь между вырвавшимся к Гурьеву полком капитана Козина и остановившимся на подступах к Радутину 355-м.
Генерал Руссиянов был недоволен. Это чувствовалось и по тяжелому молчанию командира дивизии, и по тому, как нервно пошевеливались пальцы его левой руки — той, что была ранена еще в тридцать девятом.
— Я полагаю, комиссар, — не поворачивая головы, медленно сказал наконец командир Сотой, — я полагаю, что орденоносному полку негоже топтаться на месте. Не-го-же!..
Надвинув каску поглубже, он вытащил из кобуры наган (считал его самым безотказным оружием) и первым выбрался из окопа наблюдательного пункта. Пригнувшись, быстрым шагом пошел вперед. За ним — старший лейтенант Лясковский.
Командир дивизии бежал по дымящейся земле, как рядовой красноармеец. Гутник, Лясковский и Левченко едва поспевали за ним. К цепям залегшего батальона пришлось ползти: противник опять открыл сильный минометный и пулеметный огонь. Но все-таки добрались, нашли комбата.
— Уничтожить пулеметы! — приказал командир дивизии. — Пошлите гранатометчиков-добровольцев… Используйте бутылки с горючим… Ротам-вперед!
— Командиры рот убиты, товарищ генерал.
— Лясковский! Левченко! Принять командование ротами! И — вперед!
Руссиянов снова встал первым. За ним поднялись адъютант и начальник артиллерии полка.
Немецкая мина упала в десятке метров от них. Хлестнуло тугой волной горячего воздуха. Лясковский рванулся к генералу, обхватил его за плечи, пригнул к земле, силком увел за броню стоящего неподалеку подбитого немецкого танка. А там, где они только что были, полыхнул в этот миг новый минный разрыв. В ушах заломило.