Страница 8 из 68
— А-а-а… — только и вымолвил автор, у которого глаза полезли на лоб.
— А-а-а… — повторил кочегар.
— Так вы не…
— Я не… Я черт. Несчастный, бесприютный, пропащий черт.
И с жестом беспредельного отчаяния мнимый кочегар, закрыв лицо руками, залился слезами.
— Один вы отнеслись ко мне по-человечески, — рыдал он. — А теперь вы прогоните меня на этот проклятый холод… А у вас так тепло! И выпить дают! А теперь снова эти мучения! Что за жизнь!
К чести писателя, должен отметить, что он мгновенно превозмог свой страх, быстро обошел вокруг стола и потрепал кочегара по его грязному плечу.
— Да успокойся ты! Успокойся! Прости мне мою грубость. Выпей еще, если тебе это так понравилось. Пей сколько хочешь. И не думай, что я тебя, такого несчастного, выгоню из дому в эдакую погоду. Набери, если хочешь, полон рот перцу и приди в себя.
Бедняга черт расчувствовался вконец. Крупные слезы оросили его чумазое лицо.
Самые удивительные вещи случаются как-то сами собой, так что не успеваешь и подумать, до чего все это странно, и описанное происшествие не было исключением из общего правила. Автор принялся утешать своего черта, словно случайно встретившегося на дороге обиженного ребенка, а черт, словно иначе и быть не могло, рассказал о своих горестях и пережитых неприятностях.
Он был чертом слабохарактерным, без настоящей цели в жизни, совершенно подавленным трудностями, выпавшими на его долю, сломленным встреченными им грубостью и жестокостью; и все это было неприятным открытием для нашего автора, который до той поры имел совершенно неверное, хотя и очень распространенное представление о том, что черту не пристало быть несчастным и ходить с разбитым сердцем.
В результате настойчивых расспросов автору удалось узнать, что его гость был изгнан из страны, где царило тепло, было множество развлечений; и понадобился еще не один бокал виски с перцем, чтобы беспорядочные, прерываемые рыданиями, слова этого бедного существа вылились в связный и во всех деталях понятный рассказ.
Мало-помалу выяснилось, что его гость принадлежит к одной из низших категорий обитателей ада и что он пас там каких-то злобных, не известных автору существ, именуемых «дьяволовы дикие ослы», и присматривал за ними, пока они щипали травку на берегах Стикса. Он добавил, что существа эти были своевольны, способны на любые пакости, и добиться от них послушания можно было только определенным набором слов. Такого рода, что черт-кочегар не решался даже их повторить. Обращаться этими словами можно только к диким ослам — иначе тебе грозят неописуемые мучения. Даже произнести их про себя страшно. И он дал автору понять, что поэтому не удается согнать диких ослов с их пастбища на Елисейских полях — выговаривать всю эту пакость противно. Стадо ослов только и ждет того, кто сумеет произнести их.
Рассказывая, бедняга создал перед глазами автора картину жизни инферналий, которая не могла не затронуть чувств человека, хоть сколько-то к чему-нибудь подобному расположенного. Это было подобно идиллиям Теокрита, разыгранным в свете пламени; черти гоняли грешников по огненным дорожкам и между делом сплетничали о них, развалясь на горящих живых изгородях, наслаждаясь бодрящим ветерком, который нес в себе аромат серы, и посматривая на гарпий, фурий и ведьм, кружащихся в отсветах огня на подземном небе. А время от времени наступал настоящий праздник, и после завтрака все резвились вокруг кратеров серы, собирая серные цветы и ловя на удочку души ростовщиков, издателей, агентов по продаже недвижимости и земельных участков. Развлечение получалось превосходное, поскольку грешники и сами мечтали попасться на крючок и прямо-таки тянулись к наживке, дрались из-за нее и пытались всячески исхитриться, чтобы обойти правила и установления, согласно которым им было положено в тот же миг вернуться в огненное озеро.
В выходные дни наш черт прогуливался по серным дюнам, где росли помела для ведьм и дул горячий ветер; отсюда путь лежал прямо к пристани, откуда начиналась Большая Дорога, застроенная от Поворота Страданий до здания Нового Страшного Суда магазинами и банками, и можно было в свое удовольствие разглядывать толпы грешников, прибывающих на пароходах Объединенной Хароновой компании. Наблюдать за прибытием пароходов там так же любят, как и здесь, в Фолкстоне. Чуть ли не каждый день появляются какие-нибудь знаменитости; поскольку же черти всегда в курсе дел, происходящих на земной поверхности, ибо наши газеты прямым путем поступают в ад — а куда бы еще? — приход каждого парохода вызывает бурю оваций. Приветственные крики и шиканье порой удается услышать даже на пастбище диких ослов. И это как раз послужило причиной несчастья, случившегося с нашим чертом.
Дело в том, что он всегда интересовался успехами преподобного мистера Гладстона…
В это время он пас ослов. Он знал, чем ему грозит малейшее упущение и какое наказание его ждет. Но, когда он уловил шум голосов, услышал громкие крики со стороны огненной дороги и до его ушей долетели слова: «Наконец-то Гладстон!» и заметил, что его ослы мирно пасутся на лужайке, искушение оказалось слишком велико. Он побежал на пристань. Он увидел великого англичанина, который с неохотой высаживался на берег. Он среди прочих закричал: «Речь, речь, мы ждем речь!» Он услышал всегда ласкавшее его слух обещание гомруля, который должен был уничтожить последние остатки небесных установлений
А между тем, как известно было из древнего пророчества, дикие ослы разбежались кто куда.
Наш автор сидел и слушал этот удивительный рассказ, ни одно слово которого не породило у него и тени сомнения. А за его окном, по которому хлестал дождь, шли в родной порт вытянувшиеся в цепочку маленькие рыболовные суда.
Дикие ослы разбежались…
Они разбежались по всему свету. А что до нашего бедного пастуха, то его вызвало начальство, допросило, долго позорило и вынесло свой приговор. Ему велено было отправиться на землю, сыскать там диких ослов, произнести над ними тот самый набор проклятий, которые не положено было повторять ни при каком другом случае, и вернуть животных в преисподнюю. Или же посыпать солью каждому из них на хвост. Неважно, кому и сколько. И он должен был одного за другим доставить их обратно в места обитания, загоняя на паром для скота колдовством и проклятиями. А пока он не переловит их всех до единого и не отправит куда полагается, он не имеет права вернуться в родные края, где так тепло и уютно. Это и было наказание, к которому его приговорили. Его запихнули в шрапнельный снаряд и выстрелили в звездное небо. Когда черт немного пришел в себя и собрался с духом, то пошел бродить по свету.
Но он не нашел ни одного дикого осла и вскоре оставил всякую надежду.
Он больше не рассчитывал на успех, потому что освободившиеся дикие ослы приобрели невероятные способности. Они приняли человеческое обличье; вся разница между ними и обычными человеческими существами состояла лишь в том, что, как говорилось в печатной инструкции, полученной пастухом, «они ведут себя по обычаю диких ослов».
— Ну и как это истолковать? — спросил он у автора.
Он и сам знает, что в году есть одна ночь, ее называют Вальпургиевой, когда дикие ослы обретают свое обличье, все как один становятся черными, брыкаются и кричат по-ослиному. Им так полагается. Но когда они чувствуют, что на них такое находит, они, само собой, от всех куда-нибудь прячутся.
Подобно всем слабым людям, наш черт-кочегар был целиком сосредоточен на себе. Он только и говорил о своих бедах, трудностях, о проявленной к нему несправедливости, а о том, что больше всего интересовало нашего автора — об особенностях диких ослов, — упоминал между прочим и довольно Невразумительно. Твердя о своих неприятностях, он порядком надоел автору.
Наш черт пребывал в постоянной неуверенности. Совершенно не зная природы человека, он в каждом подозревал дикого осла.
— Однажды я попробовал, — признался он, — произнести свое заклинание. То, о котором я говорил.