Страница 2 из 72
— Физическое одиночество и одиночество как состояние души. Кроме того, и то, и другое может быть вынужденным, навязанным обстоятельствами, а может быть и следствием свободного выбора. Все это называется одним и тем же словом, хотя несет с собой абсолютно разные переживания.
— Есть еще слово «уединение», которое, на мой взгляд, означает результат именно свободно сделанного выбора.
— В этом понятии, по-моему, присутствует единство, корень один. И это важно, потому что в какие-то моменты жизни одиночество необходимо любому человеку — оно является условием развития. Подростку, скажем, обязательно нужно уединение. Это выглядит парадоксом, потому что мы как раз видим, что в этом возрасте подростки группируются, «кучкуются»… На самом деле их активность — оборотная стороне медали. Человек набирает множество впечатлений внешнего мира, строя собственные отношения, наблюдая себя в других, себе подобных, как в зеркале, но он должен и некий единый узор сложить из этой мозаики. Многие родители нервничают, переживают, что ребенок отгораживается от них, не спешит, как раньше, делиться тем, что с ним случилось— подрался, подружился… Это вообще сопутствует взрослению.
С маленькими детьми ведь то же самое, хотя взрослые это редко замечают. Малыш с какого-то момента начинает «дистанциироваться» от своей матери (по сути, как только научится ходить). Он отдаляется настолько, чтобы быть в ее поле зрения — так думают взрослые, — а на самом деле, чтобы мать была в ЕГО поле зрения. Эта максимальная дистанция, которую он может себе позволить, потому что одиночества еще не переносит.
Нормальный подросток не только терпит, но в каких-то пределах приветствует одиночество, связывая его со свободой, снятием контроля, пребыванием самим собой. Самим собой и самим с собой — очень схожие вещи. А для взрослого, зрелого, самостоятельного человека одиночество может быть просто данностью: вот я один (одна). Без эмоциональных оценок.
— А как же отчаяние, тревога?
— Это как раз детская реакция. Она очевидна в младенце месяцев семи, когда он впервые начинает плакать в ответ на уход мамы из комнаты (до этого он не реагирует, потому что недостаточно развит, мир для него как бы не расчленен). Он перестает плакать, когда сам оказывается способен регулировать дистанцию. Тот же малыш, который сам отбежал довольно далеко от взрослого, тут же разревется, если мама первой сделает шаг от него. Ему навязывают дистанцию, которую он психологически не готов принять — отсюда отчаяние.
И поэтому психологи мучительное переживание одиночества взрослым человеком как оставленности, брошенности, пытки определяют как регрессию, возвращение к детству.
Имеется в виду невозможность терпеть расставание. В качестве примера могу привести один из таких механизмов формирования незрелости. Представьте себе семью, где ни один человек не чувствует себя самодостаточным: муж живет ради семьи, жена ради ребенка… Такой ребенок ради своих родителей иногда развивает весьма тяжелую симптоматику: например, не может ходить в школу. Это очень наглядно. Либо он идет в школу и там его охватывает тревога, он хочет домой, плачет, либо он вообще не идет, потому что утром у него повышается температура или начинается рвота, головная боль.
Не хочу все валить в одну кучу — бывают и действительно больные дети, и сложности в отношениях со сверстниками, и злые преподаватели, но есть определенный слой семей, которые провоцируют именно такое развитие событий. Фобии развиваются там, где взрослым на самом деле очень важно, чтобы ребенок не исчезал из их жизни. И тогда мать «должна» бросить работу и сидеть с ним, либо в семью вовлекается бабушка (что означает, что мама ребенка сама не отделилась от своей матери)… Вот так они и спасают друг друга от одиночества.
— Мы уже говорили в «Если» (1994, № 1) о таких семьях: это невротические отношения, симбиозы, люди как в клубок сплетены. «Вытащи» человека из этого клубка, и он вряд ли смажет приспособиться к другой ситуации.
— Да. Вместе с ребенком вырастает страх. Став взрослым, он уже не сможет построить партнерские отношения с другим человеком.
— Или будет «подгонять» партнера под образцы родителей, а тот, наверное, начнет сопротивляться? Это же «портрет» массы горожан обоего пола, которые до сорока лет живут в родительских семьях, пытаются создать что-то свое… и безуспешно.
— Даже если он, допустим, женится, то приведет жену к своей маме. Маме она не понравится. Кончится тем, что он расстанется с этим новым человеком, а не с мамой. Если же расстанется с матерью, никогда этого не простит жене.
— Я знаю такого господина, он был женат трижды, везде остались неполные семьи, все бывшие жены его «недостойны», все дети «не так воспитаны», ему под пятьдесят, и он живет с мамой…
— Подобных случаев много. Некоторые вообще не могут создать семью. Иные создают, но и это не спасает от страха одиночества, потому что возникает такая же острая привязанность к тому, на ком женился или за кого вышла замуж. Если появляется ребенок, все это становится проблемой ребенка. Все сказанное грубо и схематично, однако имеет отношение к действительности.
И есть еще один немаловажный момент, который влияет на самооценку, переживания взрослого одинокого человека: социальное давление. Существует представление о нормах жизни, в том числе представление об одиночестве как о несчастье.
— Синонимы для людей, не создавших семьи, в этом смысле очень выразительны: «бобыль», «холостяк», «вековуха», «старая дева»… Кажется, сам язык осуждает. Это потому, что одинокие люди не репродуктивны, а обществу важно, чтобы рождались и росли дети?
— Думаю, и по многим другим причинам тоже. В нашей отечественной традиции заложено как бы пренебрежение собственным «я» во имя чего-то большего, будь то семья, государство, партия или церковь (как социальная организация). Это не отказ от «я», но поиск «я» за пределами себя. Мне кажется, одинокого человека сложнее контролировать; через «ячейку общества» воздействовать легче, что и делалось. Можно вспомнить «фольклор» советского периода, фразочки типа «девственница — это та, которую никто не пожелал» и т. п. Во всяком случае, «послание» нашего социума одинокому человеку однозначно: «Ты ДОЛЖЕН чувствовать себя плохо». И пребывание в одиночестве, пусть и эмоционально нейтральное, превращается в переживание несчастья. Мне кажется, что наше общество вообще не поощряет сепарацию, отделение. И люди как бы не становятся окончательно взрослыми, способными продуктивно пользоваться своим пребыванием в единственном числе.
— Но боязнь остаться одному имеет под собой и реальные основания в нашем неустроенном, нестабильном, в прямом и переносном смысле слова, обществе.
— Да, мы все держим при себе детей дольше, чем это необходимо для их нормального развития. Если я выпущу подработать на собственные нужды своего пятнадцатилетнего сына, я знаю, чем это может кончиться. И наши старики боятся за нас, у них свой опыт. И я понимаю, когда, ожидая запоздавшего ребенка, мать начинает через полчаса пить валерьянку, а через час у нее сердечный приступ. Есть и другое: то чувство вины, которое родители буквально культивируют в детях, часто объясняется страхом остаться без помощи в старости. Ведь в наши дни отдать старика в дом престарелых (не в нормальный дом, где живут старые люди и о них заботятся медики, а в НАШ) можно только умирать, и мы должны отдавать себе в этом отчет. И мать, родившая неполноценное дитя, отказываясь от него, обрекает ребенка на смерть. Мы ничего не можем передоверить государству и поэтому, безусловно, так боимся одиночества. В свободных, богатых, стабильных странах все иначе. Там на одинокого человека никто не будет смотреть как на ненормального. если тот, разумеется, включен в жизнь общества.
— Давайте обратимся к сюжету Р. Матесона. Вот смена ролей: талантливый журналист — хороший издатель— восхищенный читатель, и все это один и тот же человек. Такое полное психологическое самообслуживание в насильственной изоляции — норма?