Слуги тьмы

И все же лучше бы вернуться. Некормленый Сильвер будет скулить и волноваться, тревожить лорсих. В Тайге и без того каждый лист шепчет об опасностях, а лорсихам через три месяца приносить телят; добрые, уравновешенные лорсы родятся только от спокойных и довольных жизнью самок. Да, конечно, надо возвращаться поскорей…

Хотелось бы знать, как преподобный отец воспринимает Элисию, которая живет в его доме. Как дочь или как постороннюю молодую девушку? Или даже как узницу? Или еще как? Этот вопрос не впервой занимал пастуха. Элисия красива, а отец Альберт не так уж стар… Может, нарочно распускает слухи, надеясь отвадить соперника… Даниэль одернул себя. Нет, священник — достойнейший человек. Вполне возможно, что пер Альберт неравнодушен к девушке; но не опустится же он до низкопробных уловок! Элисия спаслась от Нечистого; естественно, она попросила защиту и кров у священника.

Разве нарушит пер Альберт законы гостеприимства?.. Занятый размышлениями, Даниэль подъехал к дому преподобного отца.

На втором этаже теплилось розовым светом угловое окно — там находилась отведенная Элисии комната.

— Элли, — шепнул он. Затем позвал мысленно, надеясь на чудо: а вдруг проснется его нераскрывшийся дар, вдруг он сумеет передать мысль? «Элли!» Занавеска в окне не дрогнула — Элисия не услыхала.

Даниэль оставил лорса дожидаться у палисадника, взошел на крыльцо и постучался в дверь.

Отец Альберт открыл сам: видно, ждал. На крыльцо упала его тень. В доме у священника всегда было светло, как во дворце: жировые светильники горели повсюду — на столах, на стенах, под потолком.

— Проходи. — Отец Альберт повернулся и двинулся в глубь дома, в комнату, отведенную для приватных бесед. В той комнате была очень толстая дверь, и ни детишки, ни любопытная жена не могли подслушать, о чем речь. Впрочем, преподобный отец редко вел потайные беседы, а гораздо чаще приглашал гостей в столовую.

Навстречу попался старший сын священника, почтительно уступил дорогу, поздоровался с Даниэлем.

— Сат Аш у крыльца? — спросил он с надеждой. — Можно, я его хлебцем угощу?

Даниэль разрешил и вслед за отцом Альбертом шагнул через порог, затворил тяжелую дверь. Небольшая комната была обставлена просто: камин с тлеющими угольями, два деревянных кресла, где на сиденьях лежали куски медвежьей шкуры, небольшой стол да узкий шкаф в углу. Над камином был укреплен светильник с тремя плошками, и еще один стоял на столе. Желтые язычки пламени дрогнули от движения в комнате, прилегли было и тут же выпрямились. Отец Альберт указал Даниэлю на кресло, а сам стал близко к камину, словно озяб в своей коричневой рясе. На груди его поблескивал серебряный медальон.

У священника были ястребиные черты коренного метса, смягченные добрым взглядом и одухотворенным выражением лица.

Его подбородок и щеки всегда были тщательно выбриты, а на верхней губе чернели усы — пушистые, мягкие и, можно сказать, добродушные. Отец Альберт был еще не стар, но умудрен жизнью, и пользовался уважением у самых древних стариков Атабаска На Закате.

Впрочем, сегодня Даниэль не был уверен, что преподобный отец поистине мудр.

Он не стал садиться, а остановился напротив священника, взялся за спинку кресла, уставился на зеленый кленовый лист, нарисованный на лбу отца Альберта. Он не хотел начинать разговор первым, и преподобный отец, выждав с минуту, заговорил сам:

— Ты хотел спросить об Элисии?

— Я хотел, чтоб вы нас обвенчали.

У священника удивленно приподнялись брови, зеленый лист на лбу шевельнулся.

— Дани, я знаю: ты парень решительный, но… Твои родители, насколько мне известно, против.

Даниэль кивнул.

— Тем не менее, я прошу, чтоб вы это сделали. Сегодня.

Добрый взгляд отца Альберта стал строгим.

— Ты очень торопишься, сын мой. Что-то натворил? Садись же; я тебя выслушаю. — Священник подвинул одно кресло к теплу угасающего камина и уселся, аккуратно подобрав полы рясы. Его тщательные, неторопливые движения свидетельствовали, что преподобный отец сильно взволнован, но старается себя не выдать. Даниэль и сам это ясно ощущал.

Он рассказал про недавнюю встречу с дурачком Баком, про их короткую схватку.

— Колдун хотел дать какой-то знак, — закончил он, — но я еще не понял, какой. Вряд ли это было просто: «Оставь Элисию в покое, отступись».

Пер Альберт задумчиво погладил подбородок.

— Он легко мог тебя уничтожить. Вложить кинжал в руки Бака… или овладеть сознанием молотобойца и поставить перед тобой куда более страшного противника, чем дурачок. — Священник помолчал. — Как ты намерен ее защитить?

Даниэль посмотрел на свои ладони.

— У меня есть лук, меч и лорс. И собака. Полагаю, этого достаточно.

— Ты самонадеян, сын мой, — проговорил отец Альберт негромко.

— Возможно. Но я уверен: мы еще встретимся с колдуном. Я смогу разобраться, чего он хочет. И тогда буду знать, как уберечь Элисию.

— Ты непростительно самонадеян, сын мой, — повторил преподобный отец.

— У меня нет выхода. Я не отдам ее колдуну и не позволю убежать еще дальше, в незнамо какую глушь. Он и в Ванге ее найдет, если захочет.

— Может, он надеется тебя отпугнуть? Он ревнует?

— Ревнует? Колдун?!

— Я бы рискнул предположить — звучит чудовищно, но все же — что раньше он был священником из Аббатств. Скажем, Нечистому удалось перетянуть его на свою сторону, однако в нем сохранилось нечто человеческое. Чувства. Любовь к женщине, ревность… Судя по тому, что Элисия о нем рассказала, это похоже на правду.

— Тем более, — заявил Даниэль, возвращаясь к тому, с чего начал. — Я хочу, чтоб вы нас немедленно повенчали.

— Это не делается с такой поспешностью, — мягко упрекнул отец Альберт. — Это — бесчестье для девушки…

Даниэль вскочил.

— Бесчестье для девушки, — проговорил он, сдерживая гнев, — молва, которая гуляет по поселку. Не без вашего, преподобный отец, участия.

Священник тоже встал. Выпрямился — и оказалось, что он на полголовы выше пастуха. У Даниэля в мозгу мелькнула смутная мысль, что если бы они стали меряться силой, еще вопрос, кто вышел бы победителем.

С минуту они молчали, буравили друг друга взглядом. Даниэль уступил первый, махнул рукой и уселся обратно в кресло.

— Я не к тому, чтобы сегодня же забрать Элисию в лес, — сказал он, невольно оправдываясь. — Она останется в вашем доме, пока я не разберусь с колдуном. Но… отец Альберт, поймите: она должна жить здесь мужней женой, а не бывшей колдуновой наложницей. Мой отец не станет держать язык за зубами; будьте уверены, он уже сидит в таверне, а два десятка бездельников слушают, пораскрывав рты. И завтра вслед Элисии понесутся новые намеки и сплетни. Пер Альберт, если мое имя в Атабаске что-нибудь значит, пусть оно ее защитит. А когда Элисия переберется ко мне, тогда и разговоры смолкнут.

— Будь по-твоему, — с тяжелым сердцем согласился священник. — Мы спросим Элисию, и если она… Что ж, постараемся выбрать меньшее зло. — Пер Альберт вздохнул и нехотя добавил: — Дани, этим утром я бросил Символы. Ты знаешь, как нелегко их истолковать, но сегодня они сложились в простую картину. Рыболовный Крючок, Крест и Глаз, а главное — Череп… Они говорят, что Элисия принесет в мой дом много горя. А если в мой — выходит, и в твой тоже.

Сбитая из толстых досок дверь беззвучно повернулась на петлях, и через порог шагнула сама Элисия. На ней был ее дорогой алый плащ с откинутым капюшоном, белые локоны лежали на плечах, в ушах покачивались тонкие золотые подвески. На щеках пламенел румянец.

— Я согласна, — вымолвила она звенящим голосом, обводя взглядом вскочившего Даниэля и священника. Ее синие глаза блистали. — У меня нет подвенечного платья, но и это сгодится, — она провела рукой по алой ткани плаща. — Ах… — она запнулась, застенчиво улыбнулась отцу Альберту. — Я не подслушивала под дверью, но там наверху все слышно. Ведь моя комната как раз над этой, — объяснила она Даниэлю и решительно повернулась к священнику: — Я люблю этого человека и согласна стать его женой.