Страница 47 из 49
Вдова заметно побледнела.
— Но вот с флеш-картами, видимо, знакомы похуже. Или не нашли ту, которую следовало бы.
— Говорите яснее, — Веснянская уже явно нервничала. Сигарета в ее руках дрожала и осыпала пепел.
— Хорошо, я буду предельно конкретен, — согласился Лобов. — Валериан Константинович задумал новый роман. Наброски и идея здесь, на этой его флешке, — Лобов вынул из кейса пластиковый пакетик, показал ей и убрал обратно. — Я приобщил ее к делу, разумеется. Уверен, что этот текст был и в компьютере. Но Купцов сохранил его и на флеш-карте. Увы, компьютер — вещь капризная и не особенно надежная. Но Ольга Леонтьевна предусмотрительно удалила из компьютера этот материал…
— Но зачем?! — вымученно простонала Веснянская. — Зачем мне его тексты?
— Тексты вам действительно ни к чему, — подтвердил Лобов. — Но этот удалили для того, чтобы скрыть свое преступление. Убийство собственного мужа.
— Вы заговариваетесь! Я подам в суд! — Актриса резким движением смяла окурок в пепельнице и вытащила новую сигарету.
— Советую не утруждать себя. Суд обязательно состоится. Так вот, далее. Новое произведение Купцова носило рабочее название «Загробные записки повешенного». Писатель решил попробовать себя в новом жанре — фантастического детектива. Повествование должно было вестись от лица декабриста Пестеля, одного из пяти повешенных. После смерти он узнает, что в обществе действовал предатель, пытается найти его и наказать. Но суть не в этом. Суть в том, что в плане произведения есть глава, где описываются ощущения Пестеля в момент повешения. Однако писатель никогда не пытался повеситься и его никогда никто не вешал. Следовательно, откуда ему знать эти ощущения? И тогда он решил попробовать. Решил на время, как ни странно звучит, — стать повешенным. — Лобов в упор посмотрел на Веснянскую: — Знаете, когда я окончательно понял, что вы виновны в этой трагедии?
— Мне плевать, когда в вашу голову вселилась эта чушь! — Актриса захлебнулась дымом и закашлялась.
Лобов подождал и продолжил:
— Подозревать вас я начал почти сразу. Однако окончательно убедился в том, что вы убили мужа, только после того, как в плане нового романа прочитал такую фразу покойного. Одну минутку… — Лобов достал из кармана лист бумаги, развернул его и прочитал: — «Необходимо испытать последние ощущения повешенного Пестеля?» И далее в заметках я нашел его выписки о способах повешения. Ну, например: «Во многих странах, в том числе и в Англии, при смертной казни применяется тип повешения, при котором тело не просто лишается опоры и повисает в воздухе, а падает с большой высоты (несколько метров) через люк. В этом случае смерть наступает не от асфиксии и не через несколько минут, а практически мгновенно — от разрыва шейных позвонков и спинного мозга. Испанская инквизиция тоже убивала неугодных специальным инструментом, который переламывал шейные позвонки. Но в России — по-другому! Интересно, что же испытал Пестель? Это — очень важно!»
Последнюю фразу писатель подчеркнул трижды. Испытать это он мог только одним способом — повеситься. Но кто мог помочь писателю в таком эксперименте, кроме любимой супруги? Ну, он и обратился к ней за помощью. Одним словом, решил повеситься. Попросил жену связать ему руки, накинуть петлю и выбить из-под ног табурет. Но объяснил, что перерезать веревку следует секунд через пять-семь… Тут надо пояснить немного.
Лобов передохнул и продолжил:
— При таком, нашем, повешении, биологическая смерть наступает минут через пять после сдавливания шеи от паралича дыхательного центра и от необратимых повреждений коры головного мозга. То есть человек умирает вовсе не от удушения, а от сдавливания сонных артерий, подающих кровь в мозг. При лишении опоры повешенный теряет сознание секунд через десять. Думаю, что именно на этой стадии Валериан Купцов и просил жену обрезать веревку…
— Из вас вышел бы непревзойденный писатель. Фантаст, например, — съязвила Веснянская.
— Простите, всю свою жизнь я имел дело с детективными историями, — поправил ее Лобов. — Ну так вот, услышав такую просьбу, Ольга Леонтьевна — я убежден! — просто онемела от невероятной удачи. Еще бы — такой случай избавиться от ненавистного мужа! Связала ему руки — вот этим самым эластичным бинтом, — Лобов достал из кейса пластиковый пакетик. — Этот бинт она потом предусмотрительно утилизировала в мусоропровод. Где я его и нашел. Вовремя, кстати. А то утром дворники избавили бы меня от такой удачной находки.
— Да не было меня дома! — дико закричала Веснянская.
— Были, Ольга Леонтьевна, были, — категорическим жестом остановил ее Лобов. — Спектакля в тот вечер не было. А ваш любовник был в командировке в Новосибирске и вернулся лишь наутро после трагедии. Так что вы не в гостях были. Вы были дома. Да вот, посмотрите хотя бы на фото. Это ваша обувь в прихожей. Она вся чистая. И еще снимок — вы на кухне. В тапочках. Не могу представить, как можно прийти домой, увидеть такое и спокойно переобуваться в тапочки, чистить туфли после дождя. Да ведь любой человек должен метаться в грязных туфлях по квартире!..
— Я их почистила позже, — пыталась оправдаться Веснянская.
— И напрасно! В подобных случаях уместнее кинуть их грязными в угол куда-нибудь, — выходит правдоподобнее. Так вот, когда руки Купцова были связаны, вы, Ольга Леонтьевна, с наслаждением и со всей силой отпихнули табурет так, что он отлетел к стене и даже выбил из нее кусок штукатурки. Но при этом вы не спешите обрезать веревку, как просил вас муж. Вы вообще ее не обрезаете!.. Представляю, какими глазами он смотрел на вас в последние секунды своей жизни! Что было в этом взгляде? Ужас? Прозрение? Обида? Кто теперь скажет…
Лобов остановился. Молчали и двое остальных.
— Представляю, как затекали его глаза, как вываливался язык, — прервал тишину Лобов. Извините… Эксперимент был задуман из любви к искусству. Но думаю, что и вы, Ольга Леонтьевна, испытывали нечто вроде экстаза вдохновения. Недаром ведь так великолепно играли леди Макбет. Особенно ваш последний спектакль… Я был просто в шоке. Снимаю шляпу перед вашим талантом. Кстати, на похороны я не пошел потому, что боялся разрушить впечатление от вашей последней игры. Ведь на кладбище я увидел бы не самый лучший спектакль — притворные слезы, платочек у глаз…
Веснянская закурила новую сигарету и, сделав две-три затяжки, произнесла каким-то замогильным, жутким голосом:
— «Ну кто бы подумал, что в старике столько крови!» — потом отрешенно посмотрела на своих визави, но словно мимо них, в зрительный зал, и неповторимым бархатным контральто завела речитатив:
«Блеск!» — снова подумал Лобов, не в силах оторваться от ее лица, и еще раз убедился, на что способны женщины.
— Как же я добивалась этой роли! — совсем спокойно произнесла Веснянская. — И как страстно играла ее! Но не могла до конца понять чувств, владевших героиней. И в тот вечер… В тот вечер поняла… Да, я сделала это из любви к искусству…
— Увы, Ольга Леонтьевна, это была ваша последняя роль, — констатировал Лобов. — И, несомненно, самая лучшая. Можно сказать — ваша лебединая песня.
— Но я ничего не заявляла официально! — вскипела актриса. — И вам придется очень потрудиться, чтобы доказать все это!
— Что ж, мы попытаемся, — улыбнулся Лобов. — А вам, в свою очередь, советую найти хорошего адвоката, который будет в состоянии объяснить, например, наличие на этом эластичном бинте только ваших потожировых выделений.